За Москвою-рекой. Книга 2

Понемногу он привыкал к новой жизни. Днем работал в мастерских, по вечерам читал или играл в шахматы. А когда Шагов бывал свободен, шел к нему в клуб. С питанием тоже более или менее наладилось: он покупал в лагерном ларьке положенное количество продуктов, изредка получал посылки от старухи, которую вселил к себе в комнату, но главным источником его сытости был Шагов. Мало того, что он щедро угощал Юлия Борисовича, он снабжал его кое-какими продуктами: чаем, сахаром, сгущенным молоком, белыми сухарями, изредка даже колбасой. Казалось, все складывалось для Никонова сносно. Лагерники относились к нему терпимо, — по крайней мере не обкрадывали, не ругали на каждом шагу площадными словами. У лагерного начальства он тоже был на хорошем счету и не терял надежды освободиться досрочно. Единственное, к чему он никак не мог привыкнуть, была жизнь в бараке — в большом, длинном помещении с низким потолком, в котором стояли в ряд восемьдесят железных коек. Летом там бывало жарко, душно, хотя все окна открывались настежь. Зимой же воздух, насыщенный запахом грязных тел, пота, влажных портянок, вызывал тошноту. Но самым страшным бичом для Юлия Борисовича был храп, — из-за него по ночам он не мог сомкнуть глаз, всю ночь ворочался с боку на бок, затыкал уши ватой, но ничего не помогало. Только на рассвете он, усталый и измученный, забывался коротким сном, но тут наступало время подъема.

Даже днем этот храп звенел в ушах, сверлил мозг, и Юлий Борисович мечтал избавиться от барака. Спал ведь Шагов у себя в клубе, почему же ему, руководителю механических мастерских, не пользоваться такой привилегией? Чем он хуже других?

Заглянув дня через три к Аркадию Семеновичу «на огонек», Юлий Борисович спросил Шагова:

— Как вам удалось, Аркадий Семенович, переселиться из барака? Я совсем не сплю по ночам и просто не знаю, что делать? Готов спать на голой земле, лишь бы не дышать спертым воздухом «спальни», не слышать страшного храпа!

— Покинуть барак считается серьезным нарушением лагерного режима, — сказал Шагов. — Мне с превеликим трудом удалось завоевать право спать здесь, в клубе…

— Значит, ничего не получится?

— Боюсь, что нет. Попытайтесь поговорить с начальником лагеря, он, кажется, относится к вам неплохо.

— Вряд ли он поможет. — Лицо Юлия Борисовича выражало одновременно печаль и скорбь. — Видимо, я не дождусь свободы, умру от бессонницы, — добавил он.

— Не отчаивайтесь, дорогой друг! Вы молоды, здоровье у вас крепкое. У вас все впереди!

— Впереди я тоже не вижу ничего хорошего… В наших условиях человек, имеющий судимость, подобен члену касты неприкасаемых в Индии — перед ним закрыты все пути-дороги.

— Я не совсем понимаю вас, — Шагов пожал плечами. — Вы что, мечтаете карьеру сделать, собираетесь в недалеком будущем стать министром?

— Нет, но все же… — замялся Юлий Борисович.

— Все эти высокие должности, положение в обществе и прочее — ерунда, суета сует. Делайте деньги, большие деньги, и тогда вы будете иметь все!.. Одеваться у лучших портных, пить дорогие вина, квартиру обставите стильной мебелью, и красивые женщины будут вам доступны. Спрашивается, чего же еще нужно живому человеку? Надеюсь, вы не верите в потустороннюю жизнь?

— Только этого не хватало!

— Вот и надо позаботиться о хорошей жизни на этом свете, памятуя, что маленький человек имеет ряд существенных преимуществ, о которых не знают непосвященные. Прежде всего, его не преследует постоянный страх, что он лишится положения и власти. Он пренебрегает общепринятыми правилами и условностями, — человек он маленький, незаметный, что с него взять? Он не утруждает себя размышлениями о высоких материях, не думает о судьбах человеческих и ни за что не отвечает. Имейте в виду, что посланники и министры страдают, как правило, геморроем и несварением желудка!

— Стало быть, дело за небольшим: уметь, как вы говорите, делать деньги… Но вот беда — этого хотят многие, очень многие. Хотят, но не умеют!

— Вот мы и подошли, дорогой, к основному пункту нашей беседы. Когда приблизится время вашего освобождения, я дам вам несколько советов, причем совершенно безвозмездно! А еще, быть может, укажу на людей, которые помогут вам в начале вашей деятельности на новом поприще.

— А через некоторое время придется снова вернуться сюда, чтобы дышать тошнотворным воздухом казармы… — без особого энтузиазма заметил Юлий Борисович.

— Дорогой, от случайностей никто в жизни не гарантирован. Как говорится, от тюрьмы и от сумы не уйдешь… Но смею вас заверить, что новое занятие, которое я порекомендую, менее опасно, чем, скажем, подледная рыбная ловля… Вы любите рыбачить?

