Яромира. Украденная княжна

— Пущай поговорят, — Ярослав махнул рукой.

Вроде бы вести они получили скверные да тревожные, но на душе у него было спокойно. Скоро будет сговорена вслед за старшей и средняя дочка, а там, пока младшая подрастет, будет у него десять зим, чтобы передохнуть. Все же девок замуж отдавать куда сложнее, чем сыновей! Пока подыскал Мирошке доброго жениха, немало воды утекло.

Он огладил густую, короткую бороду, в которой показывалась уже первая седина, и усмехнулся. Со дня на день ждали на Ладоге жениха Яромиры — княжича Воидрага с его дядькой, воеводой Видогостом. Справят сватовство, скрепят новый союз меж двумя княжествами. Усилит Ладога свои границы, вдвое больше мужей смогут выставить против хазарского войска.

… и не токмо хазарского.

Ярослав нахмурился, растер ладонями глаза. Принесли вести, что в Новом Граде* осели дерзкие норманны. Уже заслали во все стороны гонцов: мол, покоритесь, отправьте дань, али за свое непокорство заплатите кровью.

Придется вскоре собирать княжеское вече да судить-рядить, как охальникам на их речи ответить.

Не токмо против хазар предстоит воевать Ладоге. Пришла беда, откуда не ждали, и на родном севере стало неспокойно.

Принес лихой ветер варягов из их холодной страны.

— … взад им голову посланника отправить, и точка! — предложение боярина, как поступить с гонцом, что доставил норманнское письмо из Нового Града, было встречено сдержанным, но одобрительным гомоном.

— Больно скор ты на расправу, — ответствовал ему кто-то из толпы. — Коли с миром пришел к нам, так что же мы станем голову рубить?

— Да с каким миром, побойся Перуна! — не утерпели гридни. — Сулит, что кровью мы умоемся, коли не покоримся да дань не станем платить.

— Я думал, они на ладьях токмо задницы себе отморозили. А, выходит, еще и разум! — воевода Будимир покачал головой, и его меткое замечание было встречено дружным хохотом.

Ярослав призадумался. Не шибко уж веселится его гридь да бояре? Они, знамо дело, радовались скорому союзу меж двумя княжествами, который укрепит Ладогу. Но и Новый Град недалече, и, коли осели там клятые норманны…

— Надо бы нам весть послать. Конунгу Харальду Сигурдовичу*. Может, ведает он, откуда в Новом Граде взялся варяжский хирд*, — когда Ярослав заговорил, все прочие голоса стихли.

Гридь и бояре согласно закивали. Мысль была доброй.

С дружиной конунга Харальда у Ладоги был мир. А несколько зим назад он и вовсе — дело неслыханное прежде! — побывал в гостеприимном тереме Ярослава Мстиславича. Добрых три седмицы провели он и его дружина на Ладоге, задержались почти на весь Серпень*. Расстались, почитай, добрыми друзьями, договорившись и торговых путях. С тех пор ладожские корабли да ладьи редко трепали в Варяжском море. Охранял их конунг Харальд и его хирд, а за это брал он плату товаром: медами, мехами да иными диковинками.

— Славная мысль, Мстиславич! Может, и подмоги у него испросим.

— Рано еще об этом говорить, — Ярослав покачал головой и окинул взглядом гридницу. — Ну, довольно на сегодня. Пройдет сватовство, зашлем людей, соберем князей всех на вече. Поглядим, что с Новым Градом делать станем, но ни пяди земли нашей приблуде норманнской не отдадим!

Гридь согласно зашумела, ударяя мечами о щиты, и Ярослав довольно прикрыл глаза.

Когда вышел он из полутемной гридницы на белый свет, солнце уже перевалило за половину дня. Немало времени проговорили они. Почитай, с самого утра. Но порешили все, что было нужно. Нынче оставалось приветить княжича Воидрага, скрепить сватовство и после уже созвать вече. Дерзким норманнам из Нового Града и впрямь следовало дать отпор. Совсем зарвались, охальники, князьям грозить стали! Да и чем?!

Кровью, говорят, умоетесь.

Ярослав хищно усмехнулся. Знавал он уже таких. Все, как один, лежали нынче в земле, мертвые и безмолвные. Сами умылись тем, что другим сулили.

