Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

He implored her good-will at parties where he met her.	При встречах с Бекки на вечерах он всячески к ней подлизывался.
He cringed and coaxed Rawdon at the club.	Он раболепствовал и заискивал в клубе перед Родоном.
He was allowed to come back to Gaunt House after a while.	Спустя некоторое время ему было разрешено вновь появиться в Гонт-Хаусе.
Becky was always good to him, always amused, never angry.	Бекки была всегда добра к нему, и всегда весела, и никогда не сердилась.
His lordship's vizier and chief confidential servant (with a seat in parliament and at the dinner table), Mr. Wenham, was much more prudent in his behaviour and opinions than Mr. Wagg.	Мистер Уэнхем, великий визирь и главный доверенный его милости (имевший прочное место в парламенте и за обеденным столом милорда), был гораздо благоразумнее мистера Уэга как по своему поведению, так и но образу мыслей.
However much he might be disposed to hate all parvenus (Mr. Wenham himself was a staunch old True Blue Tory, and his father a small coal-merchant in the north of England), this aide-de-camp of the Marquis never showed any sort of hostility to the new favourite, but pursued her with stealthy kindnesses and a sly and deferential politeness which somehow made Becky more uneasy than other people's overt hostilities.	При всей своей ненависти ко всяким парвеню (сам мистер Уэнхем был непреклонным тори, отец же его - мелким торговцем углем в Северной Англии), этот адъютант маркиза не выказывал никаких признаков враждебности по отношению к новой фаворитке. Напротив, он донимал ее вкрадчивой любезностью ц лукавой и почтительной вежливостью, от которых Бекки порою ежилась больше, чем от явного недоброжелательства других людей.
How the Crawleys got the money which was spent upon the entertainments with which they treated the polite world was a mystery which gave rise to some conversation at the time, and probably added zest to these little festivities.	Каким образом чета Кроули добывала средства на устройство приемов для своих великосветских знакомых, было тайной, в свое время возбуждавшей немало толков и, может быть, придававшей этим маленьким раутам известный оттенок пикантности.
Some persons averred that Sir Pitt Crawley gave his brother a handsome allowance; if he did, Becky's power over the Baronet must have been extraordinary indeed, and his character greatly changed in his advanced age.	Одни уверяли, что сэр Питт Кроули выдает своему брату порядочный пенсион; если это верно, то, значит, власть Бекки над баронетом была поистине огромна и его характер сильно изменился с возрастом.
Other parties hinted that it was Becky's habit to levy contributions on all her husband's friends: going to this one in tears with an account that there was an execution in the house; falling on her knees to that one and declaring that the whole family must go to gaol or commit suicide unless such and such a bill could be paid.	Другие намекали, что у Бекки вошло в привычку взимать контрибуцию со всех друзей своего супруга: к одному она являлась в слезах и рассказывала, что в доме описывают имущество; перед другим падала на колени, заявляя, что все семейство вынуждено будет идти в тюрьму или же кончить жизнь самоубийством, если не будет оплачен такой-то и такой-то вексель.
Lord Southdown, it was said, had been induced to give many hundreds through these pathetic representations.	Говорили, что лорд Саутдаун, тронутый столь жалкими словами, дал Ребекке не одну сотню фунтов.

Young Feltham, of the --th Dragoons (and son of the firm of Tiler and Feltham, hatters and army accoutrement makers), and whom the Crawleys introduced into fashionable life, was also cited as one of Becky's victims in the pecuniary way. People declared that she got money from various simply disposed persons, under pretence of getting them confidential appointments under Government.	Юный Фелтхем *** драгунского полка (сын владельца фирмы "Тайлер и Фелтхем", шапочники и поставщики военного обмундирования), которого Кроули ввели в фешенебельные круги, также упоминался в числе данников Бекки; ходили слухи, что она брала деньги у разных доверчивых людей, обещая выхлопотать им ответственный пост на государственной службе.
Who knows what stories were or were not told of our dear and innocent friend?	Словом, каких только историй не рассказывалось о нашем дорогом и невинном друге!
Certain it is that if she had had all the money which she was said to have begged or borrowed or stolen, she might have capitalized and been honest for life, whereas,--but this is advancing matters.	Верно лишь одно: если бы у Ребекки были все те деньги, которые она будто бы выклянчила, заняла или украла, то она могла бы составить себе капитал и вести честную жизнь до могилы, между тем как... но мы забегаем вперед.
