Йога Таун
Шрифт:
Я наблюдала, как Лоу сновал среди своего хаоса, как рыба среди коралловых рифов. Он исчез, оставив меня в ночной тишине, пахнувшей деревом, лаком и клеем. Я задумалась, что ждет этот магазин, когда Лоу не станет. Вообразить невозможно. Каждый уголок здесь носил отпечаток его личности. Но он заметно старел, был уже не пожилым, а старым. Вообще-то Лоу из тех мужчин, которые с годами начинают выглядеть лучше. Мужественнее, непринужденнее. В свои семьдесят с лишним он носил кроссовки и футболки. Со всеми был на «ты». И оставался при памяти. По крайней мере, большую часть времени. Но он застревал в прошлом. Привязывался к клиентам, которых становилось все меньше, а они привязывались к нему. В его повседневной жизни ничего не менялось, кроме него самого. В последние годы у него всегда было много свободного времени: когда мы созванивались, он всякий раз, стоило мне начать прощаться,
Я слышала, как он копается в ящиках, и это шебуршание успокаивало.
– А у тебя все нормально? – крикнул он.
– Да.
Обычно он замечал, когда я вру. Но сегодня, к счастью, у него хватало забот.
– Как дети?
– Нормально.
Наконец он появился, держа в руке связку ключей.
– Let’s hit the road [4] .
– Ты пил?
– Нет.
– Все равно я поведу.
– Почему это?
– Давай ключи.
4
Пора в путь (англ.).
Старый «ягуар» никак не хотел просыпаться. Он кашлял, подвывал и явно мечтал достойно скончаться от коррозии. Он пах магазинчиком Лоу, его курткой, им самим, это был запах лака, старой кожи и рок-н-ролла. Руль, как обычно, справа, не как у всех; я не представляла себе Лоу в нормальной машине. Я осторожно вывела замученного ветерана из гаража и открыла левую дверцу. Лоу на пассажирском сиденье – в прежние времена о таком даже подумать было невозможно. Но что-то менялось между нами, почти незаметно, но мы оба это чувствовали, хоть и не обсуждали ни единым словом. Мы предпочитали вести себя так, словно он сильный, как и раньше. Все тот же папа, который мог вести машину ночь напролет до самого моря, пока я дремала на заднем сиденье, играло радио, а он рассказывал истории.
– Аккуратно, пусть двигатель прогреется. Там восемь литров масла.
– Когда ты наконец купишь новую машину?
– Я не люблю новые машины.
Лоу построил свой бизнес на том, что не любил ничего нового. У него были клиенты, готовые заплатить пятьдесят тысяч евро за потрепанную Les Paul с облупившимся лаком. «Звучит лучше новой», – говорил Лоу. Когда-то они собирали инструменты вручную, с ним работали не только техники, но и музыканты. Каждый инструмент был личностью. Он мог быть отвратительно сработан, но пятьдесят лет в руках музыканта не проходили даром. Дерево хранило каждое его движение. Без разницы, кто играл на инструменте, что играли, рок или блюз, на сцене или в студии. Лоу называл это «моджо». Моджо не улавливалось никакой измерительной аппаратурой, но Лоу умел его слышать. Однажды он провел со мной тест вслепую, и я поняла, что он прав. Я ощутила подкожный зуд.
Поэтому он тщательно хранил лучшие экземпляры. Каждая гитара, говорил он, ждет своего гитариста. Некоторые ждали уже по двадцать лет. Иными словами, Лоу не был деловым человеком. Он привязывался к инструментам, как к воспоминаниям, которые с возрастом становятся все важнее. Говорят, правда, что со временем воспоминания блекнут, но у Лоу все было наоборот: его воспоминания затмевали события. Настолько, что иногда приходилось задаваться вопросом, не начинают ли со временем его истории жить собственной жизнью.
Этим они с Коринной и отличались друг от друга: он любил вещи, но не умел делать деньги; у нее были деньги, но она не привязывалась к вещам. Когда-то (мне, наверное, было лет двенадцать) он пришел домой и принес мне гриф электрогитары. Без струн и отвратительный на вид.
– Эта вещь, – провозгласил он, – дороже золота.
Словно это был обломок космического корабля.
– Это просто рухлядь, – сказала Коринна.
– Это «Стратокастер», которую Джими Хендрикс поджег и разбил в Монтерее прямо на сцене. А до того занимался с ней сексом.
– С чего ты взял?
– Он бросил обломки в зал. А парень, который мне продал гриф, был на том концерте. В первом ряду. И поймал гриф. Он показывал мне билет. Фестиваль поп-музыки в Монтерее, 1967-й, с ума сойти! Предвестник Вудстока. Эта штука много лет пролежала у него под кроватью.
