Японская цивилизация
Шрифт:
Официальная благосклонность Японии с того времени, когда страна перестала быть закрытой для иностранцев, относилась прежде всего к реалистическому искусству, которым славилась Ниттэн,в официальном Салоне. В наши дни реализм приобрел более четкие ориентиры и обратился к общественным проблемам. Но традиционный стиль тем не менее не должен был умереть, так как его существование было стимулировано деятельностью Японской академии художеств ( Нихон бидзусюэн),реорганизованной в 1914 году.
Укиё-э
Япония наблюдает за авантюрными приключениями современного искусства уже в течение века. Однако, перед тем как страна стала открываться для иностранцев, всякий творческий дух, похоже, покинул искусство живописи, которое превратилось в ремесленничество. Только в нескольких шедеврах живописи сохранялось что-то живое и человеческое.
Уже тогда налицо был упадок повествовательной назидательной «жанровой» живописи, известной под названием укиё-э— «изображение бренного мира»; это течение популярного искусства находило свое выражение как в живописи, так и в графике. Этот жанр стремился сохранять традиции чисто японской живописи ( ямато-э) и вскоре стал вытеснять аристократическую живопись школы Тоса, которую поддерживал двор, равно как и живопись «в китайском стиле» школы Кано, которая пользовалась покровительством самураев. Живопись укиё-э выполнялась на тонкой пористой бумаге или на шелке, обычно более грубом, чем шелк эпохи классической живописи, что позволяло создавать определенную рельефность поверхности с помощью красок. Последние составляли сущность живописного поиска, как в отношении эффектов перспективы, так и в объемности. Линия демонстрировала
В глазах японцев XIX века гравюра не представляла собой значительного искусства. Именно во Франции гравюры в жанре укиё-э получили невероятную популярность, после того как в 1856 году Феликс Бракмон показал Эдгару Дега произведение Хокусая. В 1868 году Манэ под влиянием японской живописи пишет портрет Эмиля Золя; в 1876 году Моне писал девушек в кимоно на декоративном панно; Ван Гог, наконец, был чрезвычайно увлечен этим неизвестным дотоле искусством и использовал японские образцы.
Гравюра (ханга),которая позволяет тиражировать произведение на основе первого листа, представляет собой «средство массовой информации», и ее развитие начиная с середины XVII века по времени точно совпадает с развитием городов, где зарождалась новая форма цивилизации. Конечно, сам способ имел китайское происхождение и был известен уже давно: в Сёсоине хранится дощечка, вырезанная в VII веке, которая предназначалась для того, чтобы наносить рисунок на ткань. В 764 году императрица Кокэн (749–759) приказала вырезать деревянные и медные доски для того, чтобы воспроизвести молитвы и буддийские изображения. Эти резные доски она пожертвовала храмам Нара. Этот эффективный способ продолжали использовать, но только в религиозных целях. Вельможи, для которых создавалось искусство, могли достаточно хорошо оплачивать художников и иллюстраторов свитков; при этом они оценивали в той же мере, что и творчество, качество материалов и презирали дешевизну гравюры. Положение изменилось, когда торговцы и ремесленники, разбогатев, составили средний класс, слишком бедный, чтобы покупать дорогостоящие произведения искусства, но достаточно состоятельный для того, чтобы иметь тягу к некоторой роскоши. Именно они образовывали в собственных интересах настоящий рынок искусства. Именно тогда художник из Эдо Хисикава Моронобу (1618–1694) придумал оригинальную идею — воспроизводить при помощи гравюры рисунки, сюжеты которых взяты из самой жизни, что было присуще традиционной манере японского искусства ( ямато-э). Он набрасывал свои рисунки в знаменитом квартале наслаждения Ёсивара: образы дорогих гейш, увеселительные компании, далекие от добродетели, актеры зарождающегося театра кабуки — резал проволокой на дощечках из мягкого дерева. Горожанам понравились эти картинки, эти жанровые сценки стали называть укиё-э рю,буддийское понятие «бренный мир» ( укиё-э) тогда часто применялось по отношению к домам свиданий и развлечениям; итак, изображение бренного мира — укиё-э.Сюжетов становилось больше, художники начинают воспроизводить и цветы, и птиц, и любые декоративные мотивы, которые нравились заказчикам. Если Моронобу, несмотря на свое влияние, не имел прямых учеников, [59] то иначе обстояло дело с его последователем Тории Киёнобу (1664–1729), школа которого, специализировавшаяся на изображении актеров и молодых красавиц, процветает еще и в наши дни.