The truth is, that by economy and good management--by a sparing use of ready money and by paying scarcely anybody--people can manage, for a time at least, to make a great show with very little means: and it is our belief that Becky's much-talked-of parties, which were not, after all was said, very numerous, cost this lady very little more than the wax candles which lighted the walls.	Правда и то, что при экономии и умении хозяйничать, скупо расходуя наличные деньги и почти не платя долгов, можно ухитриться, хотя бы короткое время, жить на широкую ногу при очень ограниченных средствах. И вот нам кажется, что пресловутые вечера Бекки, которые она в конце концов устраивала не так уж часто, стоили этой леди немногим больше того, что она платила за восковые свечи, освещавшие ее комнаты.
Stillbrook and Queen's Crawley supplied her with game and fruit in abundance.	Стилбрук и Королевское Кроули снабжали ее в изобилии дичью и фруктами.
Lord Steyne's cellars were at her disposal, and that excellent nobleman's famous cooks presided over her little kitchen, or sent by my lord's order the rarest delicacies from their own.	Погреба лорда Стайна были к ее услугам, знаменитые повара этого вельможи вступали в управление ее маленькой кухней или же, по приказу милорда, посылали ей редчайшие деликатесы домашнего изготовления.
I protest it is quite shameful in the world to abuse a simple creature, as people of her time abuse Becky, and I warn the public against believing one-tenth of the stories against her.	Я считаю, что очень стыдно порочить простое, бесхитростное существо, как современники порочили Бекки, и предупреждаю публику, чтобы она не верила и одной десятой доле все! о того, что болтали об этой женщине.
If every person is to be banished from society who runs into debt and cannot pay--if we are to be peering into everybody's private life, speculating upon their income, and cutting them if we don't approve of their expenditure--why, what a howling wilderness and intolerable dwelling Vanity Fair would be!	Если мы вздумаем изгонять из общества всякого, кто залезает в долги, если мы начнем заглядывать в личную жизнь каждого, проверять его доходы и отворачиваться от него, чуть только нам не понравится, как он тратит деньги, то какой же мрачной пустыней и несносным местопребыванием покажется нам Ярмарка Тщеславия!
Every man's hand would be against his neighbour in this case, my dear sir, and the benefits of civilization would be done away with.	Каждый будет тогда готов поднять руку на своего ближнего, дорогой мой читатель, и со всеми благами цивилизации будет покончено.

We should be quarrelling, abusing, avoiding one another.	Мы будем ссориться, поносить друг друга, избегать всякого общения.
Our houses would become caverns, and we should go in rags because we cared for nobody.	Наши дома превратятся в пещеры, и мы начнем ходить в лохмотьях, потому что всем будет на всех наплевать.
Rents would go down.	Арендная плата за дома понизится.
Parties wouldn't be given any more.	Не будет больше званых вечеров.
All the tradesmen of the town would be bankrupt.	Все городские торговцы разорятся.
Wine, wax-lights, comestibles, rouge, crinoline-petticoats, diamonds, wigs, Louis-Quatorze gimcracks, and old china, park hacks, and splendid high-stepping carriage horses--all the delights of life, I say,--would go to the deuce, if people did but act upon their silly principles and avoid those whom they dislike and abuse.	Вино, восковые свечи, сласти, румяна, кринолины, брильянты, парики, безделушки в стиле Людовика XIV, старый фарфор, верховые лошади и великолепные рысаки - одним словом, все радости жизни - полетят к черту, если люди будут руководствоваться своими глупыми принципами и избегать тех, кто им не нравится и кого они бранят.
Whereas, by a little charity and mutual forbearance, things are made to go on pleasantly enough: we may abuse a man as much as we like, and call him the greatest rascal unhanged--but do we wish to hang him therefore?	Тогда как при некоторой любви к ближнему и взаимной снисходительности все идет как по маслу: мы можем ругать человека, сколько нашей душе угодно, и называть его величайшим негодяем, по которому плачет веревка, - но разве мы хотим, чтобы его и вправду повесили?
No.	Ничуть не бывало!
We shake hands when we meet.	При встречах мы пожимаем ему руку.
If his cook is good we forgive him and go and dine with him, and we expect he will do the same by us.	Если у него хороший повар, мы все прощаем ему и едем к нему на обед, рассчитывая, что и он поступит так же по отношению к нам.
Thus trade flourishes--civilization advances; peace is kept; new dresses are wanted for new assemblies every week; and the last year's vintage of Lafitte will remunerate the honest proprietor who reared it.	Таким образом, торговля процветает, цивилизация развивается, все живут в мире и согласии, еженедельно требуются новые платья для новых приемов и вечеров, а прошлогодний сбор лафитовского винограда приносит обильный доход почтенному владельцу, насадившему эти лозы.
