Юлия Данзас. От императорского двора до красной каторги

Епископ де Ропп опубликует в «Эхе Востока» письмо, в котором он высказывает несколько возражений против «прекрасной статьи мадам Данзас» (так): если обращение в католичество рассматривается средним и высшим классами как национальное предательство, то это не так в народе, для которого основы религии – terra incognita и который дорожит лишь своим культом, также и «ненависть ко всему польскому» не распространена в народе [43] .

43

Pour l’action catholique en Russie: une lettre de Mgr Edouard de Ropp // Echos d’Orient. T. XXII. № 130. 1923. P. 207–210.

Община Святого Духа

Начало общины Святого Духа, основанной по настоянию Юлии Николаевны и руководимой о. Леонидом Фёдоровым, было положено 1 (14) сентября 1921 г. в квартире, снятой Юлией на углу улицы Подрезова и Малого проспекта (Петроградская сторона), номер 76/78, на третьем этаже дома, где жили о. Леонид и его экономка Капитолина Подливахина [44] (единственная католичка в своей семье, с которой она проживала в отдельной квартире). Квартира состояла из трех тесных комнат [45] , а община была ограничена двумя монахинями, давшими обеты 25 марта 1922 г.: Юлия взяла имя Иустины в честь Иустина Философа, чтение трудов которого одарило ее первым откровением в отношении христианства. Екатерина Башкова, машинистка на строительном предприятии, стала сестрой Евпраксией [46] . Потом прибавились еще пять сестер [47] .

44

Подливахина Капитолина Николаевна род. в крестьянской семье в 1869 г., стала католичкой в 1912-м. В 1919 г. она работала в детском саду в Петрограде, в 1921-м стала экономкой о. Леонида Фёдорова. Она была секретарем приходской общины церкви Сошествия Святого Духа, членом общества Сен-Винсент-де-Поля. Арестована 17 ноября 1923 г. с другими петроградскими католиками, осуждена на 10 лет заключения, переведена под домашний арест с 1927 года. Освобождена в 1933-м, возвратилась в Ленинград, но дальнейшая ее судьба не известна. К. Подливахина поселила у себя старую тетку Юлии в обмен на треть ее зарплаты и пищевого пайка, а также на библиотеку в 2000 томов и двадцать персидских ковров. Минувшее. С. 446; Бурман. С. 425.

45

Бурман. С. 446. Юлия спала на маленьком диване, вытянув ноги на приставленный к нему стул.

46

Башкова Екатерина Александровна род. в 1884 (или 1874, по Шкаровскому), была судима вместе с другими русскими католиками в 1924 г., но не осуждена. В 1927 г. ей было запрещено селиться в шести крупнейших городах страны, в дальнейшем она была служанкой у кюре в Брянске. Далее ее след теряется.

47

https://soshestvie-rkcvo.ru/prihod/istoriya-nashego-prihoda/.

Юлия воскликнула в октябре 1921 г. в «Наедине с собой»: «Покончен с миром расчет. Я – монахиня. Еще не совсем, с канонической точки зрения» [48] (с. 79); «Путь исканий завершен. Я монахиня» (с. 80). При этом Юлия знает, что ее ждут испытания, но она уверена в своей вере:

«Впервые за всю мою бурную жизнь передо мною определенно обрисовываются очертания моего будущего. Какие бы ни были превратности, „скорби и тесноты“ [49] , гонения, изгнания или всякие иные случайности миссионерской деятельности – может меняться только внешняя обстановка моей жизни, а внутреннее течение ее отныне неизменно. Личной жизни более нет: я – воин великой militiae Christi [50] , послушное орудие в руках начальства» (с. 87).

48

Устав общины Святого Духа, основанной в сентябре 1921 г. под руководством о. Леонида Фёдорова, еще не был утвержден Римом. К тому же постриг Юлия примет только в марте 1922 года.

49

Соф. 1: 15; Рим. 2: 9.

50

Воинство Христово – доминиканский рыцарский мирской орден, основанный в 1209 г. и ныне еще существующий. Это выражение употребляется здесь в широком смысле.

Община поставила себе две задачи:

1. Содействие развитию восточного [католического] обряда, обеспечение церковной службы (литургические одеяния, свечи, украшения, чистота и т. д.).

2. Преподавание детям обоих полов до двенадцати лет в приходских школах, а детям обоих полов – в разных школах, включая заведения среднего и высшего образования [51] .

