Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

I tell him that you are about to form OTHER TIES, with one who I am sure merits ALL YOUR AFFECTION, but that, although such ties must of course be the strongest and most sacred, and supersede ALL OTHERS, yet that I am sure the widow and the child whom you have ever protected and loved will always HAVE A CORNER IN YOUR HEART."	Я сказала ему, что вы собираетесь заключить союз с особой, которая, я уверена, заслуживает вашей любви; но хотя такие узы и должны быть самыми прочными и самыми священными и выше всяких других, все же я уверена, что вдова и ребенок, которым вы покровительствовали и которых любили, всегда найдут уголок в вашем сердце".
The letter, which has been before alluded to, went on in this strain, protesting throughout as to the extreme satisfaction of the writer.	Послание это, о котором мы уже упоминали, продолжалось в таком же духе, в каждой строке выражая чрезвычайную радость писавшей.
This letter, which arrived by the very same ship which brought out Lady O'Dowd's box of millinery from London (and which you may be sure Dobbin opened before any one of the other packets which the mail brought him), put the receiver into such a state of mind that Glorvina, and her pink satin, and everything belonging to her became perfectly odious to him.	Письмо прибыло с тем же кораблем, который доставил ящик с нарядами из Лондона для леди О'Дауд (и, конечно, Доббин распечатал его раньше всех других пакетов, пришедших с этой почтой). Оно привело майора в такое состояние, что Глорвина, ее розовый атлас и все до нее касающееся стали ему ненавистны.
The Major cursed the talk of women, and the sex in general.	Майор проклял бабьи сплетни и всю вообще женскую половину человеческого рода.
Everything annoyed him that day--the parade was insufferably hot and wearisome.	Все в этот день раздражало его: и невыносимая жара, и утомительные маневры.
Good heavens! was a man of intellect to waste his life, day after day, inspecting cross-belts and putting fools through their manoeuvres?	Милосердный боже! Неужели разумный человек должен тратить всю свою жизнь день за днем на то, чтобы осматривать подсумки и портупеи и проводить военные учения с какими-то болванами?
The senseless chatter of the young men at mess was more than ever jarring.	Бессмысленная болтовня молодых людей в офицерской столовой больше чем когда-либо его тяготила.
What cared he, a man on the high road to forty, to know how many snipes Lieutenant Smith had shot, or what were the performances of Ensign Brown's mare?	Какое дело ему, человеку, которому скоро стукнет сорок, до того, сколько бекасов подстрелил поручик Смит и какие фокусы выделывает кобыла прапорщика Брауна?
The jokes about the table filled him with shame.	Шутки за столом вызывали в нем чувство стыда.
He was too old to listen to the banter of the assistant surgeon and the slang of the youngsters, at which old O'Dowd, with his bald head and red face, laughed quite easily.	Он был слишком стар, чтобы слушать остроты младшего врача и болтовню молодежи, над которыми старый О'Дауд, с его лысой головой и красным лицом, только добродушно подсмеивался.
The old man had listened to those jokes any time these thirty years--Dobbin himself had been fifteen years hearing them.	Старик слышал эти шутки непрерывно в течение тридцати лет, да и Доббин слышал их уже лет пятнадцать.
And after the boisterous dulness of the mess-table, the quarrels and scandal of the ladies of the regiment!	А после шумного и скучного обеда в офицерской столовой ссоры и пересуды полковых дам!
It was unbearable, shameful.	Это было невыносимо, позорно!

"O Amelia, Amelia," he thought, "you to whom I have been so faithful--you reproach me!	"О, Эмилия, Эмилия, - думал он, - ты, которой я был так предан, упрекаешь меня!
It is because you cannot feel for me that I drag on this wearisome life.	Только потому, что ты не отвечаешь на мои чувства, я влачу эту нудную жизнь.
And you reward me after years of devotion by giving me your blessing upon my marriage, forsooth, with this flaunting Irish girl!"	И вместо награды за долгие годы преданности ты благословляешь меня на брак с развязной ирландкой!"
Sick and sorry felt poor William; more than ever wretched and lonely.	Г оречь и отвращение томили бедного У ильяма, более чем когда-либо одинокого и несчастного.
He would like to have done with life and its vanity altogether--so bootless and unsatisfactory the struggle, so cheerless and dreary the prospect seemed to him.	Ему хотелось покончить с жизнью, с ее суетою - такой бесцельной и бессмысленной казалась ему всякая борьба, таким безрадостным и мрачным будущее.
He lay all that night sleepless, and yearning to go home.	Всю ночь он лежал без сна, томясь по родине.
Amelia's letter had fallen as a blank upon him.	Письмо Эмилии поразило его, как приговор судьбы.
No fidelity, no constant truth and passion, could move her into warmth.	Никакая преданность, никакое постоянство и самоотверженность не могли растопить это сердце.
She would not see that he loved her.	Она даже не замечает, что он любит ее.
