За гранью снов

Но он знал, что он не один. Они с Табаско вместе исследовали свое новое тело, а за ними следовала тень, словно старший брат или сестра, идущие за малышом, который учится кататься на велосипеде.

Они чувствовали тепло, приветливость и еще многое другое. Дом все это знал.

— Вот ты и внутри, — сказал он.

— Я заметил.

— Получилось! Я съел мальчика. Я никогда раньше этого не делал, не считая Натана, но он уже был мертв тогда.

— А тебе хотелось?

— Иногда. — Голос дома звучал весело. — Только особенных людей.

— Теперь, когда ты съел меня, это означает, что я должен остаться здесь до конца жизни?

Дом не ответил. Джулио подумал, что скажет мама, если он не явится помогать ей обслуживать вечеринку у Ларсенов. Как же он ей скажет, что с ним случилось? Ее это не обрадует. Ему и самому это не нравилось, но Джулио казалось, что было бы грубо попросить дом отпустить его, пока он поглощал его, да ему и самому хотелось, чтобы его проглотили. Почему? Сейчас он и сам не знал. Но если дойдет до худшего, он может попросить Эдмунда передать все это Хуаните…

Но все это казалось таким смехотворным, что он не мог пока отнестись к этому серьезно.

В своем новом воплощении ему почти нечем было двигать. Дом мог открывать и закрывать двери и окна. Может, попробовать это? Он попросил Табаско помочь ему, и они вместе проникли в дверные петли входной двери, чувствуя переход от дерева к металлу. «Как заставить одну поверхность двигаться по другой? Как двигать предметы, не имея мускулов?» — задумался Джулио.

Табаско ответил:

— Это легко; надо только пощекотать немного магией. — И он показал.

Дверь со скрипом открылась.

Дом засмеялся.

Они попробовали щекотать дом еще в нескольких местах, и все втроем смеялись. Двери, шкафчики и ящики открывались и закрывались. Джулио вспоминал места, куда следовало бы заглянуть, а Табаско придумывал, как добраться до них. В конце концов Джулио осознал, что у дома была целая незримая нервная система, нервная сетка магии, в узлах которой пересекались отдельные нервы и скапливался лазурный свет.

— Теперь не двигайся, Джулио-Эшуе, — велел дом и мягко, но настойчиво стал растягивать его, пока Джулио не почувствовал себя змеиной кожей, которую пригвоздили к доске.

— Что ты делаешь со мной?

— Изучаю тебя.

— Зачем? Мне больно. — Его ранки горели и саднили, словно в них попала соль.

— Потерпи немного, — ответил дом.

У Джулио возникло ощущение, что его мысли взболтали и перемешали. Это напомнило ему, как яичный белок смешивается с желтком на сковородке, когда жаришь яичницу.

Его охватило смятение. Какое-то время мысли просто расползались.

Чтобы вызвать пламя из того, что не горит, skorleta, подумал он и тряхнул бы головой, если бы она у него сейчас была. На ум пришло воспоминание о том, как он кусает засахаренное яблоко, красная кожица которого лопается под его зубами, и вкус корицы смешивается со свежей терпкостью зеленого яблока. Потом вспомнился водяной нож, щекотание магией, обугленные крошки, музыкальный фейерверк…

Дом отпустил его. Он лежал, задыхаясь, на крыльце, втягивая в себя кубометры воздуха, и выдыхал их.

— Что это было? — спросил он, когда отдышался настолько, что смог говорить.

— Эшулио.

— Что? Что? — Он сел, вытянул руки перед собой, повернул ладони вверх, вниз. Руки. Вроде бы обыкновенные. Он осторожно дотронулся до половицы, но ощутил вместо древесины кожу. Он нажал чуть посильнее, и его рука погрузилась в дерево. Он медленно потянул руку назад, и она с легким шлепком отделилась от половицы.

— Дом, что это? — прошептал он.

— Чтобы понять что-то до конца, надо это переварить.

— Похоже, многие вещи я не пойму никогда, — сказал Джулио.

— Теперь, когда в твоих пальцах огонь, ты можешь съесть гораздо больше.

— Но разве… Разве это не уничтожает вещь, которую ты изучаешь?

— Нет, если ты научишься правильно это делать.

Джулио потер руки. Они казались нормальными: все мозоли музыканта на своих местах, подушечки пальцев и холмики на ладонях.

Дом съел его, но он остался целым.

Но он изменился. Голова все еще болела от того, что дом сделал с ним напоследок. Бессвязные мысли теснили друг друга.

— А как правильно есть?

— Тебе придется самому учиться. Можешь спросить у Натана. Начни с маленьких вещей. — В голосе дома слышалось веселье. Потом он сказал более серьезно: — Джулио, спасибо, что вернулся, что позволил мне исследовать тебя, что был частью меня.

— И тебе спасибо за то, что позаботился обо мне, когда я не мог сам этого сделать. Спасибо, что впустил меня, — ответил Джулио.

— Пожалуйста, — сказал дом.

— Что ты узнал, рассматривая меня?

— Ты изменился, но твое ядро то же самое, как Натан и говорил. Сегодня был день больших перемен. Некоторые из них я спровоцировал сам.

— Во мне?

Долгое время дом молчал. Джулио поднялся на ноги и ждал.

— Власть имен в людях ослабела, но она остается непреложным законом для тех, кому принадлежит твое второе я, — сказал дом. — До тех пор, пока вы оставались раздельными сущностями, те, кто знал имя твоего второго я, могли командовать тобой, и ты бы не смог сопротивляться. Ты бы не смог так жить, Джулио. — Голос дома смягчился.

— Да, я бы ненавидел это. Мне хватило того, что мной управляли сегодня. Но не думаю, что этого больше не случится.

— Я надеюсь, ты теперь станешь менее восприимчивым.

— Почему? Что ты сделал?

— Подожди, сам увидишь, — сказал дом.

— Сколько времени? Мне пора домой, — сказал чуть погодя Джулио.

— Спокойной ночи, Джулио. Приятных снов.

— Спокойной ночи, дом. — Он обхватил себя руками, вспыхнул, прошел сквозь пламя и, выйдя из него, оказался в своей спальне.

Глава седьмая

Настоящее

Мэтт, задыхаясь, села на кровати. Утро еще только занималось, и она находилась в комнате Джулио в зачарованном доме.

— С чего ты взял, что он не будет возражать против того, что ты все это мне рассказываешь? — закричала она.

На соседней кровати Эдмунд открыл глаза и посмотрел на нее.

— А почему он должен возражать?

— Это же как карта его мозга. Это не честно, дом. Я так долго училась не обращать внимания именно на такие вещи. Люди имеют право на свои тайны. Откуда ты знал, о чем он думал?