По утрам Юлия занималась пением и чтением, отоплением и уборкой церкви на Бармалеевой улице, потом бежала в Публичную библиотеку, затем – в Институт имени Герцена и поздно вечером возвращалась в свою квартирку-келью. Два раза в месяц она приносила более двадцати пяти килограммов продуктов, «привилегированный паек», на который ей давала право ее должность научного работника в Публичной библиотеке: 15 фунтов [52] черного хлеба (на две недели), ведерко вонючей копченой селедки, несколько фунтов муки, бутылка подсолнечного или конопляного масла, полведра квашеной капусты, 20 фунтов картошки, бывало даже – ячменный сахар или какао [53] . Большая часть шла семейству Капитолины Подливахиной, ставшей также экономкой общины. Подливахина оставила двум монахиням самые тяжелые работы (колоть дрова, таскать их в три квартиры – общины, о. Леонида и К. Подливахиной, а также в церковь на Бармалеевой улице, – разбивать лед на тротуаре, раз в месяц чистить выгребную яму и т. д.). Обе сестры выдерживали все без жалоб.

51

Эту работу в образовании поставили в упрек арестованным в 1923 г. католикам. По декрету от 26 декабря 1921 г. и 3 января 1922 г. запрещалось преподавать религию детям «дошкольного и школьного возраста», а также вводилась предварительная цензура проповедей. Бурман. С. 447.

52

Фунт равен 409 граммам.

53

Бурман. С. 428.

Годом позже, 1 июля 1923 г., уже находясь в тюрьме, о. Леонид Фёдоров подвел итоги этого эксперимента в письме к митрополиту Андрею Шептицкому. В нем Юлия характеризуется так:

«Выдающиеся качества необычайного, ясного ума и громадные знания в историко-богословском и философском направлении делают из нее редкую находку нашего времени „среди женского пола“. К этому присоединяются душевные порывы к Богу, желание отдать себя безраздельно Его святой воле в тиши какой-нибудь обители. Моя община так и остановилась на двух сестрах, оставшихся теперь без руководителя. Развиваться общине было трудно. На четвертом этаже, в крохотной квартире, в условиях нашего невыносимого советского быта, под страхом постоянных обысков и притеснений, когда, притом, монашеской жизни могли быть посвящены только вечерние часы. Старшей была сестра Иустина. Мне с большим трудом удавалось говорить им небольшие конференции, давать духовные упражнения, исповедывать их. Их различное воспитание, разность характеров и наклонностей, делали то, что в общине не всегда царствовала любовь Христова. Жить я с ними, конечно, не мог, а опытной игуменьи, наблюдающей за каждым их шагом, не было… В особенности тяжело было руководить сестрой Иустиной… Правда, она очень привязалась ко мне, подчинялась беспрекословно; все-таки для меня она была непосильным бременем. Выдающийся ум, холерический характер и высокие порывы ее сердца требовали и требуют опытного старца и руководителя: ее природная гордость должна быть сокрушена во прах… У меня теперь одна из самых главных задач – сохранить для Церкви эту личность и сделать из нее истинную невесту Христову… Если Господу было угодно, чтобы она через меня вошла в лоно св. Церкви, то на мне же лежит ответственность, чтобы этот цветок распустился среди нас и дал возможность многим услышать его благоухание…»

Арест 10 марта 1923 г. о. Леонида, единственного человека, способного (да и то вряд ли!) руководить сестрой Иустиной с ее строптивым, гордым и живым характером, привел к роспуску монастырской общины. О. Эдмунд Уолш (1885–1956), о котором Юлия упоминает в своей автобиографии и который освободил ее от обета повиновения о. Фёдорову, был американским иезуитом, руководителем папской миссии помощи голодающим в 1922–1924 гг. в сотрудничестве с ARA (American Relief Administration, Американская администрация помощи). По просьбе Юлии он передал петроградским католикам более 20 посылок с продовольствием [54] .

54

Отец Уолш был отправлен в советскую Россию по договору, подписанному 12 марта 1922 г. между Святым Престолом и главой экономической советской делегации в Италии Вацлавом Воровским незадолго до Генуэзской конференции (апрель-май 1922 г.). Отец Уолш должен был покинуть Россию в декабре 1923 года. Апостольская миссия была запрещена (Минувшее. С. 483). О Спасательной миссии см.: Pettinaroli. P. 299–300, 306–310, 452–474.