At the time whereof we are writing, though the Great George was on the throne and ladies wore gigots and large combs like tortoise-shell shovels in their hair, instead of the simple sleeves and lovely wreaths which are actually in fashion, the manners of the very polite world were not, I take it, essentially different from those of the present day: and their amusements pretty similar.	Хотя в ту эпоху, о которой мы пишем, на троне был великий Георг и дамы носили рукава gigols {Буфами (франц.).}, а в прическах - огромные гребни наподобие черепаховых лопат, вместо простеньких рукавов и изящных веночков, какие сейчас в моде, однако нравы высшего света, сколько я понимаю, не отличались существенно от нынешних, и развлечения его были примерно те же, что и теперь.
To us, from the outside, gazing over the policeman's shoulders at the bewildering beauties as they pass into Court or ball, they may seem beings of unearthly splendour and in the enjoyment of an exquisite happiness by us unattainable.	Нам, сторонним наблюдателям, глазеющим через плечи полицейских на ослепительных красавиц, когда те едут ко двору или на бал, они кажутся какими-то неземными созданиями, наслаждающимися небывалым счастьем, для нас недостижимым.

It is to console some of these dissatisfied beings that we are narrating our dear Becky's struggles, and triumphs, and disappointments, of all of which, indeed, as is the case with all persons of merit, she had her share.	В утешение этим завистникам мы и рассказываем о борьбе и триумфах нашей дорогой Бекки, а также о разочарованиях, которых ей выпало на долю не меньше, чем другим достойным особам.
At this time the amiable amusement of acting charades had come among us from France, and was considerably in vogue in this country, enabling the many ladies amongst us who had beauty to display their charms, and the fewer number who had cleverness to exhibit their wit.	В то время мы только что позаимствовали из Франции веселое развлечение - разыгрывание шарад. Оно вошло в моду у нас в Англии, так как давало возможность многим нашим дамам, наделенным красотой, выставлять в выгодном свете свои прелести, а немногим, наделенным умом, - обнаруживать свое остроумие.
My Lord Steyne was incited by Becky, who perhaps believed herself endowed with both the above qualifications, to give an entertainment at Gaunt House, which should include some of these little dramas--and we must take leave to introduce the reader to this brilliant reunion, and, with a melancholy welcome too, for it will be among the very last of the fashionable entertainments to which it will be our fortune to conduct him.	Бекки, вероятно считавшая, что она обладает обоими названными качествами, уговорила лорда Стайна устроить в Гонт-Хаусе вечер, в программу которого входило несколько таких маленьких драматических представлений. Мы будем иметь удовольствие ввести читателя на это блестящее reunion, причем отметим с грустью, что оно будет одним из самых последних великосветских сборищ, какие нам удастся ему показать.
A portion of that splendid room, the picture gallery of Gaunt House, was arranged as the charade theatre.	Часть великолепной залы - картинной галереи Гонт-Хауса - была приспособлена под театр.
It had been so used when George III was king; and a picture of the Marquis of Gaunt is still extant, with his hair in powder and a pink ribbon, in a Roman shape, as it was called, enacting the part of Cato in Mr. Addison's tragedy of that name, performed before their Royal Highnesses the Prince of Wales, the Bishop of Osnaburgh, and Prince William Henry, then children like the actor.	Ею пользовались для театральных представлений еще в царствование Георга III, и до сих пор сохранился портрет маркиза Г онта с напудренными волосами и розовой лентой на римский манер, как тогда говорили, - в роли Катоиа в одноименной трагедии мистера Аддисона, разыгранной в присутствии их королевских высочеств принца Уэльского, епископа Оснабрюкского и принца Уильяма Генри в бытность их всех детьми примерно того же возраста, что и сам актер.
One or two of the old properties were drawn out of the garrets, where they had lain ever since, and furbished up anew for the present festivities.	Кой-какую старую бутафорию извлекли с чердаков, где она валялась еще с тою времени, и освежили дли предстоящих торжеств.
Young Bedwin Sands, then an elegant dandy and Eastern traveller, was manager of the revels.	Распорядителем праздника был молодой Бедуин Сэндс, в ту пору блестящий денди и путешественник по Востоку.
