Ярость
Шрифт:
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
среда, 27 ноября 2013 года
В 53-й день рождения Юлии Тимошенко Виктор Янукович утверждает, что в декабре будет знать, подпишет ли Украина договор об ассоциации, только никто уже этого квази-диктатора всерьез не воспринимает. В Германии рождается крупная коалиция CDU и SPD; в Италии Берлускони теряет мандат сенатора и громко заявляет: «Это смерть демократии!»; в Великобритании обещают уменьшение пособий для иммигрантов, а в Польше принимает присягу wunderwaffe Гражданской Платформы — вице-премьер Эльжбета Беньковская. Пять процентов подростков 16 лет
1
Чуть ли не каждый день по телевизору показывают людей, кричащих, что «с этим следует идти к прокурору». Прокурор Теодор Шацкий из собственного опыта знал, что только лишь на воплях редко когда заканчивается — такие люди и на самом деле потом идут к прокурору. И он считал, что наибольшим кошмаром этой профессии является данная серому обывателю возможность ни с того, ни с сего прийти с улицы в официальную службу и подать уведомление о преступлении, сводя роль высокообразованного стража права к деятельности городового.
Потому он с трудом сохранил профессиональное выражение лица, когда под дверью собственного кабинета увидал нервно мнущую ручки сумки посетительницу. Сегодня было не его дежурство, но швейцар сообщил, что дежурная опоздает, в пробке застряла, а все по причине ремонта на перекрестке Варшавской и Тобрука, а кроме того, пан сам понимает — Ольштын. Похоже, все эмоции Шацкого проявились на лице, потому что швейцар выглянул из своего окошечка и прибавил утешительным тоном:
— Но скоро построят трамвай, и все будет по-другому, вот увидите!
Шацкий пригласил женщину пройти в кабинет, улыбаясь и от всего сердца надеясь на то, что все это какая-то глупость, с которой сможет отослать ее в полицию. Или даже еще лучше: посоветовать, чтобы она подыскала себе юриста. Он не мог дождаться того, чтобы поехать на Варшавскую и узнать, что же открыл Франкенштейн.
— Я вас слушаю, — Шацкому хотелось, чтобы голос его прозвучал холодно и профессионально, но произнес он эти слова словно офицер НКВД, которому какой-то рядовой морочит голову.
— Я хочу подать уведомление о совершении преступления, — механически пробарабанила женщина, как будто бы всю дорогу повторяла это предложение про себя.
— Да, конечно.
Шацкий вынул соответствующий бланк и карандаш, глядя на сидящую напротив гражданку и пытаясь угадать, с чем же та пришла. Нет, из общественных низов она не была, хорошо одетая, ухоженная, прическа простая, но, вместе с тем, и элегантная. Тип той женщины, которая предпочтет прийти в прокуратуру, а не в полицию, поскольку в подобном окружении она чувствует себя лучше. Возраст около тридцати, красота продавщицы из парфюмерного отдела: красива настолько, чтобы хорошо свидетельствовать о фирме, но и не настолько, чтобы посетительницы стыдились делать покупки.
— В общем… я хотела сообщить о том, что муж… что муж меня, в общем, я его просто боюсь.
Замечательно, для начала дня дело об издевательствах. Злорадно он представил себе содержание несуществующего
предписания: «В том случае, если кто-то постоянно доводит другое лицо до перепуга и порождает в нем чувство угрозы, он подлежит наказанию лишения чувства безопасности на срок до трех лет».— А может пани желала бы переговорить с моей коллегой-женщиной? — мягко спросил Шацкий. На кончике языке у него уже была маленькая ложь, что, в соответствии с новыми положениями, сообщения по вопросу домашнего насилия женщины обязаны делать только лишь чиновницам. Но он подавил ее, немного из чувства стыда, немного — из чувства обязанности, немного — из страха того, что ложь выйдет на свет божий.
Женщина отрицательно покачала головой.
Шацкий записал ее личные данные. Имя, фамилия, адрес. Какая-то деревня под Ольштыном, по дороге, насколько ему помнилось, на Лукту. Тридцать два года, по образованию — логопед, по профессии — инструктор верховой езды и парусного спорта.
— То есть, до недавнего времени, — поправилась просительница. — Сейчас-то я сижу с ребенком.
— Я зачитаю вам закон, который может быть здесь применен, — сказал хозяин кабинета. — Статья двести седьмая уголовного кодекса говорит о физическом или психическом издевательстве над родственником. За это может угрожать от трех месяцев до пяти лет. И даже до десяти, если запретное деяние связано с применением особой жестокости. Насколько я понимаю, пани желает заявить об издевательстве.
— Я просто боюсь его.
— А у пани имеются доказательства физического насилия? — у Шацкого не было времени на долгие беседы.
— Не поняла.
— Снятие побоев или, по крайней мере, документы после лечения переломов или травм. Если у вас их нет, мы можем извлечь соответствующие данные из поликлиники или больницы.
— Но ведь он меня никогда ни разу не ударил, — женщина произнесла это с таким жаром, словно пришла сюда лишь для того, чтобы встать на защиту мужа.
— То есть, мы не говорим о физическом насилии?
Просительница беспомощно глядела на Шацкого, облизывая губы.
— Так мы говорим о физическом насилии — или нет? Повреждения тела? Раны? Синяки? Что-то другое?
— Но я же говорю, что нет.
Шацкий сложил руки, словно собираясь молиться, и посчитал про себя до пяти, повторяя себе, что это цена за выбор профессии, заключающейся в службе гражданам. Всем без исключения. Даже таким, которые считают его контору чем-то вроде консультации по вопросам разводов.
— Следовательно — это психическое насилие. Он обзывал вас? Угрожал, что применит физическое насилие?
— Ну, если прямо, так нет.
— У вас есть дети?
— Сын, ему почти три годика.
— Он его бьет? Кричит на него? Пренебрегает им?
— С чего бы, это превосходный отец, современный. Он им замечательно занимается.
— Проше пани, — начал Шацкий, желая сказать после запятой, что просительница ошиблась адресом, и что «Газэта Ольштыньска» обязательно организует плебисцит на звание мужа и отца года, но в последний момент сдержался. — Насколько я понял, муж не бьет ни вас, ни ребенка, он не ругает вас, даже не кричит. Быть может, он вас держит под замком? Никуда не выпускает?
— Да нет.
— Но вы чувствуете, будто бы вам что-то угрожает.
Женщина подняла дрожащие ладони в жесте беспомощности. Кожица у ногтей была обкусана до живого. Невроз, подумал Шацкий. Только ведь невроз — это еще не доказательство преступления. Последнее предложение следует оформить в виде вопроса, вникнуть, дать ей время выговориться. За дверью ожидал мир с реальными преступлениями, у него не было времени заниматься проблемами придуманными.
— Потому что он все так контролирует, не оставляет никакого пространства, — произнесла женщина наконец. — Например, мне нужно заплатить кредиткой, так настоящий допрос: где я заплатила, сколько заплатила. И чек необходимо приколоть в тетрадку с расходами. Оно все вроде как и мелочи. И все должно быть только так, как он хочет, все…