Тогда Юлия и подумала, как она написала в своей автобиографии, попросить, чтобы ее приняли в доминиканский монастырь во Франции. Она обратилась в монастырь Пруй, около Фанжо, в департаменте Од, – первый женский монастырь, основанный святым Домиником в 1206 году. Будущая настоятельница этого монастыря, сестра Мари Тома (умерла в 1974 г.), написала в 1968-м.:

«30 октября 1923 г. мать настоятельница получила от преподобного о. Бономма, приора провинции, такое письмо: „Матушка, преподобнейший Генеральный магистр (о. Тесслинг) написал мне по поводу некой мадемуазель Данзас, которая хотела бы основать монастырь Ордена в России. Он спрашивает меня, не хотел бы Пруй или какая-нибудь другая община доминиканских монахинь взять на себя ее подготовку к религиозной жизни. Мадемуазель Данзас совершенно лишена средств; прилагаются сведения, сообщенные об этом отцом Амудрю отцу Генеральному магистру: „[…] Экзарх [Л. Фёдоров], уже шесть месяцев находящийся в тюрьме, осознав, что попытка основания общины не привела к ожидаемым результатам, дал мадемуазель Данзас разрешение уехать за границу, чтобы поступить в доминиканский монастырь. Я знаком с мадемуазель Данзас уже несколько лет и очень высоко ее ценю. Это очень благородная душа, очень склонная к покаянию, к созерцанию, и очень скромная. Конечно, она нуждается в серьезном религиозном образовании. Но я верю, что ее призвание истинно и что впоследствии она может оказать Ордену важные услуги в России, если начальство этого хочет, так как у нее нет иного желания, кроме как во всем подчиняться его приказам, и она сама предпочла бы безвестную тихую жизнь в монастыре. Это особа весьма умная и весьма образованная“» [55] .

55

Eszer, 1994. P. 177.

Монастырь Пруй дал свое согласие без колебаний, а затем получил известие о смерти Юлии, которое будет опровергнуто через десять лет:

«Семь месяцев прошли в ожидании приезда мадемуазель Данзас. В июне 1923 г. [56] отец Лебрю поручил нашему провинциальному приору о. Бономму передать нам следующее: „Мадемуазель Данзас получила задание составить докладную записку, которую можно было бы послать в Рим для ознакомления с положением религии в России. Она ее написала, подписала, и сумела организовать ее доставку к месту назначения. К сожалению, в Риме совершили оплошность и позволили этим разоблачительным страницам разойтись слишком широко вместе с именем их автора [57] . Об этом стало известно в России. К мадемуазель Данзас явились полицейские и допросили ее об этой докладной записке. Она во всем призналась без утайки, и ее расстреляли прямо на месте выстрелом в упор. По крайней мере так передали Генеральному магистру, а он поручил о. Лебрю донести это до нашего сведения“» [58] .

56

Дата дана неверно: речь идет о 1924 годе.

57

Речь, наверное, идет о статье 1922 года.

58

Eszer, 1994. P. 178. Также епископ д’Эрбиньи объявил в 1920 г. о смерти Л. Фёдорова «от ударов большевистских убийц» (Pettinaroli. P. 534).

Тем не менее Юлия Данзас продолжала участвовать в защите петроградских русских католиков. Ее двойник в «Наедине с собой» напоминает ей о ее выступлениях на собраниях, где она «страстно защищала христианство против разных „товарищей“» (с. 109).

Фёдоров, Цепляк, Будкевич или Жан-Батист Амудрю (кюре церкви Нотр-Дам-де-Франс в Ковенском переулке с 1908 по 1935 г., когда его выслали из СССР после того, как епископ Невё втайне рукоположил его епископом) неоднократно протестовали против конфискации ценных предметов или закрытия церквей: часовня на Бармалеевой улице была опечатана 25 ноября 1922 г., но благодаря скрытой за шкафом двери, ведущей в квартиру о. Дейбнера, прихожанам удалось спрятать предметы культа. С тех пор «кафедральным собором Российского экзарха» служила комната в квартире Юлии, а алтарь был заставлен ширмой [59] . Мессу там совершали ежедневно, вплоть до ареста о. Леонида в начале марта 1923 года. Четыре раза Юлия ходила в тюрьму его навещать, она также написала письмо в Центральный исполнительный комитет (ВЦИК), подписанное четырьмя другими католиками, с ходатайством за о. Леонида [60] . Часовня была окончательно опечатана 5 июня 1923 года. Мебель и церковный инвентарь (73 предмета) были конфискованы в присутствии Юлии Данзас, Капитолины Подливахиной, о. Дейбнера и его сына, а комната вновь стала жилой [61] . Эта кара была направлена на то, чтобы сломить русскую католическую общину, которая находилась на подъеме: в 1923 г. «ее пополнила целая группа представителей интеллигенции, начал функционировать богословский кружок, расширилась благотворительная помощь и т. д. Вся эта деятельность была прервана карательными органами» [62] .