Tossing in his bed, he spoke out to her.	Ворочаясь в постели, он мысленно говорил ей:
"Good God, Amelia!" he said, "don't you know that I only love you in the world--you, who are a stone to me--you, whom I tended through months and months of illness and grief, and who bade me farewell with a smile on your face, and forgot me before the door shut between us!"	"Боже милосердный, Эмилия! Неужели ты не понимаешь, что я одну только тебя люблю во всем мире... тебя, которая холодна, как камень, тебя, за которой я ухаживал долгие месяцы, когда ты была сражена болезнью и горем, а ты простилась со мной с улыбкой на лице и забыла меня, едва за мною закрылась дверь!"
The native servants lying outside his verandas beheld with wonder the Major, so cold and quiet ordinarily, at present so passionately moved and cast down.	Слуги-туземцы, расположившиеся на ночь около веранды, с удивлением смотрели на взволнованного и угнетенного майора, которого они знали таким спокойным и ровным.
Would she have pitied him had she seen him?	Пожалела бы она его теперь, если бы увидела?
He read over and over all the letters which he ever had from her--letters of business relative to the little property which he had made her believe her husband had left to her--brief notes of invitation--every scrap of writing that she had ever sent to him--how cold, how kind, how hopeless, how selfish they were!	Он снова и снова перечитывал ее письма - все, какие когда-либо получал: деловые письма относительно небольшой суммы денег, которую, по его словам, оставил ей муж, коротенькие пригласительные записочки, каждый клочок бумажки, который она когда-либо посылала ему, - как все они холодны, как любезны, как безнадежны и как эгоистичны!
Had there been some kind gentle soul near at hand who could read and appreciate this silent generous heart, who knows but that the reign of Amelia might have been over, and that friend William's love might have flowed into a kinder channel?	Если бы рядом с ним оказалась какая-нибудь добрая, нежная душа, которая могла бы понять и оцепить это молчаливое великодушное сердце, -кто знает, может быть, царству Эмилии пришел бы конец и любовь нашего друга Уильяма влилась бы в другое, более благоприятное русло!

But there was only Glorvina of the jetty ringlets with whom his intercourse was familiar, and this dashing young woman was not bent upon loving the Major, but rather on making the Major admire HER--a most vain and hopeless task, too, at least considering the means that the poor girl possessed to carry it out.	Но здесь он общался только с Глорвиною, обладательницею черных локонов, а эта элегантная девица не была склонна любить майора, а скорее мечтала увлечь его, - совершенно невозможная и безнадежная задача, по крайней мере, с теми средствами, какие были в распоряжении бедной девушки.
She curled her hair and showed her shoulders at him, as much as to say, did ye ever see such jet ringlets and such a complexion?	Она завивала волосы и показывала ему свои плечи, как бы говоря: "Видали вы когда-нибудь такие черные локоны и такую белую кожу?"
She grinned at him so that he might see that every tooth in her head was sound--and he never heeded all these charms.	Она улыбалась ему, чтобы он мог видеть, что все зубы у нее в порядке, - но он не обращал внимания на все эти прелести.
Very soon after the arrival of the box of millinery, and perhaps indeed in honour of it, Lady O'Dowd and the ladies of the King's Regiment gave a ball to the Company's Regiments and the civilians at the station.	Вскоре после прибытия ящика с нарядами, а может быть, даже и в их честь, леди О'Дауд и другие дамы Королевского полка дали бал офицерам Ост-Индской компании и гражданским чинам поселка.
Glorvina sported the killing pink frock, and the Major, who attended the party and walked very ruefully up and down the rooms, never so much as perceived the pink garment.	Глорвипа нарядилась в свое ослепительное розовое платье, но майор, бывший на балу и уныло слонявшийся по комнатам, даже не заметил этого розового великолепия.
Glorvina danced past him in a fury with all the young subalterns of the station, and the Major was not in the least jealous of her performance, or angry because Captain Bangles of the Cavalry handed her to supper.	Глорвина в неистовстве носилась мимо него в вальсе со всеми молодыми субалтернами, а майор нимало не ревновал ее и ничуть не рассердился, когда ротмистр Бенглс повел ее к ужину.
It was not jealousy, or frocks, or shoulders that could move him, and Glorvina had nothing more.	Ни кокетство, ни наряды, ни плечи не могли взволновать его, - а больше ничего у Глорвины не было.
So these two were each exemplifying the Vanity of this life, and each longing for what he or she could not get.	Итак, оба они могли служить примером суетности нашей жизни, ибо мечтали о несбыточном.
Glorvina cried with rage at the failure.	Эта неудача заставила Глорвину плакать от злости.
She had set her mind on the Major "more than on any of the others," she owned, sobbing.	Она надеялась на майора "больше, чем на кого-либо другого", признавалась она, рыдая.
