За Москвою-рекой. Книга 2
Шрифт:
По рекомендации своего институтского профессора она устроилась на работу в отдел технической информации одного научно-исследовательского института, где отлично справлялась с обязанностями переводчицы, хотя и не имела специальной технической подготовки. Работники отдела души не чаяли в красивой, приветливой сотруднице, быстро оценив ее доброту, скромность, общительный характер.
Душевная боль от неудачного замужества начинала утихать, жизнь входила в нормальную колею. Она вела почти затворнический образ жизни: никуда не ходила, ни с кем из старых знакомых не встречалась, все свободное время проводила за книгой. Устав от чтения, шла в парк, — он был рядом, всего в сотне шагов, — бродила в одиночестве по пустынным аллеям. Иногда садилась на скамейку около
— Так и проживете всю жизнь монахиней? — удивлялась Мурочка. — Неужели вам не хочется пойти в театр, в кино, повеселиться в компании, потанцевать?
— Я свое уже оттанцевала, — невесело улыбалась Муза.
Однажды после работы по дороге домой она встретила Мурочку с высоким, хорошо одетым немолодым мужчиной.
— Легки на помине! — воскликнула Мурочка. — Я только что рассказывала Юлию Борисовичу о вас. Познакомьтесь, пожалуйста.
Юлий Борисович оказался человеком воспитанным, с приятными манерами. Держался он скромно, разговаривал с Музой почтительно. Он предложил Мурочке проводить новую знакомую до Сокольников.
— А мы отправимся с вами, Мурочка, в Сокольнический парк. Там отличный ресторан, — пообедаем вместе, если, конечно, вы не будете возражать.
— Я с удовольствием! — ответила Мурочка игриво. — Только что за эгоизм: почему мы с вами, а не втроем?
— Разумеется, я буду очень рад, если Музе Васильевне захочется провести с нами время.
Муза промолчала.
— Пойдемте с нами, — уговаривала Мурочка, — доставьте нам такое удовольствие. Завтра воскресенье, рано вставать не надо. Пообедаем, послушаем музыку, потанцуем. Как говорится, себя покажем, на других посмотрим.
Для решительного отказа у Музы не нашлось причин. «Тем более что мы втроем», — подумала она и согласилась.
Юлий Борисович проявил необыкновенную щедрость. Он заказал дорогие закуски, отлично разбирался в винах. Ко всему он оказался еще и хорошим танцором.
Так состоялось знакомство Музы Васильевны Горностаевой с Юлием Борисовичем Никоновым.
На первых порах ей показалось, что на ее пути наконец-то появился настоящий человек, что эта связь будет приятной, прочной. Но очень скоро она стала сомневаться в правильности этих своих предположений, хотя видимых причин для сомнений как будто и не было. Юлий Борисович вел себя по отношению к ней в высшей степени предупредительно и корректно. Однако Муза была достаточно проницательной женщиной, чтобы не заметить в нем какую-то неестественность, а временами и фальшь. Особенно смущали ее дорогие подношения, которые он ей делал. Время от времени Юлий Борисович оставлял у нее на несколько дней то сверток, то маленький чемодан. Она не знала содержимого свертков и чемодана, считая недостойным копаться в чужих вещах, но во всем этом ей чудилось что-то нечистое.
И она по-настоящему испугалась, когда он преподнес ей перстень с крупным бриллиантом. Сначала, увидев старинное красивое кольцо, она пришла в восторг. Но потом сняла перстень с пальца и, положив на туалетный столик, сказала:
— Спасибо, Юлий Борисович. К сожалению, я не могу принять от вас такой дорогой подарок.
— Почему? — спросил он с наигранной веселостью. — Я перстень не украл, не купил. Это — остаток прежней роскоши, так сказать, семейная реликвия. Перстень носила моя покойная матушка. Кому же мне его подарить, если не такой прелестной женщине, как вы?
— Я тронута. Но перстень возьмите. Я не могу принять его.