59
Вообще его учеником считается Окумура Масанобу.
Первые гравюры были представлены на суд публики в виде отдельных листков и книжечек, которые в эпоху Моронобу изготавливались фальцеванием двойных листков бумаги. Японская гравюра требовала сотрудничества трех художников или ремесленников: художник, гравер, печатник. Первые оттиски выполнялись в черно-белом ( суми-эили суми дзури-э) сочетании; иногда использовался свинцовый сурик ( тан-э); но начиная с 1720 года благодаря некоторым усовершенствованиям использовали разнообразные и богатые оттенки: пурпуровым красным цветом ( бени-э) заменили свинцовый сурик, применяли также желтый, фиолетовый и зеленый цвет, стали добавлять клей в китайскую тушь (этим новшеством были обязаны Окумара Масанобу (1686–1764), что позволяло придавать большую глубину и объемность черному цвету, разграничивающему изображение. Блестящая поверхность напоминала лаки ( уруси-э).
Первые гравюры, цвета которых устанавливали кистью прямо на дощечке, старались тщательно имитировать картину. Все изменилось с 1743 года, когда практика бене дзури-э, которая использовала китайские техники ксилографии, предоставила укиё-э независимость стиля и фактуры. Отныне полученная накатами и последовательными оттисками, ставшими возможными благодаря технике маркировки, гравюра добилась за двадцать лет такой роскоши колорита, что ее сравнивали с парчой ( нисики-э): десять основных цветов позволяли достичь богатых оттенков и полутонов. Творчество знаменитого Судзуки Харунобу (1725–1770 ),который увековечил хрупкую привлекательность красавиц ( бидзин) своей эпохи, стало вершиной расцвета этого жизнерадостного искусства эстампа, предмета — воспоминания о приятных часах, проведенных в приятной компании. Кацукава Сюнсо (1726–1792 )и Иппицусай Бунтё (1725–1794 ),подражавшие технике Харунобу, работавшие в одном направлении (бутай оги),создали в 1770 году жанр, вскоре ставший очень популярным, — портреты актеров ( нигао-э). Новые изменения были внесены позже Китагава Утамаро (1753–1806 ):он, отказавшись от классического портрета во весь рост, придавал исключительное значение изображению лица. [60] Его открытие тотчас же заимствовал Тёсусай Сяраку (работал в 1794–1795 гг.) и использовал его для изображения мужчин — актеров театра. Хотя искусство граверов-портретистов и достигло тогда своего апогея, постепенно оно стало исчезать. Что касается укиё-э, то самому жанру в целом было суждено испытать новый взлет. Мода на него опять распространилась, в значительной степени этому способствовали романы. Их полагалось иллюстрировать, так что возникает интерес к поиску новых сюжетов. Любые явления могли стать сюжетом для гравюры, так что и в Японии, несомненно, могли бы согласиться с мыслью Себастьяна Мерсье. [61] Он в то же самое время отметил с досадой в своих «Парижских картинах»: «…в наши дни наблюдается смешное злоупотребление гравюрой» (цит. по: Адемар Ж. Оригинальная гравюра XVIII века). Однако среди этой столь быстро оказавшейся банальной продукции появляются два светлых пятна: пейзажи Кацусика Хокусая (1760–1849) и Андо Хиросигэ (1797–1858). К заслугам Хокусая следует отнести то, что он сумел освободить гравюру от изображения узких улочек города и его обитателей, открыв гораздо более широкие горизонты. Вдохновение к нему пришло (что любопытно) в 1798 году при виде пейзажа, выгравированного на меди голландским художником. «Тридцать шесть видов горы Фудзи», а затем «Пятьдесят три станции Токайдо» (1833) Хиросигэ представляют собой вершину японской гравюры. Смелость и нервозность линий, взвешенное неистовство цветов, всегдасогласованных с пестрыми контрастами природы, воспевали тысячи видов моря и туманов, мягкость сельской местности и геометрическую правильность красоты горы Фудзи. Этот стиль, вскоре доведенный до совершенства, задохнулся и утратил остроту так же быстро, как и расцвел. С середины XIX века слишком большие тиражи с одной доски, всеобщее снижение вкуса и качества сделали гравюру простой «олеографией». Парадоксально, но именно этипосредственные и манерные произведения, случайно попавшие на Запад, оказали огромное влияние на импрессионизм и все современное искусство.