An Eastern traveller was somebody in those days, and the adventurous Bedwin, who had published his quarto and passed some months under the tents in the desert, was a personage of no small importance.	В те дни путешественников по Востоку уважали, и отважный Бедуин, выпустивший in quarto {В четвертую долю листа (лат.).} описание своих странствий и проведший несколько месяцев в палатке в пустыне, был особой немаловажной.
In his volume there were several pictures of Sands in various oriental costumes; and he travelled about with a black attendant of most unprepossessing appearance, just like another Brian de Bois Guilbert.	В книге было помещено несколько портретов Сэндса в различных восточных костюмах, а появлялся он везде с черным слугой самой отталкивающей наружности, совсем как какой-нибудь Бриан де Буа Гильбер.

Bedwin, his costumes, and black man, were hailed at Gaunt House as very valuable acquisitions.	Бедуин, его костюмы и черный слуга были восторженно встречены в Гонт-Хаусе как весьма ценное приобретение.
He led off the first charade.	Бедуин открыл вечер шарад.
A Turkish officer with an immense plume of feathers (the Janizaries were supposed to be still in existence, and the tarboosh had not as yet displaced the ancient and majestic head-dress of the true believers) was seen couched on a divan, and making believe to puff at a narghile, in which, however, for the sake of the ladies, only a fragrant pastille was allowed to smoke.	Военного вида турок с огромным султаном из перьев (считалось, что янычары до сих пор существуют, и потому феска еще не вытеснила старинного и величественного головного убора правоверных) возлежал на диване, делая вид, что пускает клубы дыма из кальяна, в котором, однако, из уважения к дамам курилась только ароматическая лепешка.
The Turkish dignitary yawns and expresses signs of weariness and idleness.	Ага зевает, проявляя все признаки скуки и лени.
He claps his hands and Mesrour the Nubian appears, with bare arms, bangles, yataghans, and every Eastern ornament--gaunt, tall, and hideous.	Он хлопает в ладоши, и появляется нубиец Мезрур, с запястьями на обнаженных руках, с ятаганами и всевозможными восточными украшениями, - жилистый, рослый и безобразный.
He makes a salaam before my lord the Aga.	Он почтительно приветствует своего господина.
A thrill of terror and delight runs through the assembly.	Дрожь ужаса и восторга охватывает собрание.
The ladies whisper to one another.	Дамы перешептываются.
The black slave was given to Bedwin Sands by an Egyptian pasha in exchange for three dozen of Maraschino.	Этот черный раб был отдан Бедуину Сэндсу одним египетским пашой в обмен на три дюжины бутылок мараскина.
He has sewn up ever so many odalisques in sacks and tilted them into the Nile.	Он зашил в мешок и спихнул в Нил несметное количество одалисок.
"Bid the slave-merchant enter," says the Turkish voluptuary with a wave of his hand.	– Введите торговца невольниками, - говорит турецкий сластолюбец, делая знак рукой.
Mesrour conducts the slave-merchant into my lord's presence; he brings a veiled female with him.	Мезрур вводит торговца невольниками; тот ведет с собой закутанную в покрывало женщину.
He removes the veil.	Торговец снимает покрывало.
A thrill of applause bursts through the house.	Зал разражается громом аплодисментов.
It is Mrs. Winkworth (she was a Miss Absolom) with the beautiful eyes and hair.	Это миссис Уинкворт (урожденная мисс Авессалом), черноокая красавица с прекрасными волосами.
She is in a gorgeous oriental costume; the black braided locks are twined with innumerable jewels; her dress is covered over with gold piastres.	Она в роскошном восточном костюме: черные косы перевиты бесчисленными драгоценностями, платье сверкает золотыми пиастрами.
The odious Mahometan expresses himself charmed by her beauty.	Г нусный магометанин говорит, что он очарован ее красотой.

She falls down on her knees and entreats him to restore her to the mountains where she was born, and where her Circassian lover is still deploring the absence of his Zuleikah.	Она падает перед ним на колени, умоляя отпустить ее домой, в родные горы, где влюбленный в нее черкес все еще оплакивает разлуку со своей Зулейкой.
No entreaties will move the obdurate Hassan.	Но никакие мольбы не могут растрогать черствого Гасана.
He laughs at the notion of the Circassian bridegroom.	При упоминании о женихе-черкесе он разражается смехом.
Zuleikah covers her face with her hands and drops down in an attitude of the most beautiful despair.	Зулейка закрывает лицо руками и опускается на пол в позе самого очаровательного отчаяния.
