Юность Маркса

Маркс начал ходить на лекции Шлегеля и, воспользовавшись рекомендацией, нашел случаи посетить его однажды вместе с Грюном.

Разбитная горничная ввела молодых людей в профессорский кабинет. Карл растерянно отступил к двери, увидев перед собой лысого, дряблоголового старичка, согбенное тельце которого глубоко ушло в подушки кресла. Худые ноги в спущенных, оставляющих открытыми желтые полоски кожи носках грелись на решетке камина подле старой красноглазой кошки.

За столом, покрытым плюшевой скатертью, перелистывая старые альбомы, сидел профессор д’Альтон, лекции которого по истории искусства студенты посещали с большой охотой. Главной удачей жизни пожилой искусствовед считал дружбу, которой удостоил его Гёте. Он не преминул подчеркнуть это, чем напомнил Карлу Виттенбаха. Позабыв о молодых гостях, Шлегель и д’Альтон — многолетние приятели — продолжали разговор, по привычке переходя с одного языка на другой,' перемешивая немецкие, греческие и французские фразы.

— Не говорите мне, что «Люцинда» моего брата заслуживает внимания. Это — слабое произведение, бесплотное, хотя и посвященное плоти.

Д’Альтон не спорил, стараясь вспомнить, что говорил о «Люцинде» Гёте.

Чувства Карла раздваивались. Он с досадой и состраданием наблюдал напыщенных бюргеров.

Отжившие люди, мертвые темы.

4

Студенческое землячество уроженцев Трира было ничуть не менее отважным, нежели другие, тайно существовавшие в Бонне корпорации. Трирцы слыли щеголями, мотами, неукротимыми спорщиками и драчунами. Между ними особым почетом пользовались несколько буянов с искалеченными рапирами физиономиями, причислявших себя к прямым наследникам тевтономана и силача Яна.

Хотя университетский курс длился три-четыре года, последыши студенческой вольницы проводили в Бонне по семь-восемь лет,

На первом семестре Карл был зачислен ими в разряд «щенков», подобно всем начинающим студентам. Он не мог похвалиться ни одним шрамом, ни одним увечьем.

Несмотря на неустанную слежку педелей, которых при университете было великое множество, трирцы чтили дуэль. Маркс узнал, что меткий удар рапиры ценится но ниже словесного отпора в долгих литературных спорах, не меньше, чем удача в картежной игре и уменье, не морщась, сорить деньгами или лихо пить, не пьянея. Ему ли бояться доносчиков, шпиков-педелей, всей этой горе-гвардии старого ханжи, судьи фон Саломона, прозванного «Саламандрой»! Отсидка в карцере — почет для студента, признание его удальства, орден за бесстрашие.

Чтобы подучиться и подготовить себя к неизбежным дуэлям, Карл начал посещать поединки. «Щенки» допускались на место схватки лишь в награду за выполнение разных услуг. Они относили рапиры, принадлежащие всему землячеству, к точильщику и с большими предосторожностями доставляли их обратно.

Дуэли были строжайше воспрещены, и педели охотились на нарушителей закона с неистовством загонщиков. Саламандра, юркий, веснушчатый человечек, посылал шпионов в кабачки и ресторации. Но студенты распознавали их, жестоко подтрунивали над ними, спаивали их и прогоняли.

В бильярдной пучеглазого Бернарда поединки совершались беспрепятственно. Карл легко завоевал доверие старших товарищей и был допущен наконец в качестве зрителя на дуэль. В большой комнате было людно, бильярдный стол, отодвинутый к стене, служил скамьей. Поединок не обманул ожиданий. Это было жуткое, но увлекательное зрелище — демонстрация силы, изворотливости и отваги.

Пары сменяли друг друга. Два «щенка» неумело дрались на рапирах. Энергично отступая, один из них под громкий смех умудрился, пятясь задом, сбежать по лестнице на улицу.

Карл спросил о причинах схватки.