Он остановился на крыльце и сделал глубокий вдох. Свежий осенний воздух остудил голову и ретивое сердце.

Почитай, двенадцать зим минуло с той поры, как собрал он великую рать и надолго отвадил хазар от княжества русов. Прошло немало времени прежде, чем вновь решились степные псы покуситься на чужие земли. Постарел он, уж двух дочерей почти замуж выдал. Но в груди у него по-прежнему билось горячее сердце, и гнев вспыхивал все также быстро, и был князь Ярослав скор на расправу. Рука, держащая меч, не утратила силы, и крепко он стоял на ногах, знал за собой Правду княжескую и власть.

— Больно смурен ты лицом, князь.

Он улыбнулся, услыхав насмешливый голос жены. Звенислава шагала к нему по подворью, а за ней семенили теремные девки. Она остановилась перед мужем возле крыльца и запрокинула голову, приложив раскрытую ладонь к глазам и щурясь против солнца. Совсем забегалась княгиня с хлопотами да заботами: все же предстояло им и сватовство Яромиры, и седмица пиров-празднований, и гостей они многих ждали, и всех разместить надобно, обиходить, напоить-накормить…

— На тебя давно не глядел, вот и кручинюсь, — в тон жене отозвался Ярослав и, довольный, увидел, как у нее на щеках вспыхнул румянец.

Спустя двенадцать зим люба ему была Звенислава еще крепче, чем в самом начале. Княгиня укоризненно посмотрела на мужа и покосилась на теремных девок: те притихли в нескольких шагах у нее за спиной и старательно глядели в другую сторону.

— Ты отчего одна? Где Яромира? — уже безо всякой насмешки спросил Ярослав и спустился к жене по крыльцу.

Та не успела пожать плечами, когда вдалеке послышался девичий смех-колокольчик. Князь и княгиня посмотрели в сторону ворот: Яромира как раз вошла на подворье, а рядом с ней гордо вышагивал старший сын воеводы Будимира, Вечеслав.

Их дочка заливисто смеялась, то и дело поглядывая на высокого, ладного кметя, который изо всех сил ее веселил. Шли они совсем близко. Так, как не полагалось ходить почти-невесте; просватанной княжне.

Ярослав нахмурился, уже свел на переносице брови и приготовился окликнуть вконец зарвавшегося щенка, когда на запястье ему легла ладонь жены.

— Пустое, — прошептала Звенислава, подобно мужу не сводя взгляда с дочки и молодца подле нее. — Пусть походит, недолго уже осталось. Не сегодня-завтра ждем сватов.

Ярослав заскрипел зубами, но себя смирил. Может, и права была княгиня. Недолго Яромире осталось в девках ходить. Еще немного, и придет конец вольной девичьей доле. Уедет она из отцовского терема в чужое, неведомое княжество. Станет женой человека, которого почти не знала.

Разве ж есть какая беда, коли княжна поозорничает самую малость? Будимиров щенок с самого детства за Яромирой увивался, уж сколько раз был за то порот отцом, а к княжне не охладел. Звенислава зорко следила за дочкой, но не замечала меж нею и Вечеславом ничего, что потребно было бы пресечь. Потому и нынче мужа остановила. Ни к чему Яромиру бередить, она и без отцовских окриков тревожилась перед сватовством да ночами не спала.

Не ведала тогда княгиня, как сильно ошибалась.

А коли б ведала, сказала бы мужу, чтобы в тот же миг он услал подальше от Яромиры влюбленного мальчишку. Чтобы духа его на подворье не было.

Много горестей тогда бы предотвратила княгиня Звенислава Вышатовна.

Но, верно, на роду у них написано было иное, и потому все вышло, как вышло.

* * *

Столы в гриднице ломился от яств, а лавки — от числа гостей. Ярослав вместе со Звениславой сидел во главе одного из столов, и по обе стороны от него разместилась родня, ближняя гридь, родовитые бояре, храбрые кмети, отроки да совсем еще мальцы. Гул стоял такой, что не слышно было собственных мыслей. Тек рекой хмельной мед, поднимались кубки за здравие князя и его семьи, звучал смех, мужчины пытались перекричать друг друга. Нынче на Ладоге привечали княжича Воидрага: назавтра на утро наметили сватовство, а вечером собрали большой пир.