Ювелир. Тень Серафима

Однако… премьер! Это что-то новое. Себастьян вздохнул, предугадывая широкий резонанс в обществе, который вызовет это громкое событие. На ближайший месяц, и это как минимум, жители города обеспечены темой для разговоров и пересудов, которая по популярности, несомненно, обойдет и кончину младшего сына правителя, и продолжающие ухудшаться отношения с Аманитой - темы не в пример более мрачные и действительно значимые. Ловкий ход, ничего не скажешь. Занять чем-то пытливые умы подданных, чтобы те немедленно принялись рассуждать о мотивах и последствиях столь исключительного назначения. Отвлечь, увести в сторону от тревожных слухов о возможной войне, которые расхолаживают общество и совсем ни к чему умному правителю. Лорд Ледума всегда чутко следил за настроениями в городе, не допуская до сознания народа сомнения и черные мысли, действуя с виртуозной циничностью, свойственной блестящим политикам. И это также было насквозь политическое решение.

Несмотря на очевидность таких выводов, о взаимоотношениях между лордом и премьером наверняка теперь поползут сплетни и домыслы. Как раз сейчас в Ледуме была распространена новоиспеченная модная теория, вконец развращающая нравы и призывающая любить только себе подобных. И куда только катится этот город?

Конечно, ни о каких чувствах между этими двумя, если им вообще знакомы чувства, и речи не могло идти. Должно быть, решили подразнить таким бесстыдным намеком напускных святош из Аманиты. А заодно подчеркнуть современность взглядов и без того склонного к эпатажу правителя.

Как бы то ни было, статус премьера многое менял в жизни человека. В Ледуме, где уже почти обожествили своего бессмертного лорда, он считался крайне почетным, однако Себастьяну со стороны всё виделось немного иначе. Знаменитая черная лента, изготовленная из какой-то особой ткани, мягкой и гладкой, как шелк, и при этом не знающей износа, рождала у ювелира четкую ассоциацию с ошейником. Она обязана была носиться постоянно, дабы положение премьера ни для кого не осталось секретом, и окружающие могли обходиться с ним должным образом, демонстрируя глубочайшее уважение и почитание. Высокий статус предполагал также неприкосновенность - как юридическую, так и физическую. Потому-то развлекающие Кристофера танцовщики извиваются у его ног и даже целуют туфли с легкомысленно смотрящими в одну сторону серебряными пряжками, но никто из них не осмелится и мимоходом коснуться руки или даже волос премьера, убранных драгоценными заколками. В глазах их читался плохо скрываемый страх перед таким опасным и неудобным клиентом.

Иными словами, премьер представлялся сильфу личной вещью правителя. Любимой вещью, вещью, до коей не смел дотронуться никто другой. Было в этом что-то от пережитков рабовладения. Конечно, все жители Ледума и без того официально принадлежали лорду, хотя и считались номинально свободными. Это тактично называлось юристами и прочими демагогами “добровольной платой за защиту” и означало, что в любой момент времени лорд может сделать с любым жителем города всё, что заблагорассудится, независимо от того, преступил тот в чем-то закон или нет. Правосудие было отдельно, а воля правителя - отдельно, и она превалировала над силой закона.

Но не все люди были одинаковы. Полноправные и неполноправные граждане принадлежали лорду безраздельно, даже находясь в других городах. Лица без гражданства, бродяги вроде Себастьяна, не имели вообще никаких прав и принадлежали до тех пор, пока находились на территории Ледума. Лица, имеющие гражданства других городов, но живущие в Ледуме, могли рассчитывать на покровительство своих лордов, но на практике за своих жителей вступались только дипломаты Аманиты, да и то, если случай был действительно важный и позволял рискнуть и без того непрочными связями со второй столицей.

Такая же система действовала во всех городах Бреонии. Конечно, принадлежность правителю можно было назвать условной, но тем не менее. В последнее время лорды крайне редко пользовались правом абсолютной власти, охотно поддерживая идеи общественного развития, просвещения и гуманизма, пусть больше на словах, чем в реальных действиях.

Единственным исключением из строгого правила были адепты святой службы. Эти религиозные фанатики добровольно отказывались от всех видов прав и свобод светского общества, хотя каждый из них, будучи рожденным на территории города, мог претендовать на получение неполноправного гражданства. Но Инквизиция предпочитала стоять особняком, живя по своим собственным законам. Когда-то давно власти многих городов попытались урезонить носящих серебряные фибулы и взять их под контроль. Замысел был богатый, но исполнение подкачало: реализация его привела к масштабным стычкам с отрядами инквизиторов из Пустошей, подоспевшими на выручку собратьям.

