Ярче солнца

Изумленно подскакиваю на месте — я не заметила, как она закончила с Доком. Кит отрезает рукав моей рубашки и очищает рану дезинфицирующей пеной.

— Как она там? — спрашивает Старший, когда они с Барти все же размыкают руки.

Кит открывает сиреневый пластырь.

— Нет, — тут же реагирую я.

— Это от боли.

— Никаких пластырей.

Она пожимает плечами и начинает бинтовать Мне руку. Кровотечение еще не до конца остановилось, но замедлилось — может, даже швов не понадобится. Весь удар приняла на себя Виктрия.

— Идем, — говорит Старший, обращаясь к Барти.

— Куда вы? — спрашиваю я.

— Отправим Виктрию к звездам, — отвечает тот за него.

— Давайте я помогу. — Последнее слово заканчивается шипением, потому что Кит с силой затягивает повязку.

Барти поднимает Виктрию за плечи, а Старший наклоняется и берет за ноги.

— Мы сами справимся, Эми, — говорит он тепло и взглядом умоляет меня понять. Им нужно попрощаться вдвоем. Вспомнить ту Виктрию, какой она была до Ориона, до того, как любовь захлестнула ее и свела с ума. До того, как меня разморозили.

Они молча выносят тело подруги прочь из лаборатории в сторону шлюза, оставив лишь пятно крови на полу.

69. Старший

Барти захлопывает дверь шлюза, и я набираю код. Мы оба стоим у окна и смотрим, как наша последняя подруга детства улетает к звездам.

Тело Виктрии за круглым стеклом поднимается, вакуум затягивает ее, и она уплывает, лежа на животе. Лицо ее скрыто под волосами, а руки протянуты ко мне, но они все отдаляются и отдаляются.

И вот ее уже нет.

Когда закрывается дверь, к нам подходит Кит. Рядом с ней, по-прежнему с пластырем на руке, ковыляет Док. Кит пытается поддерживать его, но он куда крупнее.

— Давай я помогу, — говорит Барти и подхватывает Дока вместо нее. В его глухом голосе звучат непролитые слезы. И, встретившись с ним взглядом, я чувствую — то, что случилось за последние три месяца, не может затмить то, что случилось за последние полчаса. Мы снова друзья.

— Проследи, чтобы пластырь оставался на нем, — напоминаю я, и Барти кивает.

Они с Кит ведут Дока к люку. Секунду думаю, не помочь ли им — втащить его по лестнице будет непросто, — но не могу заставить себя помогать Доку. Я даже видеть его больше никогда не хочу.

Возвращаюсь в ген лабораторию. Эми с перевязанной рукой стоит и смотрит в замороженное лицо Ориона.

Воспоминания о том, что происходило, пока на мне был пластырь, неподатливые и мутные, совсем не как обычно. Разница такая, будто между плаванием в воде и в сиропе. Но я знаю одно: Док убил Марай и остальных, потому что я не такой хороший командир, каким был бы Орион.

Эми сказала, что у Ориона на все случаи был план, и я склоняюсь к мысли, что мне бы тоже такое не помешало. Потому что я понятия не имею, что теперь делать.

— Ты сохранил провода, — говорит она, когда я подхожу. — Провода от насоса. Все это время они были у тебя. Ты пошел к насосу…

— Я был под действием пластыря. Не мог не пойти.

— Но они все это время были у тебя.

Да.

— Но, по-моему, меня можно было бы и похвалить за то, что я так их и не использовал.

— Да, — соглашается Эми с намеком на улыбку. — Можно было бы.

Мы смотрим на контейнер Ориона.

— Что это за цифры? — спрашивает Эми, указывая на экранчик на его лицевой стороне.

Я смотрю, как сменяются числа.

— Обратный отсчет.

— Этого я и боялась.

Разглядываю механизм. Судя по всему, Док уже начал процесс регенерации. Орион разморозится через двадцать три часа и сорок две минуты. Пробую остановить часы, но время на экране продолжает сменяться.

— Выключи. — Эми склоняется, чтобы взглянуть.

— Нельзя просто выдернуть его из розетки, — говорю я. Уж это я выучил намертво.

— Ну, останови как-нибудь.

— Не могу, — отзываюсь, ковыряясь в тумблерах, потом смотрю на экран и клавиатуру. Док заблокировал систему.

— Тогда перезагрузи.

Я медлю.

— Это может быть опасно. Если регенерация уже началась и ее просто остановить, можно повредить тело.

— Всего двадцать минут прошло, — возражает Эми. — Ничего ему не будет.

Но я помню, как заморозил Ориона — без всякой подготовки. Это и так вредно. Если теперь нажать что-то не то на криоцилиндре, его можно вообще убить.

— Какая разница, опасно это или нет? — продолжает настаивать Эми. — Нельзя его размораживать.

— Эми, все не так просто. Я не могу. Программа криозаморозки идет только в одну сторону.

— Я не хочу, чтобы он просыпался, — произносит Эми очень тихо.

Смотрю на нее и кусаю губы. Потому что я — хочу.

Не знаю, в чем дело — в нашей общей ДНК или в том, что я понимаю, почему он сделал то, что сделал. Может быть, дело в битком набитой оружейной или в записях из бортового журнала. Или, может, я просто начинаю думать, что Док прав и Орион будет лучшим лидером, чем я. Но Орион уже не кажется мне таким сумасшедшим, как раньше.

Эми кладет руку мне на локоть, заставляя оторвать взгляд от экрана с часами и посмотреть на нее.

— Я не смогла его убить.

Смотрю удивленно, не зная, как реагировать.

— Дока. Он наставил пистолет на меня. На тебя. Я не знала, в кого из нас он выстрелит.

Касаюсь повязки на руке у Эми — слегка, не надавливая на рану.

— Это просто царапина. Но, когда он целился в тебя, я подумала: «Нужно убить его, или он убьет кого-то из нас». Но я не стала. Не смогла.

— Зачем ты…

— Старший, — говорит Эми, — я всем сердцем верю, что Орион не заслуживает того, чтобы лить. Некоторые люди, — добавляет она, делая ударение на первом слове, — не заслуживают второго шанса. Я помню, каково было тонуть в ящике. Не проходит и дня, чтобы я не вспоминала.