Январский гром

Все дело в том, что отбитую у противника Кировскую железную дорогу на перегоне от Мги до Киришей, отделяло от Октябрьской железной дороги, что шла параллельно, сорокакилометровой ширины заболоченная, с лесными массивами труднопроходимая для обычной пехоты местность. И потому протяженный шестидесяти километровый перегон от Тосно через Любань на Чудова охранялся лишь тыловыми частями противника. А чего немцам опасаться — они там с сентября, и давно знают, что широкая полоса болот для войск непроходима, автомашины и гужевой транспорт просто увязнет. Но это совершенно не означает, что война в этих болотах не шла — наоборот, и немцы, и русские вели ее беспрерывно, постоянно шли ожесточенные стычки разведгрупп. Немногочисленные селения давно сожжены противником, который явно опасался, что они могут быть заняты русскими. И надо сказать не зря опасался — егеря и пограничники давно их облюбовали в качестве передовых, а кое-где уже и тыловых опорных пунктов, к которым уже пытались проложить «зимники», а на будущие «лежневки» заготовили заранее бревна, которые привозили на станции даже не вагонами, поездами. Будущие дороги тщательно размечены, отдельными участками уже подготовлены, все остальное должны сделать крепкие морозы. А тогда проложить коммуникации будет нетрудно — по обвехованному пути выдвигается рота, по десять человек в шеренгу, и строится колонной — и так все пять рот полка. И начинается долгий марш — через триста шагов три головных шеренги выходит на обочину и утаптывает площадку, своего рода разъезд. А потом быстрым шагом бойцы догоняют колонну, и пристраиваются уже последними рядами. Идущим позади саперам нужно только срезать «кочки», да тыловики поставят белые полотнища палаток для обогрева — «зимняя война» с финнами красноармейцев многому научила, и как выживать, и как воевать в таких суровых условиях зимы, с ее долгими ночами. И так красноармейцы идут безостановочно, со скоростью верста в час. И ночью, и днем, желательно в ненастную погоду, когда авиация не летает. Вскоре на местности через несколько дней появляется утоптанный тысячами пар ног «зимник», не обозначенный ни на одной карте, по которому доставляется все необходимое ушедшим далеко вперед полкам. И для противника неожиданное появление крупных сил пехоты, которые каким-то образом миновали леса и болота на своем пути, становится крайне неприятным сюрпризом, особенно когда тот имеет сильную артиллерию, обеспеченную боеприпасами. А таковая имелась, к тому специальных горных образцов, которые расчеты переносили в разобранном состоянии на своих плечах, или навьючивали лошадей…

— Семен Иванович, у немцев происходит смена дивизий, как раз на правом фланге. Прибыли испанцы, как маршал и говорил, «голубой дивизией» их называя. Разгружаются в самой Любани — напротив нас, только болото перейти. Скорее всего, тылы дивизии со службами там и останутся, а они возьмут под охрану всю Октябрьскую дорогу. Там вдоль нее возводят позиции, ставят проволочные заграждения, вероятно выставили и мины.

— Слишком протяженный фронт обороны даже для трех дивизий. Нам будет достаточно перерезать ее в одном, но лучше в двух местах. Но теперь не от нас зависит, а от «небесной канцелярии» — морозы нужны, крепкие морозы. Если неделю простоят, то мы даже танки перевести через болота сможем, «лежневки» проложив…

Ветеран многих войн, станковый пулемет «Максим» простоял на вооружение русской и советских армий больше полувека — весьма долгий срок, который сам по себе говорит о многом. Вот только когда РККА перешла в наступление, стало окончательно ясно, что его нужно заменять на более легкие образцы. Таким стал СГ-43, однако инерционность мышления тут сыграла свою роль — один колесный станок сменили на другой, и лишь с введением ПК окончательно перешли на треноги. «Максим». как ни странно, до сих пор воюет — удивительно надежная «машинка»…

Глава 19

— Для продолжения наступления, товарищ Сталин, мне нужны резервы, и в первую очередь танки. Не менее пяти полнокровных бригад, и ввести в сражение еще десять-пятнадцать свежих стрелковых дивизий. Нужно взять Вязьму, после чего наступать на широком фронте на Смоленск и Рославль. Прошу передать в состав моего фронта одну из армий резерва, которая необходима для наступления от Малоярославца на Вязьму с востока. Нужно разгромить 4-ю танковую армию противника, тогда мы сможем выйти в тыл войск противника, которые начинают переходить к обороне на участке Центрального фронта генерала Конева.

Командующий Западным фронтом поморщился, держа прижатую к уху телефонную трубку. Затем также твердо произнес:

— Три бригады с британскими танками уже задействованы в сражении, 3-й механизированный корпус генерала Баранова полностью обескровлен. Войска генерала Попова нуждаются в подкреплениях — продолжать наступление на Юхнов 4-я армия не может. Бои ведет только 16-я армия генерала Рокоссовского, занявшая Медынь. Еще раз прошу усилить 4-ю армию резервами Ставки, нужны танки, две бригады «валентайнов» мало, я передам одну Рокоссовскому, вторую направлю для поддержки кавалерийской группы Белова, ее нужно вводить в прорыв на Брянск. Если мы упустим такой момент, противник просто закроет брешь, и наша конница упрется в стену.

