Юбер аллес (бета-версия)

– Ну, допустим, ты в чём-то прав... Прости, я ещё клюкну. За наше здоровье, - Эберлинг наполнил стопку, закусил рыбкой.
– Но при чём тут Каннский фестиваль?

– Ещё раз. Похвалу врага может заслужить только тот, кто ему полезен. За что этому фильму дали приз? Да за то, что впервые за всю историю кинематографа дойчи, известные своим пуританством, показали всему миру на широком экране сексуальные извращения. Совершаемые французским офицером с нашей девушкой. Причём - полицейской из ночного патруля... И это сделала сама Фрау! Фигура вне критики! Политуправление вынуждено было заткнуться. Помнишь, что после этого началось на телевидении? А в печати?

– Ничего особенного не началось. Я вообще не вижу связи. Людям надоела униформа, ханжество и запреты, вот и всё. Рано или поздно это должно было произойти. Не надо во всём видеть козни врагов.

– Во-первых, не подменяй понятия. Ханжество - это лицемерие, а вовсе не чистота нравов. Борец с развратом и извращениями является ханжой лишь в том случае, если он сам - развратник и извращенец. И вот это последнее нам пытается внушить вся эта озабоченная публика, начиная с Фройда. Что на самом деле порочны все, а потому - еще одна грубая подмена - порок есть на самом деле норма. Ложь, грубая и грязная ложь, но скажи человеку сто раз "свинья" - он захрюкает. Особенно если ему попутно внушать, что хрюкать не постыдно. Ты знаешь, я не юдофоб, но я не знаю, кто принес человечеству больше зла - Маркс или Фройд. И, как бы я ни относился к Хитлеру, но когда он жег книги того и другого - он был прав на сто пятьдесят процентов. Это не было возвратом в средневековье, как вопят либеральные демагоги. Это была нормальная дезинфекция. Выжигание заразы, более вредоносной, чем чума, - Фридрих глубоко вдохнул, стараясь успокоиться. Хайнц открыл было рот, но Власов уже продолжил: - И потом, что значит - надоело? Что, если где-то кому-то что-то надоедает, с этим следует завязывать? Если школьнику надоели уроки - пусть растет невеждой и бездельником? Если кому-то надоело честно работать, ему надо разрешить воровать? Или мы уже превратились в Америку и сделали своим богом мнение толпы? Да, кстати - американцев ведь никто не спрашивает, не надоел ли им их свободный рынок? Тоже, между прочим, изматывающая вещь - когда в любой момент ты можешь лишиться всего и сразу. Это у нас в Райхе все законопослушные граждане имеют крышу над головой и "Фольксваген" в гараже...

– Свободный рынок - это же естественный порядок вещей, - Хайнц хмелел на глазах: Фридрих отметил про себя, что раньше Эберлинга от ста грамм водки и недопитой кружки пива так бы не повело. Похоже, его ждут сложности в Управлении... Впрочем, может быть, у него уже начались какие-то проблемы на работе - поэтому он и пьёт? Надо будет провентилировать эту тему...

– Ну разумеется - "естественный"!
– саркастически протянул Власов.
– А естественное может надоедать сколько угодно, потому что отменить его все равно некому. Зато когда что-то открыто и официально контролируется государством, всегда можно предъявить претензии к государству, чтобы оно всё сделало по-другому. Между тем, в рыночной экономике ничего естественного нет. Такой же государственный институт, как и все остальные. Просто западная пропаганда внушила всем, что их порядки - это законы природы. Зато их плутократы ни за что не отвечают: всё делается как бы само. А у нас до сих пор принято учение Хитлера о фюрерпринципе, в том числе и о личной ответственности власти за всё. Это, конечно, честно, но пропагандистски - невыгодно... Но мы отвлеклись. Ты хотел что-то рассказать о Рифеншталь-Фонде.

– Ах да, совсем из головы вылетело... Надо выпить, - Хайнц налил себе ещё, глотнул, отрезал кусок мяса.
– Чёрт, остывает... Это надо есть горячим...
– Он склонился к блюду и заработал ножом и вилкой.

В кармане у Власова завибрировал целленхёрер.

Фридрих потянулся было к карману, но вовремя понял, что вибрация какая-то странноватая: тушка сотового подёргивалась слишком быстро и неритмично. Др, др, дрррр... др, дррр... Старая добрая морзянка, честно служащая свою службу в эпоху высоких технологий - особенно в ситуации, когда информация срочная, а передать его надо по возможности незаметно. Кажется, придумка Мюллера.