— Скажите, почему вы относитесь ко мне с недоверием? — Юлий Борисович укоризненно посмотрел ей в глаза. — Разве я давал
вам для этого повод? Тружусь, как все… Если живу немного лучше, чем многие, так это результат сочетания целого ряда благоприятных обстоятельств. Некоторые дорогие безделушки, как, к примеру, этот перстень, оставлены мне родителями. Трофейное имущество, купленное по случаю, позволило мне прилично обставить свою комнату. Ну и, наконец, трудолюбие! Я всю жизнь трудился и сейчас тружусь не щадя сил… Вы знаете, что я холост, — у меня нет особых расходов, а зарабатываю я прилично. Так почему мне не жить хотя бы немного лучше окружающих и не делать подарки женщине, лучше которой нет и не может быть в целом свете?Длинная речь Юлия Борисовича произвела на Музу впечатление совершенно обратное тому, на которое он рассчитывал: она не поверила ни одному слову.
— Вы вправе жить так, как вам нравится, — сдержанно заметила она.
— Мне страстно хочется, чтобы вы стали моей женой! — не поняв ее холодности, продолжал Юлий Борисович. — Сколько раз я говорил вам об этом и повторяю снова! Ведь вы не безразличны ко мне, как хотите сейчас показать. Но почему-то всякий раз делаете вид, что не слышите об этом моем желании. Вы не согласились даже побывать у меня дома… Признаюсь, это меня обижает. Я не принадлежу к числу безгрешных, много видел на своем веку женщин, но, уверяю вас, никому не делал такого предложения!
— О, я крайне польщена тем, что вы так великодушно выделяете меня из многочисленных ваших знакомых!.. Но я уже говорила вам, повторяю и сейчас, что никогда не соглашусь стать вашей женой!
Решительный тон Музы задел Юлия Борисовича, не привыкшего получать от женщин отказ. Он встал, подошел к туалетному столику, повертел флаконы с духами, банки с кремом, потом повернулся к ней:
— Может быть, вас тяготит и знакомство со мной?
— Как вам сказать? — ответила она после некоторого раздумья.
Леонид не знал, что, спрашивая Музу о знакомстве с Юлием Борисовичем, он задевает ее больное место…
Муза была права, когда не поверила ни одному слову Никонова, — он действительно жил двойной жизнью и делал это довольно ловко.
В 1951 году он был арестован по делу о продаже под видом отходов шерстяной пряжи. Предварительное следствие установило, что главный механик Главшерсти Никонов Ю. Б. не имел прямого отношения к вопросам сбыта, — следовательно, если он и сыграл в деле какую-то роль, то незначительную. Непосредственный виновник сделки, начальник сбыта главка Голубков, держался твердо, никого из своих сообщников не выдавал. Боясь показательного суда, он брал всю вину на себя и на вопросы следователя об участии Никонова в махинации с пряжей отвечал отрицательно. Никонов, мол, свел его с артельщиками без всякой корысти, думая, что речь действительно идет об отходах. Не выдали Никонова и работники промкооперации.
На этом основании Никонова освободили из-под ареста и взяли у него подписку о невыезде до конца следствия.
Сообразив, что на суде могут возникнуть непредвиденные обстоятельства, Юлий Борисович воспользовался временной свободой, чтобы привести в порядок свои личные дела. Прежде всего под видом дальней родственницы он прописал к себе одну богобоязненную старуху. Положил на ее имя в сберкассу значительную сумму денег и взял от нее письменное распоряжение сберкассе — переводить плату за квартиру.
— А вы, бабуся, получайте каждый месяц сорок рублей и живите, как кума королю, да молитесь за меня богу. В случае, если я исчезну на некоторое время, не бойтесь, берегите вещи и никого в квартиру не пускайте.
Юлий Борисович мог так распорядиться, потому что во время обыска у него на квартире денег не нашли и ничего из вещей не изъяли. Работники МУРа несколько раз перекладывали три шерстяных отреза, хотели было приобщить их к делу, потом махнули рукой и оставили. Воспользовавшись этим, Юлий Борисович реализовал некоторые ценные вещи, другие перепрятал, — он прекрасно понимал, что в случае неблагоприятного исхода судебного процесса ему придется сесть в тюрьму.