60
Речь идет о гравюрах с крупномасштабным изображением, где лицо занимает почти всю плоскость листа, обычно называемых «большие головы».
61
Мерсье Луи Себастьян (1740–1814 )— французский писатель. Книга, сделавшая его знаменитым, — «Картина Парижа» (1781–1789 ),социально-бытовые и сатирические очерки, — была запрещена Старым режимом. В XVIII веке на русском языке были известны переводы его пьес.
История гравюры на меди, которая прославила талант Хокусая, более древняя. Гравюры на меди нечасто использовались в эпоху Нара для потребностей буддийской веры, а затем и вовсе исчезли до XVI века. Христианские миссионеры, которые в этот период проповедовали в Японии евангельское учение, привезли с собой относительно большое количество досок на благочестивые сюжеты, как это делали буддийские проповедники в VIII столетии. В 1590 году из Европы был доставлен пресс, что позволило миссионерам Кюсю печатать с досок и обучать технике гравюры. Гравюра в западном стиле была унесена той же бурей, что обрушилась на христианство, и внимание к ней было привлечено вновь только к концу эпохи Эдо, в период, когда снова стал проявляться интерес к «голландским» наукам. Сиба Кокан (1738–1818) изучил у голландцев технику аквафорте, которую он успешно применял. Новое течение зародилось именно тогда, и с тех пор мода потребовала, чтобы офортами украшались обложки книг, переведенных с других языков; стиль этих гравюр (справедливое возвращение) во многом вдохновлялся творчеством Хокусая.
Таким образом, гравюра, популярный жанр, первоначально тяготевший к анекдотам, представляла собой один из последних взлетов (пусть он и оказался коротким) японского искусства, до того как оно стало резко противопоставляться западным произведениям, посланцам другой ментальности, использующим другие методы и другие материалы.
Гравюра составляет только незначительную форму выражения и, отрезанная от своих дальневосточных корней, становится непонятной. Качество ее основывается прежде всего на качестве линии, гравюра не допускает неловкости и ошибки. Эта особенность оказывается совершенно исключительной для всего искусства стран, пользующихся иероглифами: кисть искусно обмакивается в тушь и, в соответствии с тем, какого эффекта желает достичь художник, движется ритмично, мягко и мощно, но она не может ни остановиться, ни возвратиться назад. Если только творчество не полностью отдается на волю случая, художник или каллиграф должен очень точно мысленно представлять цель, к которой он стремится, и обладать достаточной практической сноровкой, чтобы его рука повиновалась приказаниям духа. Успех был возможен только благодаря постоянному обучению с детства, продолжительному опыту, приобретенному в течение длительного времени, и тому, что человек бескорыстно, не мечтая о славе, воспроизводил бесчисленные примеры — те, что представлены в тетрадях, предназначенных для обучения по образцам, созданным художниками или просто найденным в самой природе и окружающем мире.
Живопись в китайском стиле
Если эпоха Эдо и не представляет собой значительный этап в истории японского искусства, в отношении живописи она все же характеризовалась серьезной деятельностью и активностью. Когда в 1644 году Китай оказался под господством маньчжурской династии Цин, то значительное количество китайцев нашло убежище в Японии. Они бежали со своими сокровищами — иллюстрированными книгами и картинами. В последних содержалось много такого, что вызвало в Японии интерес к «живописи образованных людей» и высоко оценило ее; она также называлась «южной живописью» (нан-хуашш нанга).Этот термин обозначал в Китае живопись любителей, «образованных людей», в противоположность живописи профессионалов, объединенных школами. Менее строго подчиненная правилам композиции, более свободная, более импульсивная во вдохновении и творчестве, живопись «четырех великих мастеров» противостояла в конце эпохи Юань жесткости академических произведений. Эта тенденция усиливалась на протяжении всего периода Мин; прежде чем проникнуть в Японию, она была подкреплена изданием таких образцов, как «Восемь альбомов живописи» (1671,вЯпонии) или «Большой сад как горчичное семя» (1679, в Китае; 1748, в Японии). Томиока Сэссай (1836–1924), монах дзэн-буддистской секты Сэнгай (1750–1837), Урагами Гиокидо (1745–1820), Ёса Бусон (1716–1783), обессмертивший хайку, Икэно Тайга (1723–1776) продемонстрировали в Японии эту изысканную живопись, столь же