There seems to be no hope for her, when--when the Kislar Aga appears.	По-видимому, ей уже не на что надеяться, как вдруг... как вдруг появляется Кизляр-ага.
The Kislar Aga brings a letter from the Sultan.	Кизляр-ага привозит письмо от султана.
Hassan receives and places on his head the dread firman.	Гасан берет в руки и возлагает на свою голову грозный фирман.
A ghastly terror seizes him, while on the Negro's face (it is Mesrour again in another costume) appears a ghastly joy.	Смертельный ужас охватывает его, а лицо негра (это опять Мезрур, уже успевший переменить костюм) озаряется злобной радостью.
"Mercy! mercy!" cries the Pasha: while the Kislar Aga, grinning horribly, pulls out--a bow-string.	– Пощады, пощады! – восклицает паша, а Кизляр-ага со страшной улыбкой достает... шелковую удавку.
The curtain draws just as he is going to use that awful weapon.	Занавес падает в тот момент, когда нубиец уже собирается пустить в ход это ужасное орудие смерти.
Hassan from within bawls out,	Гасан из-за сцены кричит:
"First two syllables"--and Mrs. Rawdon Crawley, who is going to act in the charade, comes forward and compliments Mrs. Winkworth on the admirable taste and beauty of her costume.	– Первые два слога! Миссис Родон Кроули, которая тоже будет участвовать в шараде, подходит к миссис Уинкворт и осыпает ее комплиментами, восторгаясь изумительным изяществом и красотой ее костюма.
The second part of the charade takes place.	Начинается вторая часть шарады.
It is still an Eastern scene.	Действие снова происходит на Востоке.
Hassan, in another dress, is in an attitude by Zuleikah, who is perfectly reconciled to him.	Гасан, уже в другом костюме, сидит в нежной позе рядом с Зулейкой, которая совершенно с ним примирилась.
The Kislar Aga has become a peaceful black slave.	Кизляр-ага превратился в смиренного черного раба.
It is sunrise on the desert, and the Turks turn their heads eastwards and bow to the sand.	Восход солнца в пустыне; турки обращают свои взоры к востоку и кланяются до земли.
As there are no dromedaries at hand, the band facetiously plays	Верблюдов под рукой не имеется, поэтому оркестр весело играет
"The Camels are coming."	"А вот идут дромадеры".
An enormous Egyptian head figures in the scene.	Огромная голова египтянина появляется на сцене.

It is a musical one--and, to the surprise of the oriental travellers, sings a comic song, composed by Mr. Wagg.	Г олова эта обладает музыкальными способностями и, к удивлению восточных путешественников, исполняет куплеты, написанные мистером Уэгом.
The Eastern voyagers go off dancing, like Papageno and the Moorish King in The Magic Flute.	Восточные путешественники пускаются в пляс, подобно Папагепо и мавританскому королю в "Волшебной флейте".
"Last two syllables," roars the head.	– Последние два слога! – кричит голова.
The last act opens.	Разыгрывается последнее действие.
It is a Grecian tent this time.	На сей раз это греческий шатер.
A tall and stalwart man reposes on a couch there.	Какой-то рослый мужчина отдыхает в нем на ложе.
Above him hang his helmet and shield.	Над ним висят его шлем и щит.
There is no need for them now.	Они ему больше не нужны.
Ilium is down.	Илион пал.
Iphigenia is slain.	Ифигения убита.
Cassandra is a prisoner in his outer halls.	Кассандра в плену и находится где-то во внешних покоях.
The king of men (it is Colonel Crawley, who, indeed, has no notion about the sack of Ilium or the conquest of Cassandra), the anax andron is asleep in his chamber at Argos.	Владыка мужей, "анакс андрон" (это полковник Кроули, который, конечно, не имеет никакого представления ни о разграблении Илиона, ни о пленении Кассандры), спит в своей опочивальне в Аргосе.
A lamp casts the broad shadow of the sleeping warrior flickering on the wall--the sword and shield of Troy glitter in its light.	Светильник отбрасывает на стену огромную колеблющуюся тень спящего воина; поблескивают в полумраке троянский меч и щит.
The band plays the awful music of Don Juan, before the statue enters.	Оркестр играет грозную и торжественную музыку из "Дон-Жуана" перед появлением статуи командора.
Aegisthus steals in pale and on tiptoe.	В шатер входит на цыпочках бледный Эгист.
What is that ghastly face looking out balefully after him from behind the arras?	Чье это страшное лицо мрачно следит за ним из-за полога?
