За горным туманом (др. перевод)
Шрифт:
Хок застонал, и хриплый звук заставил ее нервные окончания дрожать от напряжения. Она заставила себя спокойно встретить его горящий взгляд.
— Джанет, я знаю, мы действительно начали свой брак не в самых лучших обстоятельствах.
— Эдриен. И я могу со всей определенностью подтвердить это.
— Нет, меня зовут Сидхок. Моего брата зовут Адриан[9]. Но большинство зовет меня Хок.
— Я имею в виду себя. Зови меня Эдриен. — В ответ на его вопросительный взгляд, она добавила. — Мое второе имя Эдриен, и я предпочитаю его.
Простая и легкая ложь. Она не могла надеяться, что все время
— Эдриен, — промурлыкал он, делая ударение на последнем слоге Эдри-ЕН. — Как я говорил, — он скользнул вдоль кровати так грациозно, что она осознала, что он переместился, только когда он уже был слишком близко. — Я боюсь, что мы плохо начали, но я надеюсь исправить это.
— Ты можешь исправить это, если немедленно уберешься с моих глаз долой. Сейчас же. Кыш.
Она надежно зажала простыню в кулаке одной руки и помахала другой, прогоняя его. Он удивленно смотрел на ее действия. Когда он не двинулся с места, она попыталась отослать его снова, но он поймал ее руку на полпути.
— Что за дивные руки, — нежно прошептал Хок, поворачивая их ладонями вверх и покрывая медленными поцелуями чувствительную серединку. — Я-то боялся, полагая, что Безумная Джанет — безобразная мегера. Теперь мне ясно, почему старый Комин прятал тебя в башне все эти годы. Ты воистину серебро и злато в сокровищнице Комина. С потерей тебя богатство его сократилось неизмеримо…
— Ну все, с меня довольно, — оборвала его Эдриен, и Хок изумленно моргнул. — Послушай, Сидхок, Хок, или как там тебя зовут, все эти речи на меня не действуют. Если уж нам суждено маяться под одной крышей, давай сразу кое-что проясним. Во-первых, — она подняла руку, каждый раз выставляя по одному пальцу, и продолжила. — Ты мне не нравишься. Смирись с этим. Во-вторых: я не хотела выходить за тебя замуж, но похоже, у меня не было выбора.
— Ты вожделеешь другого мужчину! — мурлыканье сменилось грозным рыком.
— В-третьих, — продолжала Эдриен, обойдя вниманием его слова, — твои уловки самца меня совершенно не заводят. Пойми, ты не в моем вкусе…
— Зато Адам в твоем, верно? — челюсти его сжались, а в черных глазах полыхнула молния.
— Да уж побольше твоего, — солгала Эдриен в надежде, что это убедит его убраться из комнаты и оставить ее в покое.
— Так знай, ты его не получишь. Нравиться тебе это или нет — ты моя жена. Я не позволю наставлять себе рога!
— Тебе следовало позаботиться об этом раньше.
— Видно, надо было! — А может, он уже обзавелся рогами, только не мог толком понять, по какой такой причине.
— В общем, пойми, я не могу.
— Неужели я так тебе противен?
— Именно.
Он задумчиво посмотрел на нее. Затем обвел взглядом комнату. Изучающе оглядел потолочные балки. Но нигде не нашел скрытого ответа на свой вопрос.
— Девушки всегда считают меня самым привлекательным, — сказал он в конце концов.
— Может быть, в этом и заключается часть твоей проблемы.
— Прошу прощения?
— Мне не нравится твое отношение.
— Мое отношение? — глухим эхом отозвался он.
— Точно. А теперь, убирайся с моей постели и с моих глаз, и не разговаривай со мной больше этой ночью.
— Ты — самая дьявольская чертовка, какую
я только встречал.— А ты — самый пустой, неисправимый распутник из всех мужчин, которых я имела несчастье встречать.
— С чего ты взяла, что я именно такой? — удивился он.
— Мы можем начать с того, что ты был слишком пьян, чтобы появиться на собственной свадьбе.
— Это Гримм тебе сказал? Гримм ни за что бы не сказал тебе такое!
— Чума на мужскую солидарность. — Эдриен закатила глаза. — Все, что он собирался сказать мне — это то, что ты присматриваешь за восстанием. Полагаю, ты присматривал за восстанием в собственном животе. Служанка, которая отвела меня в эту комнату, до этого имела достаточно времени, чтобы рассказать мне кое-что. Все говорила и говорила, о том, как ты с тремя бочками вина и тремя женщинами провел неделю перед нашей свадьбой, пытаясь … ну, ты понимаешь, — Эдриен произнесла неразборчивое слово… — наружу твои мозги.
— Что наружу мои мозги?
— Ты знаешь.
Эдриен закатила глаза.
— Боюсь, нет. Итак, что это за слово?
Эдриен внимательно посмотрела на него. Он дразнит ее? Его глаза светятся обманом? Эта полуулыбка, искривившая его прекрасный рот, могла бы абсолютно точно растопить простыню, в которую она вцепилась, не говоря уже о ее собственной воле.
— Очевидно, кому-то из них все же удалось сделать это, потому что если у тебя остались хоть какие-то мозги, ты немедленно уберешься отсюда, — отрезала она.
— Их было не три, — Хок проглотил смешок.
— Нет?
— Их было пять.
Эдриен стиснула зубы. И снова начала считать.
— Четвертое — этот брак будет только фиктивным. Временным.
— Бочек с вином, я имел в виду.
— Это не смешно.
Его раскатистый смех прозвучал опасно и тяжеловесно.
— Достаточно. Теперь мы посчитаем мои правила. Он поднял руку и начал загибать пальцы. — Во-первых, ты моя жена, и значит, ты будешь во всем меня слушаться. Если я прикажу тебе лечь в мою постель, то так и будет. Во-вторых, — он поднял другую руку, и она вздрогнула, опасаясь, что он ее ударит, но он крепко обхватил ладонью ее лицо и посмотрел ей в глаза, — ты станешь держаться подальше от Адама. В-третьих, ты будешь притворяться, что ты в восторге от того, что вышла за меня замуж — как на людях, так и наедине. В-четвертых, пятых и шестых, ты будешь держаться подальше от Адама. В седьмых, — он стащил ее с кровати и поставил на ноги одним быстрым движением, — ты детально объяснишь мне, что во мне тебе так не нравиться, но после того, как я займусь с тобой любовью, и в восьмых, мы заведем детей. Много. Возможно, дюжину. Возможно, я просто буду держать тебя в состоянии беременности начиная с этого момента и в будущем.
Глаза Эдриен расширялись все шире и шире, пока он продолжал говорить. К тому времени, как он перешел в теме детей, ее охватила полная паника. Она собрала вместе свои разрозненные мыслительные способности и начала искать наиболее эффективное оружие. Что она может сказать, чтобы удерживать такого мужчину на расстоянии? Его самолюбие. Его гигантское самолюбие и мужская гордость. Она должна это использовать.
— Делай что хочешь. Я буду просто думать об Адаме. — Она зевнула и начала изучать свои ногти.