"He'll break my heart, he will, Peggy," she would whimper to her sister-in-law when they were good friends; "sure every one of me frocks must be taken in—it's such a skeleton I'm growing."	– Он разобьет мне сердце, Пегги, - жаловалась она невестке, когда не ссорилась с нею. – Мне придется ушить все мои платья: скоро я превращусь в скелет.
Fat or thin, laughing or melancholy, on horseback or the music-stool, it was all the same to the Major.	Но - толстая или худая, смеющаяся или печальная, верхом ли на лошади или на табурете за фортепьяно - майору она была безразлична.

And the Colonel, puffing his pipe and listening to these complaints, would suggest that Glory should have some black frocks out in the next box from London, and told a mysterious story of a lady in Ireland who died of grief for the loss of her husband before she got ere a one.	А полковник, попыхивая трубкой и слушая ее жалобы, предлагал выписать из Лондона со следующей почтой несколько черных платьев для Глори и рассказал ей таинственную историю про одну леди в Ирландии, умершую от горя при утрате мужа, которого она еще не успела приобрести.
While the Major was going on in this tantalizing way, not proposing, and declining to fall in love, there came another ship from Europe bringing letters on board, and amongst them some more for the heartless man.	Пока майор продолжал подвергать ее мукам Тантала, не делая ей предложения и не выказывая никакого намерения влюбиться, из Европы пришел еще один корабль, доставивший письма и среди них несколько посланий для бессердечного человека.
These were home letters bearing an earlier postmark than that of the former packets, and as Major Dobbin recognized among his the handwriting of his sister, who always crossed and recrossed her letters to her brother-gathered together all the possible bad news which she could collect, abused him and read him lectures with sisterly frankness, and always left him miserable for the day after "dearest William" had achieved the perusal of one of her epistles--the truth must be told that dearest William did not hurry himself to break the seal of Miss Dobbin's letter, but waited for a particularly favourable day and mood for doing so.	Это были письма из дому с более ранним почтовым штемпелем, чем предыдущие, и когда майор увидел на одном из них почерк сестры - той, что обычно писала "драгоценному Уильяму", исписывая четвертушку вдоль и поперек, причем собирала все, какие только могла, дурные новости, а также журила его и читала наставления с сестринской прямотой, отравляя ему этими посланиями весь день, -то, по правде говоря, "драгоценный Уильям" не спешил взломать печать на письме своей сестрицы, поджидая более благоприятного для этого случая и состояния духа.
A fortnight before, moreover, he had written to scold her for telling those absurd stories to Mrs. Osborne, and had despatched a letter in reply to that lady, undeceiving her with respect to the reports concerning him and assuring her that "he had no sort of present intention of altering his condition."	Две недели тому назад он написал ей, разбранив ее за то, что она наговорила всяких глупостей миссис Осборн, а также отправил ответное письмо самой Эмилии, опровергая дошедшие до нее слухи и уверяя ее, что "пока у него нет ни малейшего намерения жениться".
Two or three nights after the arrival of the second package of letters, the Major had passed the evening pretty cheerfully at Lady O'Dowd's house, where Glorvina thought that he listened with rather more attention than usual to the Meeting of the Wathers, the Minsthrel Boy, and one or two other specimens of song with which she favoured him (the truth is, he was no more listening to Glorvina than to the howling of the jackals in the moonlight outside, and the delusion was hers as usual), and having played his game at chess with her (cribbage with the surgeon was Lady O'Dowd's favourite evening pastime), Major Dobbin took leave of the Colonel's family at his usual hour and retired to his own house.	Дня три спустя после прибытия второй пачки писем майор довольно весело провел вечер в доме леди О'Дауд, и Глорвине даже показалось, что он благосклоннее, чем обычно, слушал "У слияния рек", "Юного менестреля" и еще одну-две песенки, которые она ему спела (то была иллюзия, - он прислушивался к пению Глорвины не более внимательно, чем к вою шакалов за окнами). Сыграв затем с нею партию в шахматы (любимым вечерним развлечением леди О'Дауд было сразиться в крибедж с доктором), майор Доббин в обычный час попрощался с семьей полковника и вернулся к себе домой.
There on his table, his sister's letter lay reproaching him.	Там, на столе, красноречивым упреком лежало письмо сестры.
He took it up, ashamed rather of his negligence regarding it, and prepared himself for a disagreeable hour's communing with that crabbed-handed absent relative. . . .	Он взял его, пристыженный своей небрежностью, и приготовился провести неприятный часок с отсутствующей родственницей, заранее проклиная ее неразборчивый почерк...

