За Москвою-рекой. Книга 2
Шрифт:
На суде дело приняло нежелательный для Юлия Борисовича оборот. Голубков и артельщики, поняв, что показательного суда не будет, сознались в том, что передали подсудимому Никонову Ю. Б. в разное время около сорока тысяч рублей за посредничество.
Юлий Борисович отрицал факт получения денег, врал и изворачивался как мог, но улики были неопровержимы. Его приговорили к трем годам тюремного заключения и взяли под стражу. У всех осужденных, за исключением Никонова, конфисковали имущество.
Казалось бы, карьера Юлия Борисовича на этом должна была закончиться. Но не такой
В лагере на первых порах ему было плохо. Подъем в шесть утра, тяжелая, непривычная физическая работа, простая пища. Кругом уголовники, — ругань, матерщина. Он начал было отчаиваться, но помог случай. Однажды его вызвал начальник лагеря и спросил:
— Ты, кажется, инженер-механик по профессии?
Юлий Борисович вздохнул:
— Да, гражданин начальник, был инженером-механиком. Последнее время был главным механиком большого союзного главка.
— Это меня мало интересует. Нам нужен не чиновник, а настоящий механик, хорошо знающий металлорежущие станки. Скажи, ты мог бы руководить нашими механическими мастерскими?
— Мне трудно сразу ответить, гражданин начальник. Дайте возможность сначала ознакомиться с делом, потом уж решать. Не в моих правилах подводить себя и других…
Ответ понравился начальнику лагеря. Он приказал расконвоировать заключенного Никонова Ю. Б. А через пять дней тот был назначен руководителем механических мастерских, где работало более двухсот заключенных.
Юлий Борисович старался изо всех сил и работал, как никогда в жизни. Не шутка — каждый отработанный им день засчитывался за три, таким образом три года тюремного заключения сокращались до одного.
Состоялось знакомство Юлия Борисовича со «знаменитым» дельцом из Львова Аркадием Семеновичем Шаговым, по прозвищу «Папаша», — знакомство, сыгравшее роковую роль в жизни Юлия Борисовича.
Шагов, плотный, среднего роста лысеющий мужчина лет сорока пяти, всегда суетился, куда-то спешил и в разговоре всем говорил «дорогой». Он был мастером на все руки: актер, режиссер, исполнитель эстрадных песен и куплетов. Умел рисовать. Конечно, шедевры он не создавал, но афиши, плакаты и декорации давались ему без труда. Оценив способности Шагова, начальник лагеря назначил его заведующим клубом и руководителем драматического кружка. Завидные должности, дающие Аркадию Семеновичу относительную свободу.
Шагов пользовался популярностью даже у отпетых уголовников. Для этого были особые причины: он был щедр, и у него всегда было курево (это ценилось дороже всего), сахар, консервы, масло, белый хлеб и всякая другая снедь. Как он доставал все это, как ухитрялся прятать от лагерного начальства — оставалось загадкой.
Шагов считался старожилом, знал всех, и все знали его. Надзиратели, воспитатели, сам начальник и его старший помощник по политчасти относились к Папаше снисходительно, прощали ему небольшие шалости. Оберегали его и уголовники.
Как-то однажды вор, новичок в лагере, украл посылку,
полученную Шаговым. Аркадий Семенович пришел в ярость, он пошел к старшине уголовников по прозвищу Сашка Кривой и сказал:— Ну, знаешь, дорогой, если ваши ребята и меня будут обкрадывать, тогда мир перевернется вверх тормашками и не будет в нем никакого порядка.
Украденная посылка была найдена в тот же день и возвращена Папаше в целости и сохранности, там не хватало куска копченой колбасы, ее успел съесть воришка, за что атаман принес Аркадию Семеновичу искренние извинения, точь-в-точь как это делается в дипломатическом мире.
Как-то ранней весной, когда Юлий Борисович только-только осваивался с ролью заведующего механическими мастерскими лагеря, в клубе прорвало водопроводную трубу. Шагов побежал в канцелярию просить о помощи. По дороге он встретил Никонова, остановил его:
— Вот как раз вас-то мне и нужно! Я Шагов, Аркадий Семенович, заведующий клубом и руководитель драмкружка. Многие зовут меня еще Папашей, может, слыхали? — представился он. — В клубе прорвало трубу, срочно пришлите, дорогой, слесаря, иначе вода зальет весь первый этаж.
— О вас я слышал много хорошего, Аркадий Семенович, — любезно ответил Юлий Борисович. — Но, к сожалению, все слесари разошлись по нарядам. — Он задумался на минуту, — не хотелось отказывать лагерной знаменитости. — Может, я сам сумею исправить, — как-никак инженер-механик.
В клубе он перекрыл воду, намочив тряпку цементным раствором, обмотал ею трубу с трещиной.
— Часа через два можете открыть воду. — Он хотел было уйти, но Шагов удержал его:
— Не хотите ли, дорогой, выпить со мной стаканчик крепкого чая и закусить чем бог послал?
Юлий Борисович с благодарностью принял приглашение, — в лагере не часто приходилось пить хороший чай.
Шагов повел его к себе в конуру за кулисами, поставил чайник на плитку и, заперев двери клуба, угостил Юлия Борисовича по-царски: копченой колбасой, сыром, маслинами, консервами и белым хлебом. Так состоялось их знакомство, превратившееся вскорости в дружбу.
Они стали часто встречаться. Однажды, во время очередного пиршества, Шагов сказал Никонову:
— Извините, дорогой, я знаю, по здешнему этикету не принято спрашивать, кто за что сидит. Но мы с вами друзья и, мне кажется, можем нарушить этот неписаный закон. Как вы думаете, дорогой?
— Согласен с вами! Тем более что мне скрывать абсолютно нечего, — ответил Юлий Борисович, приготовляя себе бутерброд с голландским сыром.
— В таком случае рассказывайте, дорогой, как могло случиться, что такой культурный, интеллигентный человек, как вы, специалист высокой квалификации, угодил сюда.
— Честно говоря, по неопытности, за пустяк! — Юлий Борисович рассказал Шагову историю о комбинации с шерстяной пряжей со всеми подробностями и без утайки.
— Ай-яй-яй! — воскликнул тот, выслушав исповедь до конца. — Из-за каких-то сорока тысяч — три года! Многовато… Разве можно так дешево продавать свою свободу, дорогой? Вы при желании могли бы зарабатывать в три, пять, десять раз больше и с меньшим риском.