За огнями маяков
Шрифт:
Посмотрев на часы, Иван Кузьмич наполнил себе стакан и, предложив то же самое сделать присутствующим, поднялся над своим руководящим местом, выпил за наступающий Новый год. Включили радиоприемник — завершались удары кремлевских часов.
— Ур-ра-а! — вразнобой закричали гости.
— Ур-ра-а-а! — раздавались восклицания по залу.
Миша заиграл на баяне туш, молодежь взялась за шампанское, захлопали пробки, подняли стаканы. Закусив, народ сразу поднялся, стал собираться на улицу. Пошли к спуску, на обледеневшую горку, занесенную свежим снежком. Гоша со Светой поскользнулись на горке, упали, покатились, оглашая Вселенную визгом и хохотом. За ними стоя, с не меньшим хохотом — Гена Седов и Машенька. И Тоня с Олегом, и Семен с Борухом
На горку между тем тянулись люди, на простор, где звонкое веселье лилось через край. Незнакомые и чужие обнимались и вместе скатывались. Люди исходили невиданной радостью, будто этот Новый год — бог знает, какое чудо!
Незнакомая Олегу особа схватила его за плечи, тоже увлекла на горку, и оба со смехом бухнулись посреди груды таких же хохочущих, и в общей массе понеслись вниз.
Авенир Калашников в обнимку с какой-то девушкой и Семен с его женой Тоней налетели на них, встающих, со всей скорости снова сбили. И еще, черт те кто налетел — образовалась гогочущая и визжащая куча-мала, в которой не разобрать, где руки, где ноги, и вообще — кто есть кто: Тоня Калашникова со смехом оторвала Олега от незнакомки, повисла на его шее, заняла все внимание.
Поварихи с кухни предупредили публику, чтобы те не уходили далеко и обязательно возвратились обратно: будет подано очередное блюдо — жареная баранина. Сейчас одна из них пришла сюда с приглашением и в этой снежной кутерьме растерянно искала «своих».
Жареная баранина — это здорово. Олегу очень хотелось баранины, но какое-то жгучее чувство потянуло его в сторону. Пошел на берег моря, откуда из кромешной тьмы доносился какой-то неясный гул. Вышел на высокий берег, спустился, миновал судоремонтные мастерские, подошел к ледяной кромке берега. Постоял, послушал, как волна ударяет и, шипя, скатывается обратно в море; поглядел, как по блестящему, вылизанному водой льду катится пена, и, блестя, по-своему, рыхло и волнообразно отражается лунный свет. Неясными очертаниями темнеет стоящий у берега, отбивающийся от вечных волн корабль. Явившийся из прошлого, надолго он здесь обосновался, «Михаил» этот. Стоит он, лежит ли, но служит верной приметой города Александровска.
Итак, пятидесятый! Наступил! Середина века! Встретили! А что же, ну, что ждет впереди?. Каким событием возрадуют оставшиеся пятьдесят лет двадцатого века? Что еще предстоит, кроме отвратительной, подлой этой войны с немцами, отобравшей и детство, и юность, и зрелость целого поколения, уничтожившей творческих людей. Цвет нации.
На Большой Земле, конечно, еще не встретили Новый год. Мама, папа, сестренка Шура, маленький Толик — как они там? А Лена в Москве, живет в общежитии. Что она? Как она? Задумался… Неудержимо потянуло домой, в пустую комнатку с настольной лампой, с чистым листом бумаги…
А Гоша, оказывается, уже дома. Пьяненький. Держит в руках письмо, туда-сюда поворачивает. Пришла почта.
И письмо! Заставил-таки сплясать… С обратным адресом, с штемпелем, как положено. Авиапочтой, шло недолго. Как это кстати, к Новому году — вот это подарок!
Гоша радуется не меньше, цветет, как майская роза, и держит в руках… еще письмо! Получил из Южного, от Люды. Ах ты, тихоня!
— Погоди, не распечатывай, — Гоша придержал Олега. Подведем итоги вечера. Ты почему не вернулся в столовую? Ведь повара звали. Там еще и питье осталось, кстати.
— Да так, тоска обуяла, пошел к проливу. Но ведь и ты тоже?
— Я-то вернулся, выпил, закусил. Но я чувствовал, что пришла почта и есть письмо… — Одно письмо он протянул вспыхнувшему от радости Олегу. — Ладно, давай читать. И сейчас же отпишем.
