Ярость

Шацкий только глянул на собеседника.

— У тела этого имеется свои тайны. — Франкенштейн снизил голос, чтобы ни у кого не было сомнений, что сейчас он собирается открыть одну из них. — Вот знаете ли вы, что в легких у нас имеются вкусовые рецепторы, как на языке?

— Теперь уже знаю.

— Причем: горького вкуса! Легочные пузырьки реагируют на горький вкус. Что означает, что окончательным лекарством от астмы может быть не какая-то чудом произведенная субстанция, но что угодно нейтральное, лишь бы оно было горьким. Не завидую открывшему это типу. Фармацевтические концерны наверняка уже назначили награду за его голову.

— Пан профессор, прошу вас…

— Ad rem (к делу — лат.). Но еще одна информация на этот вечер: шейка матки тоже имеет вкусовые рецепторы. Только она, в свою очередь, любит сладкий вкус. Как вы считаете, не имеет ли это чего-то общего с тем, что сперматозоиды ради поддержания жизненной силы путешествуют на подкладке из фруктозы?

Шацкому показалось, что наилучшей защитой от безумца будет нападение.

— Любопытно, — произнес он, подражая тону Франкенштейна. — Так может быть вы пожелали бы войти в общество, производящие громадные шоколадные вибраторы? Ваши знания о людской анатомии могли бы быть в данном случае просто незаменимыми.

Франкенштейн поправил проволочные очки и поглядел на прокурора взглядом немецкого офицера.

— Я подумаю об этом. Но вернемся к костям. — Он сложил руки за спиной и стал прохаживаться вокруг стола. — Я встал перед загадкой, ключом к которой были эти вот останки. И тогда я начал к ним присматриваться. Поначалу я не обратил на это внимания…

— Это женщина или мужчина? — перебил его Шацкий.

— Ясное дело, мужчина. А внимание я не обратил, потому что, даже в результате разложения фаланги пальцев стопы не распадаются на отдельные косточки, поскольку они запекаются тонкими суставными сумками или по причине патологий. Вот поглядите.

Он взял одну кость и бросил в направлении Шацкого.

Не раздумывая и без какого-либо отвращения, тот схватил косточку, видал он трупы и в худшем состоянии, чем пан профессор.

То были две небольшие кости, одна длиной сантиметров пять, другая — три. Объединены они были тонким слоем белого, практически прозрачного суставного хряща.

— И вас ничего не удивляет?

— Сустав не подвергся разложению.

— Попробуйте пошевелить костями.

Шацкий пошевелил. Удивительно, их можно было согнуть. Ведь невозможно, чтобы у останков, пролежавших несколько десятков лет, работали суставы.

— А теперь попробуйте их разделить.

Шацкий осторожно потянул. Хватило. В одной руке он держал кость покороче, законченную небольшой металлической плиткой с небольшим отверстием, выглядело это как подкладка под гайку. А на кости подлиннее остался хрящик, о чудо, законченный квадратным стержнем длиной около сантиметра.

— Что это? — спросил прокурор.

— Это силиконовый протез среднестопного фалангового сустава, еще его называют плавающим эндопротезом, очень современное решение в области суставных протезов. Способ оперативного решения болезни, называемой неподвижным пальцем. Штука, очень болезненная для спортсменов. И еще для женщин, поскольку нельзя ходить на каблуках. Покойнику, судя по черепным швам, было около пятидесяти лет. То есть, ни женщина, ни спортсмен. Следовательно, он любил заботиться о себе.

Мозг Шацкого работал на полную катушку.

— А на этом имеется какой-нибудь серийный номер? — спросил он.

— Как правило — да, на силиконовых — нет, но имеется лишь один центр в Варшаве, где делают подобные вещи, они специализируются в хирургии стопы. Мой давний студент зарабатывает там кучу денег, так как женщины для своих туфелек-шпилек ценой в автомобиль требуют идеальных анатомических продуктов. Я позвонил ему. Просто так, ради интереса.

— И?

— Протез подобного рода и такой величины он поставил пока что только один. Пациенту из Ольштына. Который очень нуждался в такой операции, поскольку он любит длительные прогулки по своей обожаемой Вармии. А вам как, нравится в Ольштыне?

— Замечательное место, — буркнул Шацкий.

Ему были нужны фамилии и координаты.

Франкенштейн разулыбался и выпрямился, словно должен был получить орден из рук самого фюрера.

— Я так тоже считаю. А пану известно, что у нас здесь одиннадцать озер только в границах города? Одиннадцать!

— Он сообщил, когда произошла эта операция? — спросил Шацкий, думая, что пяти-семилетние останки дело не такое уже и свежее, но, что ни говори, какая-то загадка в этом имеется.

— Две недели назад. Десять дней назад пациент покинул их лечебницу и отправился домой. Чтобы сказать точно: пятнадцатого ноября. Вроде как, дождаться не мог субботней прогулки.

— Но это же невозможно, — ответил Шацкий, всматриваясь в две косточки стопы, которая более недели назад, якобы, прогуливалась по варминьскому лесу. Он соединил кости и начал сгибать, искусственный сустав работал идеально.

Франкенштейн вручил Шацкому небольшой листок.

— Данные пациента.

Петр Найман, проживающий в Ставигуде. Родился в 1963 году, неделю назад ему исполнилось пятьдесят лет. Или исполнилось бы пятьдесят лет.

— Благодарю вас, профессор, — сказал прокурор. — К сожалению, я вынужден затруднить вашу жизнь на факультете. Вы не имеете права трогать останки, никто не может сюда входить и что-либо трогать, пока полиция не заберет все это в лабораторию для последующего анализа. Мы и так уже достаточно загрязнили доказательный материал. Выходим.

Идя к двери, он уже складывал в голове план следственных действий. Конечно, может оказаться и так, что Найман сидит сейчас в тапочках и телевизор смотрит, произошло какое-то курьезное недоразумение, просто во время пьянки в учебном заведении смешались кости. Но действовать следовало так, как будто это была наименее вероятная возможность.

— Пан прокурор… — Франкенштейн красноречиво указал на него пальцем.

Шацкий выругался про себя. Да, очень профессионально он только что представился, черт подери. Прокурор вернулся к столу для вскрытий и положил на месте косточки, соединенные искусственным суставом.

— Вижу, вы тут весело проводите свободное время, — злорадно заметил он, указывая на остатки пиршества.

— А пан что, газет не читает? Мы получили Гран При на Ярмарке Инноваций в Брюсселе. Впервые со времен Религи^[26] с его искусственным сердцем. За проект, позволяющий в 3D просматривать модели, создаваемые на основании объединения данных томографии и магнитного резонанса. Совершенно гениальная штука!

— И вы празднуете в прозекторской?

— Всегда, — ответил профессор таким тоном, как будто это было самым обычным делом. — Мы обязаны помнить, кто сопровождает нас на каждом шагу.

— И кто же? — спросил Шацкий механически, когда они уже вышли из прозекторской и направлялись по коридору к выходу. Мыслями он был в совершенно ином месте.

— Смерть.

Прокурор становился, глянул на профессора.

— Вы можете объяснить, как от человека всего за неделю может остаться скелет?

— Конечно. В настоящее время я обдумываю пять гипотез.

— И на когда пан будет готов, чтобы о них поговорить?

Франкенштейн внезапно уставился куда-то, словно перед ним открылась безграничная даль, а не висящая на стене доска с расписанием занятий. Это не могло быть добрым знаком. Эксперт-патолог заставил бы ожидать подобного заключения месяца два-три. Ну а профессор, к тому же доктор наук?