— Честь! — сказали ему многозначительно. — Честь и общественное мнение,

Он узнал, что бывают дуэли в защиту интересов и чести всей корпорации. Тогда дуэлянты отбираются старшинами.

— Тебе мы дадим парня небольшого роста, — ободрили его.

К концу турнира подошла очередь двух местных знаменитостей, студентов-филологов, «обучавшихся» в университете в продолжение четырнадцати семестров. У Герберта Шлетцера, русоголового красавца, напоминавшего Карлу Зигфрида из «Песни о Нибелунгах», была позади полная приключений жизнь, в которых карты, пьянство, любовные фарсы и опасные дуэли составляли главное содержание.

Его противник, по прозвищу «Медведь», был с виду атлетом. Неисчерпаемая физическая сила чувствовалась в каждом мускуле большого тела.

Карл не раз удивлялся мощи этого человека. Гуляя по улицам Бонна, Медведь, шалости ради, поднимал встречных и легко нес их, раскинув коромыслом руки. Мчавшуюся навстречу коляску этот колосс останавливал мгновенно, схватившись рукой за спицу заднего колеса. Он был так же глуп, как и силен. Страшная сила при полной невозмутимости и неподвижности тупого лица сообщала ему особое достоинство, ставившее его вне сравнения с остальными смертными.

Поединок между Шлетцером и Медведем должен был состояться не на рапирах, а на кривых саблях, согласно «вызову». Молчание предшествовало появлению дуэлянтов. Было известно, что совсем недавно, будучи «на гастролях» в Гейдельберге, Медведь эспадроном едва не заколол насмерть чемпиона-фехтовальщика Бруно.

Дуэль между лучшими боннскими рубаками произошла из-за соблазнительной вдовы педеля.

— Пусть кто хочет думает, как ему угодно, но госпожа Штокциплер — приличнейшая и благороднейшая дама, — сказал Медведь, кипятя пунш в одном из студенческих подвальных кабачков.

Шлетцер, игравший в домино за соседним столом, небрежно потребовал разъяснения, считает ли Медведь его сестру менее приличной. Согласно студенческим представлениям о чести, Медведь, не имевший желания кого бы то ни было оскорблять, попытался отдать должное достоинствам сестры приятеля, но Шлетцер не унимался.

Бешеное дуэлянтское честолюбие, спрятанное под наружной, выработанной, согласно студенческому кодексу поведения, иронической миной, не раз вооружало Шлетцера саблей.

— Если госпожа Штокциплер — приличнейшая и благороднейшая, то, следовательно, моя сестра — не самая лучшая из числа здешних дам?

Спор, привлекший внимание окружающих, был поспешно оборван Медведем, объявившим войну в установленной для того форме.

Несмотря на ссору, враги вошли в бильярдную вместе и даже держась под руки. Карлу объяснили, что, следовательно, они прибегли к правилу, согласно которому дуэлянтам разрешается до поединка сохранять дружеские отношения.

Маркс весь превратился в зрение.

Обменявшись рукопожатием, дуэлянты заняли указанные позиции в двух противоположных концах комнаты.

Два картинных прыжка — и они скрестили оружие. Медведь напирал, тесня противника к стене. Но сила была ему помехой. Отступая и заманивая врага, легкий Шлетцер, гарцуя, носился по комнате.

Хмурый, гримасничающий, неловкий Медведь заметно ожесточался и зверел. Зрители, сбившись в кучу, ждали исхода, тяжело дыша, подражая движениям сражающихся, участвуя мысленно в схватке.

Как всегда в поединке, конец наступил нежданно, подкрался незамеченным. Сила сгубила Медведя. Сабля была слишком легка и ничтожна для его мускулов. Разозлившись, он взмахнул ею, как плетью. Шлетцер давно подстерегал этот обезоруживающий жест. Он мгновенно рассек противнику вскинутую руку. Выронив оружие, зарычав, Медведь выбежал из бильярдной.