Свет от настольной лампы теперь придется делить на двоих: писать каждому со своего краю.
19. Кубок города
Радиола смолкла, пошли объявления. Судьи в белом заняли свои места. Свет
в зале погашен, остался только на сцене, где установлен ринг. Третий день соревнований, бои начались, внимание зрителей приковано к происходящим на ринге событиям.Эдуард Грибанов, тоненький, подвижный, выглядит внушительней своего соперника, он постоянно обманывает. Удары его резки и точны. Бой выигрывает с значительным преимуществом.
Заика Володя Дорохин в легчайшем весе работает ровно, над противником особенного преимущества не обнаруживает. Пока не прибегает к своему козырю: сериям ударов на средней дистанции. Заканчивает схватку под бурные аплодисменты.
Жора Корчак, дисциплинированный и послушный, бой ведет с чрезвычайным упорством, что называется, «рубится». Добивается победы.
Миша Шульга — врожденный боец. Чувствует дистанцию и атакует внезапно, добивается преимущества, часто явного. Здесь, на этих соревнованиях, он проявил себя бойцом многообещающим: в каждом бою одерживал оглушительные победы.
Георгий Шаталов, боец средних способностей, весьма осторожный, здесь стал неузнаваем. Вышел на ринг с необыкновенным подъемом, на своего противника, Тимофея Соболева, смотрел с ненавистью. Присутствующие ли в зале знакомые девушки преобразили его: прямым ударом справа он дважды послал противника в нокдаун и добился победы. В этой бесспорной ситуации Соболев еще что-то говорил о неправильном судействе…
В товарищеской встрече восемнадцатилетний левша Слава Маннаберг в трудном бою уступил сержанту Константину Демину. Не достало парню дыхания. Вот оно, злоупотребление…
Итак, сегодня финальная встреча, она складывается в пользу первого училища. Переполненный зал клуба пограничников, однако, шумит и гудит в ожидании еще какого-то события, какого-то необыкновенного финального боя…
Вместо привычного гражданского костюма, в котором ходит Олег на соревнования, вышел он в трусах, в майке, в боксерских туфлях. Стоя в углу, в придвинутом деревянном ящичке, стал натирать подошвы туфель канифолью. Его появление в боевой форме публика встретила аплодисментами. Из разговоров и пересудов знает: в городе им интересуются, ждут его выступления, и сейчас за его движениями, конечно, внимательно следит весь зал. Судья Володя Глашкин, высокий, худощавый, с коричневым лицом и носом кавказца, проверяет перчатки, щупает трусы — удостовериться в наличии плавок. Приехал он из Ставрополя. Сразу познакомился с Олегом, встречаться с ним в бою, тем более на ринге, напрочь отказался. За команду горного техникума, вместо себя он выставил студента Витю Климова. А того, по правилам соревнований, к бою с перворазрядником Олегом Сибирцевым, к Витиному удовлетворению, не допустили, автоматически присудив поражение.
Сегодня заключительная встреча на кубок Александровска, бои ведут первое и четвертое училища. Олег встречается с физруком четвертого, москвичом Борисом Тарасовым. Против встречи с Олегом тот не возразил, но перед выходом на ринг вдруг подошел:
— Давай будем не в полную силу. Я ведь знаю, какие у тебя удары…
— А у тебя!.. — Олег набычился. Не ожидал от Бориса таких слов. И так собирался работать по-божески. Сейчас же бой будет походить на пятнашки.
— Че ты обиделся? Я же не боксер, а борец. В Москве провел всего три боя.
— Сейчас ты боксер. К боям готовился и один бой уже выиграл в хорошем стиле. Осталась заключительная встреча.
— Ну, хоть первый раунд — не в полную силу.
Силу Олеговых ударов, конечно, преувеличивает — наслышан слухами, переходящими от одного к другому. Борис уверен, что предупрежденный Олег не станет бить сильно, как не бьет своих воспитанников на спаррингах.
Их встречу как заключительную перенесли на конец соревнований. И вот судья позвал на середину ринга. Пожали руки, стали слушать, что говорит Владимир Глашкин. Тарасов выглядит внушительно: косая сажень в плечах. Массивные мышцы выделяют его на фоне «нормального» Олега Сибирцева. Недаром же на сцене Борис играл роль… статуи.