He raises his dagger to strike the sleeper, who turns in his bed, and opens his broad chest as if for the blow.	Эгист поднимает кинжал, чтобы поразить спящего, который поворачивается на постели и словно подставляет под удар свою широкую грудь.
He cannot strike the noble slumbering chieftain.	Но он не может нанести удар спящему военачальнику!
Clytemnestra glides swiftly into the room like an apparition--her arms are bare and white--her tawny hair floats down her shoulders--her face is deadly pale--and her eyes are lighted up with a smile so ghastly that people quake as they look at her.	Клитемнестра, словно привидение, быстро проскальзывает в опочивальню; ее белые руки обнажены, золотистые волосы рассыпались по плечам, лицо смертельно бледно, а глаза сияют такой страшной улыбкой, что у зрителей сжимается сердце.
A tremor ran through the room.	Трепет пробегает по зале.

"Good God!" somebody said, "it's Mrs. Rawdon Crawley."	– Великий боже! – произносит кто-то. – Это миссис Родон Кроули!
Scornfully she snatches the dagger out of Aegisthus's hand and advances to the bed.	Презрительным жестом она вырывает кинжал из рук Эгиста и приближается к ложу.
You see it shining over her head in the glimmer of the lamp, and--and the lamp goes out, with a groan, and all is dark.	Клинок сверкает у нее над головой в мерцании светильника; светильник гаснет, раздается стон -и все погружается в мрак.
The darkness and the scene frightened people.	Темнота и самая сцена напугали публику.
Rebecca performed her part so well, and with such ghastly truth, that the spectators were all dumb, until, with a burst, all the lamps of the hall blazed out again, when everybody began to shout applause.	Ребекка сыграла свою роль так хорошо и так натурально, что зрители онемели. Но вот снова загорелись сразу все лампы, и тут разразилась буря восторгов.
"Brava! brava!" old Steyne's strident voice was heard roaring over all the rest.	"Браво, браво!" - заглушал все голоса резкий голос старого Стайна.
"By--, she'd do it too," he said between his teeth. The performers were called by the whole house, which sounded with cries of	"Черт подери, она и правда способна на такую штуку!" - пробормотал он сквозь зубы. Вся зала гремела криками.
"Manager!	"Режиссера!
Clytemnestra!"	Клитемнестру!"
Agamemnon could not be got to show in his classical tunic, but stood in the background with Aegisthus and others of the performers of the little play.	Агамемнон не пожелал показаться в своей классической тунике и держался на заднем плане вместе с Эгистом и другими исполнителями.
Mr. Bedwin Sands led on Zuleikah and Clytemnestra.	Мистер Бедуин Сэндс вывел вперед Зулепку и Клитемнестру.
A great personage insisted on being presented to the charming Clytemnestra.	Некий член королевской фамилии потребовал, чтобы его представили очаровательной Клитемнестре.
"Heigh ha?	– Ну что?
Run him through the body.	Пронзили его насквозь?
Marry somebody else, hay?" was the apposite remark made by His Royal Highness.	Теперь можно выйти замуж за кого-нибудь другого? – таково было удачное замечание, сделанное его королевским высочеством.
"Mrs. Rawdon Crawley was quite killing in the part," said Lord Steyne.	– Миссис Родон Кроули была неподражаема, -заметил лорд Стайн.
Becky laughed, gay and saucy looking, and swept the prettiest little curtsey ever seen.	Бекки засмеялась, бросила на него веселый и дерзкий взгляд и сделала очаровательный реверанс.
Servants brought in salvers covered with numerous cool dainties, and the performers disappeared to get ready for the second charade-tableau.	Слуги внесли подносы, уставленные прохладительными лакомствами, и актеры скрылись, чтобы подготовиться ко второй шараде.
The three syllables of this charade were to be depicted in pantomime, and the performance took place in the following wise:	Три слога этой шарады изображались как три действия одной пьесы, и представление было разыграно в таком виде:
First syllable.	Первый слог.

Colonel Rawdon Crawley, C.B., with a slouched hat and a staff, a great-coat, and a lantern borrowed from the stables, passed across the stage bawling out, as if warning the inhabitants of the hour.	Полковник и кавалер ордена Бани Родон Кроули, в шляпе с широкими полями и в длинном плаще, с посохом и с фонарем, взятым для этого случая из конюшни, проходит через сцену, громко выкрикивая что-то, как бы оповещая жителей о позднем часе.
In the lower window are seen two bagmen playing apparently at the game of cribbage, over which they yawn much.	В окне нижнего этажа видны два странствующих торговца, видимо, играющие в крибедж и усердно зевающие за игрой.