It may have been an hour after the Major's departure from the Colonel's house--Sir Michael was sleeping the sleep of the just; Glorvina had arranged her black ringlets in the innumerable little bits of paper, in which it was her habit to confine them; Lady O'Dowd, too, had gone to her bed in the nuptial chamber, on the ground-floor, and had tucked her musquito curtains round her fair form, when the guard at the gates of the Commanding-Officer's compound beheld Major Dobbin, in the moonlight, rushing towards the house with a swift step and a very agitated countenance, and he passed the sentinel and went up to the windows of the Colonel's bedchamber.	Прошел, пожалуй, целый час после ухода майора из дома полковника; сэр Майкл спал сном праведника; Глорвина, по обыкновению, закрутила свои черные локоны в бесчисленные лоскутки бумаги; леди О'Дауд также удалилась в супружескую опочивальню в нижнем этаже и укрыла пологом свои пышные формы, спасаясь от докучливых москитов, - когда часовой, стоявший у ворот, увидел при лунном свете майора Доббина, стремительно шагавшего по направлению к дому и, по-видимому, чем-то взволнованного. Миновав часового, он подошел прямо к окнам спальни полковника.
"O'Dowd--Colonel!" said Dobbin and kept up a great shouting.	– О'Дауд... полковник! – кричал, надрываясь, Доббин.
"Heavens, Meejor!" said Glorvina of the curl-papers, putting out her head too, from her window.	– Господи, майор! – сказала Глорвина, высунув в окно голову в папильотках.
"What is it, Dob, me boy?" said the Colonel, expecting there was a fire in the station, or that the route had come from headquarters.	– В чем дело, Доб, дружище? – спросил полковник, предположив, что в лагере пожар или что из штаб-квартиры полка пришел приказ о выступлении.
"I--I must have leave of absence.	– Я... мне нужен отпуск.
I must go to England--on the most urgent private affairs," Dobbin said.	Я должен ехать в Англию по самым неотложным личным делам, - сказал Доббин.
"Good heavens, what has happened!" thought Glorvina, trembling with all the papillotes.	"Боже милосердный! Что случилось?" - подумала Глорвина, трепеща всеми папильотками.
"I want to be off--now--to-night," Dobbin continued; and the Colonel getting up, came out to parley with him.	– Я должен уехать... сейчас же... нынче, -продолжал Доббин. Полковник встал и вышел, чтобы переговорить с ним.
In the postscript of Miss Dobbin's cross-letter, the Major had just come upon a paragraph, to the following effect:--"I drove yesterday to see your old ACQUAINTANCE, Mrs. Osborne.	В приписке к посланию мисс Доббин майор нашел следующие строки: "Я ездила вчера повидать твою старую приятельницу миссис Осборн.
The wretched place they live at, since they were bankrupts, you know--Mr. S., to judge from a BRASS PLATE on the door of his hut (it is little better) is a coal-merchant.	Жалкую местность, где они живут с тех пор, как обанкротились, ты знаешь. Мистер С., если судить по медной дощечке на двери их лачуги (иначе не назовешь), торгует углем.
The little boy, your godson, is certainly a fine child, though forward, and inclined to be saucy and self-willed.	Мальчуган, твой крестник, конечно, чудесный ребенок, хотя держится чересчур свободно и склонен к своеволию и дерзости.
But we have taken notice of him as you wish it, and have introduced him to his aunt, Miss O., who was rather pleased with him.	Но мы старались быть к нему внимательными, как ты этого хотел, и представили его тетушке, мисс Осборн, которой он очень понравился.
Perhaps his grandpapa, not the bankrupt one, who is almost doting, but Mr. Osborne, of Russell Square, may be induced to relent towards the child of your friend, HIS ERRING AND SELF-WILLED SON.	Может быть, его дедушку - не того, что обанкротился, - тот почти впал в детство, но мистера Осборна с Рассел-сквер, - удастся смягчить по отношению к ребенку твоего друга, его заблудшего и своевольного сына.

And Amelia will not be ill-disposed to give him up.	Эмилия будет, наверно, не прочь отдать его.
The widow is CONSOLED, and is about to marry a reverend gentleman, the Rev. Mr. Binny, one of the curates of Brompton.	Вдова утешилась и собирается выйти замуж за преподобного мистера Бинни, священника в Бромптоне.
A poor match.	Жалкая партия!
But Mrs. O. is getting old, and I saw a great deal of grey in her hair--she was in very good spirits: and your little godson overate himself at our house.	Но миссис О. стареет, я видела у нее много седых волос. Она заметно повеселела. А твой маленький крестник у нас объелся.
Mamma sends her love with that of your affectionate, Ann Dobbin."	Мама шлет тебе привет вместе с приветом от любящей тебя Энн Доббин".
CHAPTER XLIV	ГЛАВА XLIV
A Round-about Chapter between London and Hampshire	Между Лондоном и Хэмпширом
Our old friends the Crawleys' family house, in Great Gaunt Street, still bore over its front the hatchment which had been placed there as a token of mourning for Sir Pitt Crawley's demise, yet this heraldic emblem was in itself a very splendid and gaudy piece of furniture, and all the rest of the mansion became more brilliant than it had ever been during the late baronet's reign.	Фамильный дом наших старых друзей Кроули на Грейт-Гонт-стрит все еще сохраняет на фасаде траурный герб, вывешенный но случаю смерти сэра Питта Кроули; но эта геральдическая эмблема служит ему скорее великолепным и щегольским украшением, да и вообще весь дом принял более нарядный вид, чем при жизни покойного баронета.