59

Mailleux. P. 127–128 (воспоминания Ю. Данзас); Бурман. С. 500–502; Минувшее. С. 449; Шкаровский. С. 92.

60

Шкаровский. С 56.

61

Шкаровский. С. 48–52.

62

Шкаровский. С. 53.

Репрессии также обрушились на московскую общину сестер Третьего доминиканского ордена, руководимую сестрой Екатериной Сиенской (Анна Ивановна Абрикосова [63] ), отношения с которой у Юлии были далеко не безоблачные. Нам известно об этих отношениях только из статей доминиканца Амброзиуса К. Эшера, который основывается на воспоминаниях Юлии Данзас [64] (которую Эшер странно называет «сестра Истина») и о. Дмитрия Кузьмина-Караваева (см. главу VII), местонахождение которого в настоящее время не известно. Между июнем 1923 г. и началом 1924 г. Юлия четыре раза на короткое время приходила в общину А. Абрикосовой, насчитывавшую 25 сестер (из них 13 полек), расположившуюся в пятикомнатной квартире, где служили литургию по славянскому обряду с некоторыми латинскими элементами. Критика Юлии, с согласия настоятельницы, имевшей доступ к личным дневникам сестер, относилась к деспотическому характеру А. Абрикосовой (что подтверждал епископ Шептицкий), отсутствию платков на головах [65] , «ненависти» к Православной церкви (опровергаемой Д. Кузьминым-Караваевым) и вообще «сектантской обособленности». Интересно отметить, что Юлия, сама пережившая мгновения мистического экстаза (см. «Неизреченное»)*, подвергает сомнению пережитые одной из сестер экстазы, приписывая их состояние костному воспалению и напоминая о предостережениях святой Терезы Авильской молодым монахиням. Юлия относится с сочувствием к сестрам, духовно подчиненным своей матушке и ею эксплуатируемым или больным. А в письмах сестры Екатерины (Абрикосовой) не содержится никакого осуждения Юлии [66] . А. Эшер объясняет неприязнь Юлии к московским сестрам ее трудным, «шероховатым» характером и высокой культурой [67] . Может быть, о них и пишет Юлия в автобиографии 1932 (?) года:

63

Абрикосова Анна Ивановна род. в 1882 г., терцианка доминиканского ордена с 1913 г., была арестована в ноябре 1923-го, осуждена на 10 лет заключения, в котором умерла в 1936-м. Ее муж (Владимир) обратился в католичество в 1909 г., также терциарий доминиканского ордена, рукоположен в сан священника митрополитом Шептицким 31 марта 1917 г., был арестован в августе 1922 г., приговорен к смерти, затем выслан из страны в сентябре. Он жил в Риме, затем в Париже с 1924 г. до своей смерти в 1966 году. См. воспоминания о сестрах-доминиканках: https://cathol.memo.ru/vosp.

64

Данзас Ю. Абрикосовская община. Воспоминания, датированные 1937 г., написанные для митрополита Шептицкого, 26 с. Рукопись хранилась у П. Майе (P. Mailleux) (Eszer, 1994. P. 154), но в его архивах не обнаружена (в KADOC, Katholieke Universiteit Leuven). Благодарю отца Маришаля за эту информацию.

65

Сестры были одеты в черное с небольшими белыми воротниками. В праздники они переодевались в белые одежды святого Доминика (см.: воспоминания А. Новицкой. Исторический архив Лионской архиепископии (А 11/II/26). С. 12). Об Абрикосовской общине см. http://www.catholicmartyrs.org/index.php?mod=pages&page=abrikosova.

66

Eszer, 1970. P. 280, 298, 303, 309, 316, 328, 345–346.

67

Eszer, 1994. P. 154.

«Двухлетнее общение с „восточниками“ [католиками славянского обряда] принесло ей полное разочарование в них и в их будущности. С весны 1923 г<ода> она окончательно порвала с ними, была даже во враждебных отношениях с ними и осталась просто католичкой-латинкой, какой и должна была быть по рождению» (Грачёва. С. 157).

Вся деятельность Юлии в послереволюционные годы представляла собой лишь видимую публике сторону глубоко мистической и терзаемой противоречиями личности, что раскрывается в ее неизданных дневниках.