To them enters one looking like Boots (the Honourable G.	К ним подходит некто, смахивающий на коридорного (по чтенный Дж.
Ringwood), which character the young gentleman performed to perfection, and divests them of their lower coverings; and presently Chambermaid (the Right Honourable Lord Southdown) with two candlesticks, and a warming-pan.	Рингвуд), - каковую роль молодой джентльмен провел в совершенстве, - и стаскивает с них сапоги. Появляется служанка (достопочтенный лорд Саутдаун) с двумя подсвечниками и грелкой.
She ascends to the upper apartment and warms the bed.	Служанка поднимается в верхний этаж и согревает постель.
She uses the warming-pan as a weapon wherewith she wards off the attention of the bagmen.	С помощью этой же грелки она отваживает не в меру любезных торговцев.
She exits.	Служанка уходит.
They put on their night-caps and pull down the blinds.	Торговцы надевают ночные колпаки и опускают шторы.
Boots comes out and closes the shutters of the ground-floor chamber.	Выходит коридорный и закрывает ставни на окнах нижнего этажа.
You hear him bolting and chaining the door within.	Слышно, как он изнутри задвигает засовы и закрывает дверь на цепочку.
All the lights go out.	Все огни гаснут.
The music plays Dormez, dormez, chers Amours.	Myзыка играет "Dormez, dormez, chers Amours!" {"Спите, спите, любимые!" (франц.).}.
A voice from behind the curtain says,	Голос из-за занавеса говорит:
"First syllable."	– Первый слог.
Second syllable.	Второй слог.
The lamps are lighted up all of a sudden.	Лампы сразу загораются.
The music plays the old air from John of Paris, Ah quel plaisir d'etre en voyage. It is the same scene.	Музыка играет старую мелодию из "Иоанна Парижского": "Ah, quel plaisir d'etre en voyage!" {"О, как приятно быть в пути!" (франц.).} Декорация та же.
Between the first and second floors of the house represented, you behold a sign on which the Steyne arms are painted.	На фасаде дома, между первым и вторым этажами, вывеска, на которой нарисован герб Стайнов.
All the bells are ringing all over the house.	По всему дому беспрерывно звонят звонки.
In the lower apartment you see a man with a long slip of paper presenting it to another, who shakes his fists, threatens and vows that it is monstrous.	В нижнем помещении один человек показывает другому длинную полосу бумаги; тот машет кулаком, грозит и клянется, что это грабеж.

"Ostler, bring round my gig," cries another at the door.	"Конюх, подавайте мою коляску!" - кричит кто-то третий у дверей.
He chucks Chambermaid (the Right Honourable Lord Southdown) under the chin; she seems to deplore his absence, as Calypso did that of that other eminent traveller Ulysses.	Он треплет горничную (достопочтенного лорда Саутдауна) по под бородку; та, по-видимому, горюет, провожая его, как горевала Калипсо, провожая другого знаменитого путешественника, Улисса.
Boots (the Honourable G.	Коридорный (почтенный Дж.
Ringwood) passes with a wooden box, containing silver flagons, and cries	Рингвуд) проходит с деревянным ящиком, в котором стоят серебряные жбаны, и выкрикивает:
"Pots" with such exquisite humour and naturalness that the whole house rings with applause, and a bouquet is thrown to him.	"Кому пива?" - так смешно и естественно, что вся зала разражается аплодисментами и актеру бросают букет цветов.
Crack, crack, crack, go the whips.	За сцепоп раздается щелканье бича.
Landlord, chambermaid, waiter rush to the door, but just as some distinguished guest is arriving, the curtains close, and the invisible theatrical manager cries out	Хозяин, горничная, слуга бросаются к дверям. Но в тот момент, когда подъезжает какой-то именитый гость, занавес падает и невидимый режиссер спектакля кричит:
"Second syllable."	– Второй слог!
"I think it must be 'Hotel,'" says Captain Grigg of the Life Guards; there is a general laugh at the Captain's cleverness. He is not very far from the mark.	– Мне кажется, это означает "отель", - говорит лейб-гвардеец капитан Григ. Общий хохот: капитан очень недалек от истины.
While the third syllable is in preparation, the band begins a nautical medley--"All in the Downs,"	Пока идет подготовка к третьему слогу, оркестр начинает играть морское попурри: "Весь в Даунсе флот на якорь стал",
"Cease Rude Boreas,"	"Уймись, Борей суровый",
"Rule Britannia,"	"Правь, Британия",
"In the Bay of Biscay O!"--some maritime event is about to take place.	"Там, в Бискайском заливе, эй!". Ясно, что будут происходить какие-то события на море.
