Юность Бессоновки

Директор Бессоновской школы Валентина Николаевна Лазарева вместе с правлением колхоза вырабатывала четкие требования к проекту. Их передали в НИИ школ АПН СССР — как обстоит дело с точки зрения школьной науки? И вот они уже у проектировщиков. Колхоз готов выделить на строительство нового здания до пяти миллионов рублей.

«Новая школа будет стоять вон там, на горе» — показывали мне учителя, ребята, родители. Рядом — колхозный сад. Чуть ниже — село, как на ладони. То самое, красивое, и ближе которого нет.

Все это прекрасно. Но не буду скрывать. Возвратясь поздним вечером в гостиницу, я все же думала не только о том, что увидела в этот день, но и о том, что видела раньше. Большинство школ, в которых мне приходилось бывать в селах (да и в городе, даже в столице), выглядели куда как скромно по сравнению с местной, бессоновской.

Возникали вопросы. А надо ли так? По самому высшему классу? Надо ли, если не все и не везде школы такие, как в Бессоновке?

Зачем я так подробно рассказываю и о школе и о колхозном садике?

«Что это дает мне? — спросит иной читатель. — Один детский комбинат плох, другой хорош. В одной школе балетный класс, в другой не хватает швейных машинок для уроков труда. Много ли от меня, обычного родителя, зависит?»

Для того и пишу, чтобы показать, что многое, очень многое зависит от каждого!

Все явственнее в результате перемен в экономике и социальной сфере становится связь каждого из тружеников со всем коллективом. От результатов усилий всех и каждого сегодня на предприятии, в колхозе зависят общественные фонды — те самые, которые прямо определяют качество ведомственных детских учреждений. И совхозный садик, и колхозный, и заводской может быть лучше или хуже, в зависимости от того, как работают папы и мамы.

Все больше утверждалась я, размышляя, в этой мысли: сегодня отлично трудиться на своем рабочем месте — долг и гражданский, и родительский. В колхозе имени Фрунзе это было всегда и наглядно связано: труд взрослых и условия жизни детей. Коллектив сам здесь решает, как ему развиваться дальше: обновлять ли, скажем, технику или строить пионерлагерь.

Так что получалось: все справедливо. Вполне соответствует принципу нашей жизни — получай заработанное сполна. Здесь самоотверженно, творчески, инициативно трудятся. Значит, имеют полное право жить богаче соседей. И для детей своих создавать лучшие условия, строить для них много, красиво, с размахом.

Чем дальше я отходила от непосредственных впечатлений, которыми одарила меня Бессоновка, тем больше я думала вот о чем.

Материальная сторона дела здесь важна не только сама по себе. Она служит доброму делу создания иных коллективных ценностей — тех, на которых воспитывается молодежь.

Первая из этих ценностей — гордость за родной колхоз, родное село.

Въезжающих на центральную усадьбу колхоза встречает большой плакат: «Бессоновцы! Любите родное село! Умножайте своим трудом его славу!» Зная, что здесь ничего не делают зря, что не любят здесь пустых лозунгов, уверена, что здесь отражена реальная программа руководства хозяйства и общественных организаций. И программа, выверенная точно.

Сегодня нельзя не замечать этого явления: в нравственной, жизненной и профессиональной ориентации молодого человека все большую роль играет престиж родительского трудового коллектива, ближайшей социальной ячейки общества.

Разумеется, это в меньшей мере касается столицы и больших городов, где жизнь динамичнее, влияние разнообразнее. Но в маленьком городке очень часто основное предприятие диктует законы бытия. А в селе и вовсе зависимость прямая: чем выше производственные успехи коллектива, чем громче его слава, тем сильнее притягательная сила, воздействие на каждого ученика и выпускника местной школы.

Мне приходилось видеть коллективы, попасть в которые все мечтают с малых лет. Причем в известной и общепринятой «пирамиде престижей» родительские профессии занимают не самые высокие места. Так, скажем, швейное дело — не самое завидное в нашем обществе, а раскройный цех — не космодром и не вычислительный центр. Но дети работающих на Тираспольском швейном объединении имени 40-летия ВЛКСМ, как правило, идут в его цеха. Даже сыновья становятся механиками, слесарями, ремонтниками, техниками, инженерами здесь, на «женском» предприятии (причем сыновья главных специалистов и руководителей тоже). Таков авторитет объединения, что каждому в маленьком молдавском городке ясно: именно в его цехах человеку лучше работается, чем в другом месте, а коллектив позаботится и о быте, и о досуге каждого труженика.

Те же процессы я наблюдала в колхозе имени Кирова Эстонской ССР. Хозяйство, словно магнит, тянет к себе молодежь не только из сел, но и из городов республики, из Таллина. Все знают, что больница здесь лучше, чем в столице, врачи первоклассные, столовая даст фору ресторану, магазины полны дефицитных товаров, заработная плата очень высокая. А еще прекрасный Дворец культуры, детский сад, Дом ветеранов, библиотека, музей. Кому же не хочется трудиться именно там, где все — от мелочей до главного — «по высшему уровню»?

Думается, вот-вот наступит время, когда не надо будет решать проблему, как закрепить выпускников школы и в колхозе имени Фрунзе. Работать здесь будет так же почетно, как на Тираспольском объединении. И далеко не каждый сможет стать членом колхоза, придется выдерживать конкурс, как в колхозе имени Кирова. Однако для этого нужны время и наработанный авторитет. И тираспольчане и колхозники из Эстонии, о которых шла речь выше, начали свой путь раньше. Фрунзенцы сделали свой рывок в последнее десятилетие.

Среднее работающее поколение еще помнит другие времена — трудные, тяжелые и, главное, не отмеченные вниманием к сельскому труженику. Деды и бабушки, отцы и матери взрослых детей, вступающих в жизнь, еще не всегда и осознают перемены. Инерция сознания такова: село — это хуже, чем город. А чем? Почему? Об этом они не задумываются; действуют стереотипы, складывавшиеся десятилетиями.

Честно говоря, мне не довелось встретить родителей, которые бы без всяких колебаний сказали: хочу, чтобы дети остались работать в селе. Среди молодых тружеников, вчерашних выпускников, немало отвечали на мои вопросы: решение принято правильно, жизнью в колхозе довольны. Но этот факт отражения в родительском сознании пока не нашел.

Родители, с которыми мне приходилось беседовать о судьбе подросших детей, разошлись во мнениях не очень резко. Местные, у которых здесь жили еще деды и прадеды, склонялись скорее в пользу колхоза, однако не слишком горячо. Да, здесь корни. Да, хорошо, чтобы дети продолжили их дело, приняли заботу о доме (неважно, что дом подчас новый, недавно приобретенный — в этом случае понятие дома расширяется, становится внутренним, «корневым»). Иногда говорили мне так: «Не надо бы от родительских могил». Или: «Куда из этих мест? Здесь все родственники, все друзья наши». Но интонации несли следы некоторой принужденности. И на прямой вопрос: «А если дети захотят в город?» следовало: «Пусть попробуют».