Ответа Верховного главнокомандующего никто не слышал, хотя сидящие за столом генералы почти не дышали. Зато по лицу комфронта стало понятно, что он услышал совершенно безрадостные слова. Но Жуков в очередной раз напористо произнес:

— В Ленинграде стоит без дела 1-й механизированный корпус. Пока там болота не замерзнут, вести наступление маршал Кулик все равно не сможет. А мне этот корпус необходим до крайности, его переброска займет не больше пяти дней. Зато удар с кавгруппой Белова будет иметь решающее значение, нам нужно выйти к Брянску, и четыре вражеские армии окажутся с перерезанными коммуникациями. Да, товарищ Сталин, я все понимаю, но сейчас решается успех всего нашего контрнаступления. Нам нужно бросить в наступление все имеющиеся «подвижные» соединения, и наступит перелом — 4-я танковая армия Гепнера отступает, бросая танки. Еще одно усилие, и немцы побегут, нужно только действовать напористо.

Георгий Константинович молчал с минуту, напряженно слушая Верховного главнокомандующего, и грубые черты его лица неожиданно разгладились, появилась улыбка. А это означало одно — доводам генерала армии вняли, и пошли навстречу, приняв нужное для комфронта решение.

— Следует отвести 3-й мехкорпус на переформирование, под Можайск. Хорошо, одну из бригад, даже две, можно отправить в Ленинград, вместо них включить две бригады с английскими танками. Исправную матчасть передадут во 2-ю гвардейскую танковую бригаду, она будет выведена в тыл, вместе с корпусными частями и управлением. Да, я все прекрасно понимаю, потери большие, но продолжать наступление необходимо — а взять резервы мы можем у Северного фронта, который сейчас бездействует. Товарищ Сталин — за неделю выведенный 3-й мехкорпус пополнят до штатов, он получит две свежие танковые бригады, и снова примет участие в наступлении. Нам нужны здесь именно механизированные корпуса, уже побывавшие в бою и хорошо себя зарекомендовавшие. У противника против нас три танковые армии, три товарищ Сталин, а у меня только пять мехкорпусов, каждый из которых по своему составу не больше германской танковой дивизии. Они нужны именно на московском направлении.

По лицу командующего фронтом было видно, что итогами разговора с председателем Ставки полностью удовлетворен. Редко когда на лице Жукова появлялась такая довольная улыбка. Но тут набежала '«тень», и в голосе даже прорвалось некоторое раздражение, и моментально стало понятно, на кого именно — все сидящие за столом давно замечали, как гневается командующий фронтом, только услышав эту фамилию.

— Товарищ Сталин, у маршала Кулика два запасных танковых полка, что непозволительно много. В Ленинграде выпускают КВ и Т-50 — им есть чем восполнить убытие 1-го мехкорпуса. Могу немедленно отправить в Ленинград две танковые бригады, потерявшие матчасть, на пополнение. Да, я имею в виду 21-ю Орленко и 28-ю Черняховского. Генерал-полковник Попов мне нужен здесь — он неплохо командует своей армией, ее нужно только немедленно пополнить свежими стрелковыми дивизиями.

Однако принятое решение явно не понравилось Верховному, и он сказал нечто, отчего Георгий Константинович чуть ли не вытянулся, замерев с телефонной трубкой в руке. Торопливо произнес:

— Да, все понял, товарищ Сталин, думаю, что его перевод на Северо-Западный фронт вполне целесообразен, а генерал-лейтенанта Курочкина поставлю на 4-ю армию. Маршалу Кулику можно передать управление 8-го мехкорпуса, который решено сформировать. Считаю, что в Ленинграде это вполне можно сделать до января, как раз и танковые бригады будут уже пополнены. Времени маршалу Кулику хватит — он уже четвертый месяц «прохлаждается», вместо того чтобы воевать…

Видимо, открыто прорвавшаяся неприязнь привела председателя ГКО в раздражение, и он его выразил так, что лицо Георгия Константиновича окаменело. И спустя минуту он громко произнес:

— Так точно, товарищ Сталин, все понял — мы будем и дальше самыми энергичными методами продолжать наступление!

Положив трубку, генерал армии уселся за стол, по лицу было видно, что итогами разговора он более, чем удовлетворен. И последовавшие слова показали, что Ставка направит войск даже больше, чем те, на которые рассчитывал штаб Западного фронта.

— К нам направят 1-й механизированный корпус, и две бригады введут в состав 3-го мехкорпуса. Еще передадут тяжелый танковый полк и три кавалерийские дивизии дополнительно. И две бригады «валентайнов» на усиление кавгруппы и 16-армии. Кроме того, направят танки «россыпью» на восполнение потерь — «тридцатьчетверки» и «шестидесятки» с Горького. Так что нужно усилить нажим на Вязьму — еще немного и немцы дрогнут…

С вступлением в войну США, и с наращиванием объемов производства вооружений, эта заокеанская держава стала оказывать масштабную помощь СССР, хотя президент Рузвельт уже осенью сорок первого года решил распространить ленд-лиз на Советский Союз. И в первый же год, когда немцы рвались к Сталинграду, было поставлено восемь с половиной сотен средних танков. Вроде мало, но американцы только в тот год вообще начали выпускать нормальные танки…