The black outer-coating of the bricks was removed, and they appeared with a cheerful, blushing face streaked with white: the old bronze lions of the knocker were gilt handsomely, the railings painted, and the dismallest house in Great Gaunt Street became the smartest in the whole quarter, before the green leaves in Hampshire had replaced those yellowing ones which were on the trees in Queen's Crawley Avenue when old Sir Pitt Crawley passed under them for the last time.	Почерневшая облицовка соскоблена с кирпичей, и стены сверкают свежей белизной, старинные бронзовые львы на дверном молотке красиво вызолочены, решетки вновь выкрашены, - словом, самый мрачный дом на Грейт-Гонт-стрит сделался самым кокетливым во всем квартале -еще до того как в Королевском Кроули свежая зелень сменила пожелтевшую листву на той аллее, по которой старый сэр Питт Кроули недавно проезжал в последний раз к месту своего упокоения.
A little woman, with a carriage to correspond, was perpetually seen about this mansion; an elderly spinster, accompanied by a little boy, also might be remarked coming thither daily.	Около этого дома нередко можно было видеть маленькую женщину в соответствующих размеров экипаже; кроме нее, здесь можно было ежедневно встретить пожилую деву в сопровождении мальчика.
It was Miss Briggs and little Rawdon, whose business it was to see to the inward renovation of Sir Pitt's house, to superintend the female band engaged in stitching the blinds and hangings, to poke and rummage in the drawers and cupboards crammed with the dirty relics and congregated trumperies of a couple of generations of Lady Crawleys, and to take inventories of the china, the glass, and other properties in the closets and store-rooms.	Это была мисс Бригс с маленьким Родоном; ей вменили в обязанность наблюдать за отделкой комнат в доме сэра Питта, надзирать за группой женщин, занятых шитьем штор и драпировок, разбирать и очищать ящики и шкафы от пыльных реликвий и хлама, накопленного совокупными трудами нескольких поколений всевозможных леди Кроули, а также составлять опись фарфора, хрусталя и другого имущества, хранившегося в шкафах и кладовых.

Mrs. Rawdon Crawley was general-in-chief over these arrangements, with full orders from Sir Pitt to sell, barter, confiscate, or purchase furniture, and she enjoyed herself not a little in an occupation which gave full scope to her taste and ingenuity.	Миссис Родон Кроули была во всех этих переустройствах главнокомандующим, с неограниченными полномочиями от сэра Питта продавать, обменивать, конфисковать и покупать все для меблировки, и она немало наслаждалась этим занятием, которое давало простор ее вкусу и изобретательности.
The renovation of the house was determined upon when Sir Pitt came to town in November to see his lawyers, and when he passed nearly a week in Curzon Street, under the roof of his affectionate brother and sister.	Решение о ремонте дома было принято, когда сэр Питт в ноябре приезжал в город, чтобы повидаться со своими поверенными, и провел почти неделю на Керзон-стрит, в доме нежно любящих его брата и невестки.
He had put up at an hotel at first, but, Becky, as soon as she heard of the Baronet's arrival, went off alone to greet him, and returned in an hour to Curzon Street with Sir Pitt in the carriage by her side.	Приехав, он сперва остановился в гостинице, но Бекки, как только узнала о прибытии баронета, сейчас же поехала туда приветствовать его и через час вернулась на Керзон-стрит вместе с сором Питтом.
It was impossible sometimes to resist this artless little creature's hospitalities, so kindly were they pressed, so frankly and amiably offered.	Невозможно было отказаться от гостеприимства этого бесхитростного маленького создания, так откровенно и дружески она предлагала его и так ласково на нем настаивала.
Becky seized Pitt's hand in a transport of gratitude when he agreed to come.	Когда сэр Питт согласился переехать к ним, Бекки в порыве благодарности схватила его руку.
"Thank you," she said, squeezing it and looking into the Baronet's eyes, who blushed a good deal; "how happy this will make Rawdon!"	– Спасибо, спасибо! – сказала она, сжимая ее и глядя прямо в глаза баронету, который сильно покраснел. – Как обрадуется Родон!
She bustled up to Pitt's bedroom, leading on the servants, who were carrying his trunks thither. She came in herself laughing, with a coal-scuttle out of her own room.	Она суетилась в спальне Питта, указывая прислуге, куда нести чемоданы, и со смехом сама притащила из своей спальни ведерко с углем.
A fire was blazing already in Sir Pitt's apartment (it was Miss Briggs's room, by the way, who was sent upstairs to sleep with the maid).	Огонь уже пылал в камине (кстати сказать, это была комната мисс Бригс, которую переселили на чердак в каморку горничной).