Власов поставил локти на стол, обнял голову руками и сделал вид, что задумался.

Сообщение было коротким. "СВЯЖИСЬ GGG ПОДТВЕРДИ".

Это означало, что звонит Мюллер. Намереваясь сообщить ему что-то очень важное. Строго секретное (уровня тройного G). И наверняка - неприятное. В этом Фридрих почему-то не сомневался.

– Да я смотрю, ты что-то загрустил, - Эберлинг вытряс себе в стопку остатки водки из графина и опрокинул ее в рот.
– Маловато взяли, а? Эх, жаль покойника. Вот с кем можно было посидеть...

Власов слушал вполуха: целленхёрер снова затрясся, повторяя сообщение.

Он осторожно опустил руку в карман, на ощупь нашёл кнопку со звёздочкой и нажал четыре раза. Телефончик дёрнулся последний раз и затих.

– Ладно, ладно, давай о фонде. Так вот, они там хотели провести этот самый фестиваль. Цензурный комитет, разумеется, потребовал изменить название, убрав слово... ну ты понял какое.

– Последний раз я слышал это слово здесь. В местном сортире, - не удержался Власов.
– "Немчура".

– А, это, - Хайнц махнул рукой.
– Не обращай внимания. Так местные фольксдойчи называют... ну, как бы тебе объяснить... надутых господ из Фатерлянда, которые, только приехав сюда, начинают учить жить местных. Но это только между своими. Если такое скажет русский - может в морду получить... Только избавь меня от рассуждений, чем это угрожает единству и безопасности Райха.

Тихо открылась дверь: это принесли заказ Фридриха. На большой тарелке лежал, окружённый картошкой, аппетитный кусок свинины с косточкой и ароматным жирком: Власов был вынужден признать, что местный повар знает свое дело.

Фридрих, однако, решил начать с чая; когда-то он прочитал, что здоровое питание должно начинаться с жидкости, а не завершаться ей, и с тех пор следовал этому правилу.

Девушка отработанным движением опустила носик вычурного чугунного чайника в белый фарфор, после чего резким движением подняла его вверх. Длинная струя кипятка сверкнула в воздухе и пропала.

Вопреки ожиданиям, чай оказался превосходным: сочетание мяты, чабреца, и ещё каких-то незнакомых трав оттеняло, но не заглушало основу.

Дождавшись ухода официантки, Хайнц продолжил: - Так я про фонд. Короче, фестиваль запретили. Разумеется, началась обычная склока. Либеральные газеты подняли шум. Академик Лихачёв объявил голодовку, требуя проведения фестиваля под заявленным названием. Хотя голодовки он объявляет регулярно, даже западники устали о них писать. Но всё-таки пишут - как же, информационный повод. На этот раз он дал интервью "Ле Монд". Договорился до того, что объявил российских фольксдойчей, "немцев" - особой нацией, сохранившей в чистоте истинно-германский дух...

– Ты только что очень хорошо объяснил, чем именно обращение "немец" угрожает Райху, - не выдержал Власов.

– Опять ты за своё! При чём тут это? Ладно, слушай дальше. Старуха подала в суд на российские власти - по поводу нанесённого Фонду финансового ущерба. Из текста искового заявления следует, что на фестиваль они уже потратили пятьдесят тысяч марок, и намерены потратить, как минимум, в два раза больше.

– И что?
– Фридриху поднадоела эта затянутая история.

– Тут-то они и прокололись. У нас есть лазейка в банк. Так вот, никаких денег они никому не платили. Во всяком случае, из легальных средств фонда. Остаётся, конечно, вероятность, что какие-то вещи делались бесплатно, добровольцами. Например, они успели разместить рекламу фестиваля в местной прессе. И вот...

– Надеюсь, газетчики оштрафованы?
– Власов ловко нанизал на вилку кусочек свинины и ломтик картошки зараз, намереваясь отправить всё это в рот.

– Естественно. Но тут начинается самое интересное. Все молча выплатили штраф, без жалоб и visga, как будто так и надо. Что для российских газет нехарактерно. При попытках же разобраться, кто платил за рекламу фестиваля и платили ли за неё вообще, редактора молчат, как рыбы. А ведь обычно они очень говорливые, особенно когда страдают их интересы. Более того. Вебер разговорил одного khmuir'a (Фридрих с трудом разобрал в этом наборе звуков русское "хмырь"), некоего Третьякова, бывшего главреда одной местной газеты. Человек он богатый и независимый. Так вот, он ему сказал, что с некоторых пор у фонда образовалась репутация конторы, с которой лучше не ссориться.