интеллектуальную, сколь волнующую, на которой, однако, все-таки лежал определенный отпечаток маньеризма, который всегда ограничивал значительность и доступность этой живописи. Тем не менее ее достоинство состоит в умении подчеркнуть качество хорошего рисунка. Влияние, несомненно связанное с влиянием западной гравюры на меди, должно было повлечь за собой создание натуралистической мастерской живописи, носившей интимный характер и внимательной к детали. Такэути Сэйхо (1864–1942), ставший знаменитым благодаря тому, что точно воссоздавал самые тонкие линии ( кагаки)при изображении шерсти животных, донес чуть ли не до наших дней стиль школы Маруяма-сидзё из Киото, основанной в XVIII веке Маруяма Окё (1733–1795). Этот художник воспроизводил в западной манере японские или чужеземные пейзажи, используя перспективу и светотень. К 1760 году в результате зарождаются «оптические изображения» (мэганэ-з),которые имели шумный успех у жителей городов, но составили только короткий эпизод в длительной эволюции японской живописи: дальневосточная традиция, где пространство остается всегда открытым, предлагая простой толчок для воображения, с трудом приспосабливалась к совпадающему построению западных композиций. Изысканный мир аристократов или ученых монахов и блестящее, но неотесанное общество нуворишей выступали против каких-то отдельных моментов, но и те и другие понимали толк в чистоте рисунка, присущей всему Дальнему Востоку. В старом мире Эдо, который начинал приходить в упадок, разные художественные течения отражали в своей манере, блестящей или скромной, несвободной от некоторой красивости, ту борьбу за влияние, которой предавались последние два века художники. Точно так же, как сегодня пересекаются западная манера письма и традиционная японская манера, так и тогда смешивались традиции китайских учителей и вкусы блистательных колористов, которыми всегда были японцы.
Китайская живопись Южного Сонг, которая тогда завоевала в Японии решающие позиции, предполагает одноцветную живопись тушью, которая воспроизводит сюжет в линиях или в существенных объемах, без игры светотени, просто иногда легким усилением тона; ритм письма оказывается важнее, чем форма, набросок существенной детали — человек, согнувшийся под зонтиком, — более говорящим, чем тщательное изображение. Природа составляет главную тему: пейзаж, которому человек придает смысл и предоставляет крупный план. Таковы были существенные характеристики техники растушевки ( суйбоку-га), продемонстрированной в Китае в XIII веке великими мастерами Лян Каем и Му Ци. Это искусство, пришедшее в Японию с дзэн-буддистскими монахами, успешно выражало, как они утверждали, внезапное просветление ( дзэнку-дзю)и удачно сочеталось со стилем мастеров Южного Сонг Ма Юаня и Ся Гуя, работавших в 1190—1230-х годах. Темы крайне упрощались, точно указанные объемы воспроизводились в пустоте, которая широко использовалась, оставляя простор для души. Японцы увлеклись этой живописью тушью ( суми-э), серая строгость которой предоставляла зрителю заботу о том, чтобы воображать наиболее яркие цвета.
Монах Тенсю Сюбун (начало XV в.) и его прославленный ученик Сэссю Тойо (1420–1506) глубоко внедрили в японское художественное сознание это китайское видение живописи и мира. После нескольких попыток Сэссю сам отправился в Китай и в эту тревожную эпоху японской истории проявил большую настойчивость в реализации своих намерений. Его талант, кажется, вызвал большое восхищение в Китае, странные гористые пейзажи и разломанные скалы глубоко тронули и его самого. Возвратившись на родину, художник постепенно освободился от континентальных образцов и, используя китайские принципы, выразил мягкость чистых изгибов, присущих пейзажам архипелага. Шедевры его зрелого периода, такие как «Пейзажи четырех времен года» или «Пейзаж Ама-но-Хасидатэ», соединяют лиризм и абстракцию, символизм природы и точность трактовки.
Если не судить по внешним признакам, то наследие Сэссю было огромно. Картины в китайском стиле или в стиле Сэссю, увеличенные, чтобы заполнить площадь фусума,постепенно утрачивали строгость, но, восстанавливая гармонию, становились все более и более декоративными. Они вдохновляли в течение нескольких веков художников школы Кано Мотонобу (1476–1559), художника сёгунской академии, и явно отразились на творчестве Хасегава Тохаку (1539–1610), который, отталкиваясь от наследия Му Ци, писал с натуры пейзажи, исполненные искреннего чувства.