За двумя стенами

Возле двери застыло лицо охранника, вооруженного по тому времени до зубов, а по ту сторону находилось еще два, ему подобных. Парни были довольно высокого роста, молодые и хорошо сложенные.

Верховный не любил низкорослых и узких в плечах. Он всегда считал, что в большом росте что-то есть. Но что, сам понять не мог и часто спрашивал об этом у своего ближайшего уполномоченного в таких делах Мессинга.

Тот почти всегда отмалчивался и лишь изредка говорил что-то, приходящее ему в голову, которое звучало, если взять все воедино, примерно так:

– Иосиф Виссарионович, - обращался тот всегда к нему по имени, отчеству, - я знаю лишь, что человек - это вещество транспортабельное и стерильно материальное. Его рост обуславливается особыми клетками из окружающей среды. Что же касается его ума, то он наполним чем-то или может кем-то. Этого я не знаю, но могу сказать точно, что связь времен периодически восстанавливается, то есть человек возвращается из небытия вновь..

Конечно, из этого всего Сталин понимал очень мало. Ему было ясно, что такое « табельное » и материальное, а вот все остальное, включая сюда слово « ум », совсем не поддавалось понятию.

– Слушай, Meссинг, - обращался он к нему неизменно по фамилии, - ответь мне на еще один вопрос. Что ты понимаешь под словом "ум"? Он материален или нет? Как считаешь?
– и тут же продолжал стучать трубкой по столу или ходить из угла в угол по кабинету.

– Знаете, Иосиф Виссарионович, я бы сказал по этому поводу так. Ум - это наполняемый нами самими сосуд каким-то определенным и, конечно, материальным веществом, которое содержится не только в голове, но и в окружающей среде вокруг нас.

– Не совсем понятно, - отвечал Сталин, - но, думаю, разберусь в этом, - продолжал всячески он и снова принимался за то или другое.

Каждая подобная беседа приносила ему какие-то свои плоды уразумения всего того, что происходит вокруг.

И Сталин никогда не жалел о том, что он познакомился с подобным человеком. Он был, конечно, странен самим собою и в душе.

Был, само собой разумеется, евреем и даже разговаривал на чистом их языке. Но это не мешало Сталину вести беседы и даже иногда проводить какие-то тайные сеансы.

Об этом почти никто не знал, даже охрана, которая считала Мессинга одним из своих людей.

Сегодня ночью Верховному не спалось. Он усердно думал и думал.

Правда, не стал вызывать Meссинга, как это всегда было перед тяжелыми решениями, ибо решил разобраться во всем сам.

Жалоб на кого-либо было предостаточно. Доносов хоть пруд пруди, в которых описывались такие извращения, что подчас маркизу де Саду, о котором поведал Сталину тот же ближайший собеседник, было не под силу.

Но была в них одна или точная копия одного документа, где явно указывалось на провокацию или же прямое предательство. Копия лежала на столе, а экземпляр в тайном сейфе в кабинете.

Сталин не хранил подобные вещи где-то в архивах для всеобщего обозрения. Он предпочитал разбираться самостоятельно и принимать какие-то решения.

В архив попадали уже отработанные документы, не имеющие ничего общего с реально написанной бумагой. То есть, только то, что было нужно для определения какой-либо меры наказания или вынесения приговора суда.

Такое решение Сталин принял еще в начале тридцатых годов, когда Киров попытался подложить ему свинью в том же архиве, но вовремя сработала его система безопасности, и документы были изъяты и просто сожжены. Правда, и от тех, кто в этом участвовал, тоже ничего не осталось, разве что, кости где-то гниют там внизу, да и то, если их не растащили по углам крысы.

После того случая Верховный решил больше не рисковать и весь архив перетряс самолично и сделал даже собственноручную запись об этом.

Конечно, вместе с этим исчезли и документы, явно указывающие на что бы там ни было ранее, но это уже было сделано для истории, чтобы всякий потомок не мог думать что-то плохое о готовящемся прежде.

Сталин рассуждал вслух, невзирая на стоявшего охранника.

Он знал, что не пройдет и полмесяца, как того уже не будет. Так что тайна оставалась в века только с ним.

Рассуждение же вслух давало ему возможность свободно высказать свое мнение, как будто это было не на каком-то партийном собрании, а просто в диспутическом кружке.

– Итак, посмотрим, - начал он, вставая из-за стола и еще раз перечитывая бумагу, - значит, Жуков враг. Но, кто тогда воюет против немца? Солдаты? Это и так ясно. Но ведь ими кто-то командует. Младше офицеры? Но ведь они подчинены старшим, а те в свою очередь другим и так далее по высоте. Так что, как не крути, а руководство все у Жукова. Вывод: значит, он воюет против немца. Так... Посмотрим дальше...Что это?

"...воюет не на стороне Союза..." Как это понимать? Какого Союза?.. Если Советского, то почему не указано, а если другого, то почему я об этом до сих пор ничего не слышал. Да-а. Тут что-то не ясно... Хорошо.

Посмотрим дальше - "… организовал преступно-халатную передислокацию войск и указал на неправильно занятие ранее позиции..."

Что ж, резонно, резонно... Тут надо подумать... Сталин нервно забарабанил пальцами по столу.

– Нет, а что, собственно, здесь неверного? Ну и что, что перегруппировал войска? Что здесь такого? Так поступают многие перед наступлением... А наступление ли это?..

Сталин опять забарабанил пальцами по столу, а затем, резко оторвавшись от него, зашагал из угла в угол.

Охранник молча наблюдал за его действиями и, казалось, не слышал его рассуждений по этому вопросу.

Верховный подошел к нему вплотную и кратко спросил:

– Слышал, что я тут говорил?

– Никак нет, товарищ Верховный Главнокомандующий, - поторопился

заверить тот, делая вытяжку и прикладывая руку к фуражке.

– Ну и молодец, - похлопал его по плечу Сталин и снова принялся за рассуждения.

– Так, - кратко вздохнул он, - видно без моего собеседника не обойтись, - и, обратившись к охраннику, произнес, - сходи, вызови мне товарища Мессинга.