"I knew I should bring you," she said with pleasure beaming in her glance.	– Я знала, что привезу вас, - говорила она, глядя на него сияющими глазами.
Indeed, she was really sincerely happy at having him for a guest.	И она и вправду была счастлива, что у нее такой гость.
Becky made Rawdon dine out once or twice on business, while Pitt stayed with them, and the Baronet passed the happy evening alone with her and Briggs.	Раза два Бекки заставила Родона - под предлогом дел - обедать вне дома, и баронет провел эти счастливые вечера наедине с нею и Бригс.
She went downstairs to the kitchen and actually cooked little dishes for him.	Бекки спускалась на кухню и сама стряпала для него вкусные блюда.
"Isn't it a good salmi?" she said;	– Ну, что вы скажете о моем сальми? – говорила она.
"I made it for you.	– Это я для вас так постаралась.
I can make you better dishes than that, and will when you come to see me."	Я могу приготовить вам блюда еще вкуснее, и буду готовить, только навещайте нас почаще.

"Everything you do, you do well," said the Baronet gallantly.	– Все, что вы делаете, вы делаете прекрасно, -га-лаЕ1тпо ответствовал баронет.
"The salmi is excellent indeed."	– Сальми действительно превосходное!
"A poor man's wife," Rebecca replied gaily, "must make herself useful, you know"; on which her brother-in-law vowed that "she was fit to be the wife of an Emperor, and that to be skilful in domestic duties was surely one of the most charming of woman's qualities."	– Жена бедного человека должна уметь хозяйничать, - весело отозвалась Ребекка. В ответ на это деверь стал уверять, что ей пристало быть женой императора и что умение вести хозяйство только украшает женщину.
And Sir Pitt thought, with something like mortification, of Lady Jane at home, and of a certain pie which she had insisted on making, and serving to him at dinner--a most abominable pie.	С чувством, похожим на огорчение, подумал сэр Питт о леди Джейн, которая однажды захотела сама испечь пирог к обеду, - дрожь пробрала его при этом воспоминании!
Besides the salmi, which was made of Lord Steyne's pheasants from his lordship's cottage of Stillbrook, Becky gave her brother-in-law a bottle of white wine, some that Rawdon had brought with him from France, and had picked up for nothing, the little story-teller said; whereas the liquor was, in truth, some White Hermitage from the Marquis of Steyne's famous cellars, which brought fire into the Baronet's pallid cheeks and a glow into his feeble frame.	Кроме сальми, приготовленного из фазанов лорда Стайна, в изобилии водившихся в его имении Стилбрук, Бекки угостила деверя бутылкой белого вина, которое, как уверяла маленькая лгунья, Родон вывез из Франции, купив там почти за бесценок; в действительности это был "Белый Эрмитаж" из знаменитых погребов маркиза Стайна, - вино, от которого кровь прилила к бледным щекам баронета и огонь разлился по его тщедушному телу.
Then when he had drunk up the bottle of petit vin blanc, she gave him her hand, and took him up to the drawing-room, and made him snug on the sofa by the fire, and let him talk as she listened with the tenderest kindly interest, sitting by him, and hemming a shirt for her dear little boy.	Когда сэр Питт осушил бутылку этого petit vin blanc {Легкого белого вина (франц.).}, она взяла его под руку и повела в гостиную, где уютно усадила на диван перед горящим камином и с нежным, ласковым вниманием стала слушать его, усевшись рядом и подрубая рубашечку для своего милого мальчика.
Whenever Mrs. Rawdon wished to be particularly humble and virtuous, this little shirt used to come out of her work-box. It had got to be too small for Rawdon long before it was finished.	Всякий раз, как миссис Родон хотела казаться особенно скромной и добродетельной, она вытаскивала из рабочей корзинки эту рубашку, которая, кстати сказать, стала мала Родону задолго до того, как была окончена.
Well, Rebecca listened to Pitt, she talked to him, she sang to him, she coaxed him, and cuddled him, so that he found himself more and more glad every day to get back from the lawyer's at Gray's Inn, to the blazing fire in Curzon Street--a gladness in which the men of law likewise participated, for Pitt's harangues were of the longest--and so that when he went away he felt quite a pang at departing.	Итак, Ребекка ласково внимала сэру Питту, беседовала с ним, пела ему, льстила и угождала, так что ему день ото дня становилось приятнее возвращаться от своих поверенных из Грейз-инна к пылающему камину на Керзон-стрит (радость эту разделяли и юристы, потому что разглагольствования их знатного клиента были весьма утомительны), и когда Питту пришлось уезжать, он почувствовал настоящую печаль разлуки.
How pretty she looked kissing her hand to him from the carriage and waving her handkerchief when he had taken his place in the mail!	Как грациозно она посылала ему из коляски воздушные поцелуи и махала платочком, когда он садился в почтовую карету!