— Нет.

— Напрасно. Рыбная ловля успокаивает нервы. Это удивительно приятное занятие, дорогой, особенно для людей пожилого и среднего возраста, вроде нас с вами… Представьте себе: сидишь на зорьке у реки, под тенью ветвистого дерева, закидываешь удочку в воду, а сам предаешься сладостным мечтам, строишь воздушные замки, сочиняешь сказки. Кругом ни души, тишина! В эти часы ты властелин мира, всемогущ… — По блаженному выражению лица Аркадия Семеновича не трудно было догадаться, что он вспомнил о чем-то очень приятном. — На чем мы остановились? — спросил он и тут же вспомнил: — Да… Так вот, к сожалению, жизнь таит множество опасностей… Даже переход через улицу не лишен известного риска. Но на то человек и наделен разумом, чтобы быть осторожным, беречь себя от возможных случайностей. К этому следует еще добавить, что опасности уменьшаются во много раз опять-таки при помощи денег…

— Извините, — перебил Юлий Борисович, — но боюсь, что эта теория безнадежно устарела и не подходит к нашим условиям, чему доказательство — ваше присутствие здесь, в лагере…

Шагов усмехнулся.

— Ну, дорогой, вы упрощаете вопрос!.. Мое пребывание здесь вовсе ничего не доказывает. Это, так сказать, печальное исключение из правил. Если бы не деньги, я очутился бы за решеткой куда раньше, и, видимо, не один раз… Да, в моей практике разное бывало. Вот, к примеру, случай в Вильнюсе, сразу после войны. Дошли до меня слухи, что там можно приобрести золото и валюту по сходной цене. Не теряя времени я отправился туда, сошелся с нужными людьми — и дело пошло…

Однажды, это было, кажется, на седьмой день моей жизни в этом красивом городе, возвращался я в гостиницу и нес в чемоданчике порядочное количество всякой всячины. Вдруг около меня словно из-под земли вырос человек в штатском и спрашивает: «Что у вас, гражданин, в чемоданчике?» В ответ я сразу в бутылку, — какое, мол, ваше дело? Человек в штатском вытаскивает из кармана синюю книжечку и протягивает мне. Читаю, — там черным по белому написано, что обладатель книжки не кто иной, как оперуполномоченный уголовного розыска.

Положение у меня, сами понимаете, хуже губернаторского, попал, что называется, как кур во щи, имея с собой вещественные доказательства своей виновности. В чемоданчике три тысячи хрустящих американских долларов и двенадцать каратов бриллиантов чистейшей воды. Упрячут меня лет на десять, — в этом сомневаться не приходилось. Нужно отвертеться во что бы то ни стало, отвертеться любой ценой. Разумеется, сперва я встал в позу обиженного и начал говорить высокопарные фразы: что это такое, кто дал право хватать честных советских граждан на улице, попирать их гражданские права в нашем свободном государстве и прочее, и прочее. Не помню уже, какую еще нес чепуху. Вижу, мои слова не производят никакого впечатления. В ответ оперуполномоченный повторяет одно: «Пойдемте в отделение, там разберут». Незаметно изучаю физиономию своего спутника и принимаю решение — рисковать!

В таких случаях нужно сразу огорошить блюстителя порядка предлагаемой суммой. Мелочишкой не отделаться. «Хотите двадцать пять тысяч?» — спрашиваю оперуполномоченного. Тот от неожиданности заморгал глазами, проглотил слюну и, не веря собственным ушам, хриплым голосом переспросил: «О чем вы это?» — «Предлагаю вам двадцать пять тысяч наличными. Это примерно ваш двухлетний оклад», — отвечаю ему. «Как же так», — бормочет оперуполномоченный. «Очень просто, — успокаиваю я его, — отпустите меня подобру-поздорову и получайте кругленькую сумму. Попрошу вас только об одном: деньгами не шикуйте, иначе попадетесь и потянете за собой меня». Мой спутник ничего не отвечает, но шаги наши по мере приближения к отделению милиции замедляются: верный признак того, что рыбка клюнула. Меня не проведешь, я опытный воробей: понимаю, что оперуполномоченный готов взять деньги. Однако сразу сделать это он не может, — ему нужно время, чтобы внутренне подготовиться, а может быть, выдумать мотивы и оправдаться перед самим собой. В общем, штучки сентиментальных интеллигентишек всех времен и народов!.. «Ладно, — говорит, — давайте деньги и можете идти куда хотите». Легко сказать — давайте деньги. Не будешь же отсчитывать их на улице, да и денег-то таких не было у меня с собой. Но теперь я мог диктовать ему свою волю. «Договорились, — отвечаю. — Пойдемте со мной до гостиницы. Вы посидите в ресторане, а я через десять минут вынесу вам деньги, завернутые в газетную бумагу, и незаметно оставлю на вашем столике, проходя мимо». Конечно, можно было пригласить его в номер, но, сами понимаете, мне не хотелось видеть его у себя, — в гостиницах много любопытных глаз.