– Сколько она стоит? – спросила я.
– На эти деньги я могу купить нам дом, – заявил Лоу.
Вскоре в среде коллекционеров выплыли еще шесть грифов гитары Хендрикса. Сколько
же это гитар Джими разбил за один вечер? Лоу нарвался на мошенника. Коринна сожгла гриф на балконе, Лоу включил «На сторожевой башне» [5] , и мы танцевали под нее. А дом он нам так и не купил.5
All Along the Watchtower (1967) – песня Боба Дилана, которую Джими Хендрикс в 1968-м включил в свою знаменитую пластинку Electric Ladyland.
Автобан пустел. Лоу клевал носом, старый «ягуар» ворчал. Молчание и движение успокаивали. Никто не задавал вопросов о моей жизни, никто не пытался решить мои проблемы. Прежде Лоу все время что-то рассказывал, когда мы были в дороге. Дома он, наоборот, был молчаливым отцом. Он мог часами сидеть на диване и возиться с гитарой, пока играло радио, а Коринна носилась вокруг. Только в путешествиях он начинал рассказывать. И не понять было, правда его истории или выдумки. Но истории были хорошие. Он никогда не рассказывал о себе, обычно о музыкантах, которыми восхищался. Например, как Майкл Джексон однажды привел в студию белую ламу, а Фредди Меркьюри, с которым они как раз записывали альбом, был вне себя от ярости. Он знал много таких историй. Потому что был знаком со студийными гитаристами Фредди. Я выросла с Удо Линденбергом и Патти Смит, словно они были друзьями семьи. Обычно я спала на заднем сиденье «ягуара», Лоу и Коринна по очереди вели машину, и когда я открывала глаза, они оба были рядом, менялся только пейзаж за окном. А потом Коринна неожиданно исчезла, а я выросла и отправилась в собственное путешествие. Остались только Лоу и старый «ягуар».
Мы с «ягуаром» были ровесниками. 1968 год. Когда Лоу рассказал мне об этом, сияя от гордости, что он спас такой достойный металлолом из английского сарая, я пришла в восторг. Но теперь, когда я бросала взгляд на растрескавшуюся кожу, пожелтевшие коврики и поцарапанную деревянную обшивку, я казалась себе старой. Красотка за пятьдесят. Мое тело могло рассказывать истории. Но, в отличие от старых гитар и «ягуаров», не росло в цене. Видя, чем сегодня живут мои дети, я радовалась, что родилась в шестидесятых. Это были потрясающие времена. Может, это всего лишь миф и времена были такие же неопределенные, как и сейчас, но одно тогда было лучше – будущее. Когда я пошла в школу, я спросила родителей, почему у меня не немецкое имя. Не Люцилла или Луиза, например.
– Потому что мы хотели, чтобы тебе был открыт весь мир, – объяснила Коринна. – «Люси» кто угодно сможет произнести.
А Лоу сыграл на гитаре «Люси в небесах с алмазами» [6] . Мне сразу понравилась мелодия, еще прежде, чем он рассказал мне, что они назвали меня в честь героини их любимой песни. Когда он перевел мне текст про девушку с солнцем в глазах, я представила себе, что, когда я родилась, они надели мне на голову венок. Из желтых и зеленых целлофановых цветов.
6
Lucy in the Sky with Diamonds (1967) – песня The Beatles из альбома Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band.
Было начало первого ночи. Начался дождь, фары встречных машин бросали брызги света на ветровое стекло.
Глава 2
В Потсдаме меня одолела тревога. Легкий туман поднимался над озером, приглушая звуки. Дом Коринны был погружен во тьму. Под голым деревом стоял ее давно не мытый кабриолет. Она не завела его в гараж. Коринна переехала сюда, когда недвижимость была еще доступной, но уже начала расти в цене. И в результате наши отношения немного охладели. Я не принадлежала к миру людей, считающих, что им полагается участок земли у озера просто потому, что они выступают по телевизору. Я предпочитала общество вымотавшихся домохозяек из Кройцберга, которых я понимала, потому что была одной из них. Садовые ворота заскрипели. Почтовый ящик был переполнен. Я вытащила письма, и мы нервно, точно воры, огляделись. Потом прошли через сад. Старый дом находился в конце участка, почти невидимый за деревьями. Не самое лучшее расположение, далековато от соседей. Но Коринна хотела именно этого, переезжая из пентхауса в загородный дом. Где-то за домом грохотал в ночи товарный поезд. В саду стояла гробовая тишина. Когда Коринна устраивала здесь вечеринки, все бывало увешано фонариками.