She put the handkerchief to her eyes once.	Она даже приложила платок к глазам.

He pulled his sealskin cap over his, as the coach drove away, and, sinking back, he thought to himself how she respected him and how he deserved it, and how Rawdon was a foolish dull fellow who didn't half appreciate his wife; and how mum and stupid his own wife was compared to that brilliant little Becky.	А Питт, когда карета отъехала, нахлобучил на лоб свою котиковую шапку и, откинувшись на сиденье, стал думать о том, как она уважает его, и как он заслуживает этого, и какой дурак и тупица Родон, что не ценит своей жены, и как бесцветна и невыразительна его собственная жена в сравнении с этой блестящей маленькой Бекки!
Becky had hinted every one of these things herself, perhaps, but so delicately and gently that you hardly knew when or where.	Надо полагать, сама Ребекка внушила ему эти мысли, но она сделала это так деликатно и тонко, что невозможно было сказать, где и когда именно.
And, before they parted, it was agreed that the house in London should be redecorated for the next season, and that the brothers' families should meet again in the country at Christmas.	Перед отъездом оба они решили, что дом в Лондоне должен быть отремонтирован к ближайшему сезону и что семьи братьев снова встретятся в деревне на Рождестве.
"I wish you could have got a little money out of him," Rawdon said to his wife moodily when the Baronet was gone.	– Жаль, что ты не перехватила у него хоть немного денег, - угрюмо сказал Родон жене, когда баронет уехал.
"I should like to give something to old Raggles, hanged if I shouldn't.	– Мне хотелось бы заплатить что-нибудь старику Реглсу, честное слово!
It ain't right, you know, that the old fellow should be kept out of all his money.	Нехорошо, знаешь, что мы вытянули у него все его деньги.
It may be inconvenient, and he might let to somebody else besides us, you know."	Да и для нас это неудобно: он может сдать дом кому-нибудь другому.
"Tell him," said Becky, "that as soon as Sir Pitt's affairs are settled, everybody will be paid, and give him a little something on account.	– Скажи Реглсу, - отвечала Бекки, - что, как только сэр Питт устроит свои дела, все будет заплачено, а пока дай ему какой-нибудь пустяк в счет долга...
Here's a cheque that Pitt left for the boy," and she took from her bag and gave her husband a paper which his brother had handed over to her, on behalf of the little son and heir of the younger branch of the Crawleys.	Вот чек, который Питт подарил Роди, - и она достала из сумочки и отдала мужу чек, оставленный его братом для маленького сына и наследника младшей ветви Кроули.
The truth is, she had tried personally the ground on which her husband expressed a wish that she should venture-tried it ever so delicately, and found it unsafe.	По правде сказать, она сама позондировала почву, не дожидаясь советов мужа, - позондировала очень осторожно, но нашла ее скользкой.
Even at a hint about embarrassments, Sir Pitt Crawley was off and alarmed.	При первом же ее слабом намеке на денежные затруднения сэр Питт насторожился и забеспокоился.
And he began a long speech, explaining how straitened he himself was in money matters; how the tenants would not pay; how his father's affairs, and the expenses attendant upon the demise of the old gentleman, had involved him; how he wanted to pay off incumbrances; and how the bankers and agents were overdrawn; and Pitt Crawley ended by making a compromise with his sister-in-law and giving her a very small sum for the benefit of her little boy.	Он начал пространно объяснять невестке, что он и сам стеснен в средствах, так как арендаторы не платят; дела отца и издержки по похоронам совсем его запутали, хочется очистить имение от долгов, а между тем кредит его исчерпан; и в конце концов Питт Кроули отвертелся от невестки тем, что презентовал ей самую пустячную сумму для ее мальчика.

Pitt knew how poor his brother and his brother's family must be.	Питт знал, как беден брат и его семья.
It could not have escaped the notice of such a cool and experienced old diplomatist that Rawdon's family had nothing to live upon, and that houses and carriages are not to be kept for nothing.	От внимания такого холодного и опытного дипломата не могло ускользнуть, что семье Родона не на что жить, и он должен был понимать, что квартира и экипаж даются не даром.
He knew very well that he was the proprietor or appropriator of the money, which, according to all proper calculation, ought to have fallen to his younger brother, and he had, we may be sure, some secret pangs of remorse within him, which warned him that he ought to perform some act of justice, or, let us say, compensation, towards these disappointed relations.	Он отлично знал, что получил, или, вернее, захватил деньги, которые, по всем расчетам, должны были достаться младшему брату, и, конечно, чувствовал иногда тайные угрызения совести, напоминавшие ему о том, что он обязан совершить акт справедливости, или, попросту говоря, компенсировать обиженных родственников.
A just, decent man, not without brains, who said his prayers, and knew his catechism, and did his duty outwardly through life, he could not be otherwise than aware that something was due to his brother at his hands, and that morally he was Rawdon's debtor.	Как человек справедливый, порядочный, неглупый, как усердный христианин, знающий катехизис и всю жизнь внешне исполнявший свой долг по отношению к ближним, он не мог не сознавать, что его брат вправе рассчитывать на его помощь и что морально он должник Родона.