A bell is heard ringing as the curtain draws aside.	Звонит колокол, занавес раздвигается.
"Now, gents, for the shore!" a voice exclaims.	"Джентльмены, сейчас отчаливаем!" - восклицает чей-то голос.
People take leave of each other.	Люди начинают прощаться.
They point anxiously as if towards the clouds, which are represented by a dark curtain, and they nod their heads in fear.	Они со страхом указывают на тучи, которые изображаются темным занавесом, и боязливо качают головами.
Lady Squeams (the Right Honourable Lord Southdown), her lap-dog, her bags, reticules, and husband sit down, and cling hold of some ropes.	Леди Сквимс (достопочтенный лорд Саутдаун) со своей собачкой, сундуками, ридикюлями и супругом занимает место и крепко вцепляется в какие-то канаты.
It is evidently a ship.	Очевидно, это корабль.

The Captain (Colonel Crawley, C.B.), with a cocked hat and a telescope, comes in, holding his hat on his head, and looks out; his coat tails fly about as if in the wind.	Входит капитан (полковник и кавалер ордена Бани Кроули) в треугольной шляпе, с подзорной трубой; придерживая шляпу, он смотрит вдаль: фалды его мундира развеваются как бы от сильною ветра.
When he leaves go of his hat to use his telescope, his hat flies off, with immense applause.	Когда он отнимает от шляпы руку, чтобы взять подзорную трубу, шляпа с него слетает под гром аплодисментов.
It is blowing fresh.	Ветер крепчает.
The music rises and whistles louder and louder; the mariners go across the stage staggering, as if the ship was in severe motion.	Музыка гремит и свистит все громче и громче. Матросы ходят по сцене пошатываясь, словно корабль страшно качает.
The Steward (the Honourable G.	Буфетчик (почтенный Дж.
Ringwood) passes reeling by, holding six basins.	Рингвуд), едва держась на ногах, приносит шесть тазиков.
He puts one rapidly by Lord Squeams--Lady Squeams, giving a pinch to her dog, which begins to howl piteously, puts her pocket-handkerchief to her face, and rushes away as for the cabin.	Быстро подставляет один тазик лорду Сквимсу. Леди Сквимс дает пинка собаке, та поднимает жалобный вой, дама прикладывает к лицу носовой платок и стремительно убегает как бы в каюту.
The music rises up to the wildest pitch of stormy excitement, and the third syllable is concluded.	Музыка изображает высшую степень бурного волнения, и третий слог заканчивается.
There was a little ballet,	В то время был в моде небольшой балет
"Le Rossignol," in which Montessu and Noblet used to be famous in those days, and which Mr. Wagg transferred to the English stage as an opera, putting his verse, of which he was a skilful writer, to the pretty airs of the ballet.	"Le Rossignol" {"Соловей" (франц.).} (в котором отличились Монтесю и Нобле). Мистер Уэг переделал его в оперу для английской сцены, сочинив к прелестным мелодиям балета свои стихи, на что он был великий мастер.
It was dressed in old French costume, and little Lord Southdown now appeared admirably attired in the disguise of an old woman hobbling about the stage with a faultless crooked stick.	Опера шла в старинных французских костюмах, и на этот раз изящный лорд Саутдаун появился преображенный в старуху, ковылявшую по сцене с клюкой в руке.
Trills of melody were heard behind the scenes, and gurgling from a sweet pasteboard cottage covered with roses and trellis work.	Из маленькой картонной хижины, увитой розами и плющом, доносятся рулады и трели.
"Philomele, Philomele," cries the old woman, and Philomele comes out.	"Филомела, Филомела!" - кричит старуха. И появляется Филомела.
More applause--it is Mrs. Rawdon Crawley in powder and patches, the most ravissante little Marquise in the world.	Взрыв аплодисментов: это миссис Родон Кроули -восхитительная маркиза в пудреном парике и с мушками.
She comes in laughing, humming, and frisks about the stage with all the innocence of theatrical youth--she makes a curtsey.	Смеясь и напевая, входит она, порхает по сцене со всей грацией театральной юности, делает реверанс.
Mamma says	"Мама" ей говорит:
"Why, child, you are always laughing and singing," and away she goes, with--	"Дитя мое, ты, как всегда, смеешься и распеваешь?" И она поет