Инквизиторы, постоянно живущие в Пустошах, - не чета городским собратьям. Жизнь там гораздо более тяжела и сурова, и истреблять приходится не беспомощных Искаженных, а хитрых и опасных нелюдей. В общем, после долгих кровопролитных боев, изрядно недосчитавшись солдат и средств, правители вынуждены были отступиться. Приструнить Инквизицию так и не удалось, - как спрут, организация опутала своими щупальцами всю Бреонию. Постепенно люди привыкли к этим самопровозглашенным хранителям чистоты человеческой расы, и лорды, убедившись, что деятельность святой службы не несет в себе опасности для их режимов, также оставили инквизиторов в покое. Противостояние закончилось, сменившись холодным, настороженным нейтралитетом.

И всё же черная лента отличала её носителя от прочих жителей. Она была словно угрожающая, зловещая метка, знак принадлежности высшему существу. В представлении свободолюбивого сильфа это казалось немного унизительным, хотя еще более жалкими выглядели люди, шарахающиеся от премьера, как черт от ладана.

Кристофер отдыхал не без охраны. Не сразу ювелир увидел, что в зале присутствуют посторонние вооруженные люди, откровенно наблюдающие за гостями. Повадки и движения их выдавали охотников, - уж этого брата Себастьян за свой век навидался. Присмотревшись внимательнее, ювелир приметил еще один контингент лиц, также явно пришедших сюда не развлекаться. Эти были практически незаметны: размытые силуэты почти сливались со стенами и тенями от колонн, лиц было не разглядеть. Они пристально следили за происходящим, ничего не упуская из виду. Оружия при них не было видно, но ювелир мог поклясться, что оно имеется - от наблюдателей тянуло опасностью так ощутимо, что Себастьян поёжился. Кто бы это мог быть? Агенты особой службы? Но почему так много?

Охотники и агенты усиленно делали вид, что не замечают друг друга, а на лицах и в движениях их читалась странная враждебность.

Шестое чувство настойчиво шептало, что задерживаться здесь не стоит. Себастьян похолодел. Неужели затевается какая-то операция? Шансы выбраться живыми, и без того довольно призрачные, стремительно таяли. Ничего не замечавшая София восторженно, во все глаза, наблюдала за представлением и, жадно допив свой бокал с вином, украдкой поменяла его на нетронутый бокал спутника.

К слову сказать, в “Шелковой змее”, как в заведении самого высокого класса, для каждого сорта и типа спиртного предназначались специальные бокалы. Как известно, без достойной посуды напиток теряет всю свою прелесть и гармонию, искажается его благородный аромат и вкус. Заказанное Себастьяном выдержанное красное сухое подали в пузатом винном графине, декантере, предназначенном для того, чтобы освободить вино от осадка и обеспечить предварительное соприкосновение с воздухом. Только затем привередливый напиток был разлит по бокалам. В классических емкостях большого объема легко могло поместиться содержимое целой бутылки, однако, согласно правилам винного этикета, наполнили их ровно на одну треть. Изящные фужеры на удлиненной ножке были изготовлены из стекла с добавлением платины, что делало их значительно более прозрачными и прочными. По форме бокалы напоминали нежный бутон тюльпана: широкая округлая чаша чуть сужалась кверху, не давая улетучиться удивительно тонкому аромату. Себастьян мимоходом глянул на поверхность мерцающего в руках у Софии напитка, окрашенную в теплые желто-золотые тона. Должно быть, девушка впервые имела возможность насладиться столь дорогостоящим старым вином.

Ну что ж, хоть кто-то доволен.

Тем временем в ложу Кристофера, откинув резко взвившийся полог, вошел человек. Ювелир как-то пропустил его появление, увлекшись созерцанием необычной аудитории и изрядно разомлевшей спутницы. Человек возник неожиданно, словно материализовавшись ниоткуда уже у самой ложи главы ювелиров. Себастьян никогда прежде не видел его.

Погрузившись еще больше в сосредоточенность, Серафим постарался отсечь все лишние, посторонние звуки зала, чтобы слышен был только разговор этих двоих.