But, as one reads in the columns of the Times newspaper every now and then, queer announcements from the Chancellor of the Exchequer, acknowledging the receipt of 50 pounds from A. B., or 10 pounds from W. T., as conscience-money, on account of taxes due by the said A.	Когда на столбцах газеты "Таймс" время от времени приходится читать странные объявления канцлера казначейства, извещающие о получении пятидесяти фунтов от А. Б. или десяти фунтов от Т. У. – так называемых "совестных денег" в счет уплаты налога, причитающегося с вышеупомянутых А.
B. or W.	Б. и Т.
T., which payments the penitents beg the Right Honourable gentleman to acknowledge through the medium of the public press--so is the Chancellor no doubt, and the reader likewise, always perfectly sure that the above-named A.	У., - получение коих раскаявшиеся просят достопочтенного джентльмена подтвердить через посредство печати, то, конечно, и канцлер и читатель отлично знают, что вышеназванные А.
B. and W.	Б. и Т.
T. are only paying a very small instalment of what they really owe, and that the man who sends up a twenty-pound note has very likely hundreds or thousands more for which he ought to account. Such, at least, are my feelings, when I see A. B. or W. T.'s insufficient acts of repentance.	У. платят лишь ничтожную часть того, что они действительно должны государству, и что человек, посылающий двадцатифунтовый билет, очевидно, должен сотни и тысячи фунтов, в которых ему следовало бы отчитаться. Таково, по крайней мере, мое впечатление от этих явно недостаточных доказательств раскаяния А. Б. и Т. У.
And I have no doubt that Pitt Crawley's contrition, or kindness if you will, towards his younger brother, by whom he had so much profited, was only a very small dividend upon the capital sum in which he was indebted to Rawdon.	И я не сомневаюсь, что раскаяние, или, если хотите, щедрость Питта Кроули по отношению к младшему брату, благодаря которому он получил так много выгод, была лишь ничтожным дивидендом на тот капитал, который он был должен Родону.

Not everybody is willing to pay even so much.	Но не всякий пожелал бы платить даже столько.
To part with money is a sacrifice beyond almost all men endowed with a sense of order.	Расстаться с деньгами - это жертва, почти непосильная для всякого здравомыслящего человека.
There is scarcely any man alive who does not think himself meritorious for giving his neighbour five pounds.	Вряд ли вы найдете среди живущих кого-нибудь, кто не считал бы себя достойным всяческой похвалы за то, что он дал своему ближнему пять фунтов.
Thriftless gives, not from a beneficent pleasure in giving, but from a lazy delight in spending.	Беспечный человек дает не из чувства сострадания, а ради пустого удовольствия давать.
He would not deny himself one enjoyment; not his opera-stall, not his horse, not his dinner, not even the pleasure of giving Lazarus the five pounds.	Он не отказывает себе ни в чем: ни в ложе в оперу, ни в лошади, ни в обеде, ни даже в удовольствии подать Лазарю пять фунтов.
Thrifty, who is good, wise, just, and owes no man a penny, turns from a beggar, haggles with a hackney-coachman, or denies a poor relation, and I doubt which is the most selfish of the two.	Бережливый человек - добрый, разумный, справедливый, который никому ничего не должен, - отворачивается от нищего, торгуется с извозчиком, отрекается от бедных родственников. И я не знаю, который из двух более себялюбив.
Money has only a different value in the eyes of each.	Разница лишь в том, что деньги имеют для них неодинаковую ценность.
So, in a word, Pitt Crawley thought he would do something for his brother, and then thought that he would think about it some other time.	Одним словом, Питт Кроули думал было сделать что-нибудь для брата, по потом решил, что это еще успеется.
And with regard to Becky, she was not a woman who expected too much from the generosity of her neighbours, and so was quite content with all that Pitt Crawley had done for her.	Что же касается Бекки, то она была не такой женщиной, чтобы ждать слишком многого от великодушия своих ближних, и потому была вполне довольна тем, что Питт Кроули для пес сделал.
She was acknowledged by the head of the family.	Глава семьи признал ее.
If Pitt would not give her anything, he would get something for her some day.	Если даже он не даст ей ничего, то, надо думать, все же со временем чем-нибудь ей поможет.
If she got no money from her brother-in-law, she got what was as good as money--credit.	Пусть она не получила от деверя денег - она получила нечто, столь же ценное, - кредит.
Raggles was made rather easy in his mind by the spectacle of the union between the brothers, by a small payment on the spot, and by the promise of a much larger sum speedily to be assigned to him.	Реглс, видя дружеские отношения между братьями и заручившись небольшой суммой денег наличными и обещанием гораздо большей суммы в ближайшем времени, несколько успокоился.