За Отчизну
Шрифт:
Не прошло и часу, как в камере появилась кругленькая фигурка монаха. Покосившись на Штепана, он подошел к Вилему и присел у изголовья, готовый слушать исповедь узника.
В один момент Штепан оказался возле монаха:
– Слушай, поп, ты хорошо знаешь: одно мое слово о том, что ты выдал всех пльзенских католиков, - и ты мигом окажешься с петлей на шее.
Горгоний ничего не ответил и лишь моргал глазами.
– В тот день, когда мы с паном Вилемом погибнем, во всех городах о тебе будут кричать глашатаи, и где б ты ни был, тебе несдобровать. Но если ты выполнишь наше требование, мы тебя не тронем.
–
– Мы хотим только одного - сегодня же нас должны перевести в подземелье под этой башней, где раньше хранилось зерно. Больше ничего от тебя не требуется.
– Сегодня же ваше желание будет исполнено, - со смиренными поклонами пятясь к двери, обещал монах.
– Так помни о глашатаях!
– крикнул ему вслед Штепан.
В тот же вечер Горгоний говорил отцу Гильденбранту:
– Проклятый еретик Штепан Скала окончательно обнаглел и ропщет на плохую камеру. Я прошу ваше преподобие поместить его в подвал под башней, где прежде хранилось зерно. Там, в темноте, в зловонии, среди полчищ крыс, он, наверно, смирится.
С таким искренним раздражением и возмущением требовал Горгоний наказания для обнаглевшего еретика, что отец Гильденбрант охотно согласился.
– Новый бургграф замка пан Сезима Коцовский охотно уважит вашу похвальную строгость и переведет сына дьявола в подходящее для него помещение...
– Но как быть с паном Новаком?
– поинтересовался пан Сезима.
– Выполните приказ пана Крка. Вилем Новак должен всюду следовать за еретиком Штепаном Скалой.
Ночной сон Штепана и Вилема был неожиданно прерван приходом пана Сезима с Генрихом.
– Вставайте и следуйте за мной!
– грубо скомандовал пан Сезима.
Узники без слов поднялись и, гремя кандалами, двинулись за паном Сезимой, сопровождаемые злорадно усмехающимся Генрихом.
Новая камера действительно была ужасна: полная темнота, затхлый, зловонный воздух, сырость и шныряющие во все стороны крысы. Генрих бросил на пол две охапки свежей соломы и, уходя, не отказал себе в удовольствии поиронизировать:
– С новосельем, уважаемые паны! Здесь вы будете в интересном обществе, можете даже устраивать гуситские проповеди. Святой Франциск Ассизский читал проповеди птичкам, а вы, бакалавр Штепан, - крысам.
Дверь глухо захлопнулась, и узники оказались в полнейшей темноте.
– Пан Вилем не ошибся? Не перепутали ли, случайно, подвалы?
– В голосе Штепана прозвучал горький юмор.
– Клянусь святым Вацлавом, подвал тот самый! Погодите!
Звеня кандалами, пан Вилем подошел к стене и стал ее ощупывать.
– Так... Тут крюк, а дальше выступ, другой... кирпичная кладка... Все как надо.
Пан Вилем стал на колени и начал, позвякивая цепями, разрывать толстый слой мусора на полу.
– Вот оно, слава создателю! Следующей ночью мы будем на свободе.
– А цепи?
– Цепи? Пустяки! В любой деревушке найдется кузнец. Меня здешние мужики уважают.
Утром до слуха узников донесся глухой удар, другой, третий.
– Пушки!
– не то радостным, не то встревоженным тоном определил пан Вилем.
– Пожалуй, пан Вилем, следует привести свой замысел в исполнение, а то как бы в наказание за беспечность нам не укоротили на скорую руку рост на голову.
Пан
Вилем уже позвякивал цепями около кольца в железной плите. Встревоженные крысы с резким писком сновали около пана Вилема. Штепан подошел поближе, и они вместе взялись за кольцо. Напряглись, понатужились, но плита осталась лежать без малейшего намека на движение.– Давайте еще раз... Ну, дружно!
– прохрипел пан Вилем, напрягая вместе со Штепаном все свои силы. Плита чуть-чуть стала подаваться.
– Возьмите кирпич и, как только я приподыму, подложите. Ну, еще р-раз!.. Так. Подложили? Хорошо.
Немного передохнув после непривычной работы, оба узника вновь взялись за край железной плиты. Воздух еще раз дрогнул от пушечного удара.
– Как будто начинается бой. Интересно, заделали они без меня щель в северном углу стены?
– вспомнил пан Вилем.
– Ну, возьмемся еще разок!
Еще одно усилие - и плита медленно поднялась. Снизу дохнуло холодом и сыростью. Под ногами узников чернело отверстие.
– Эх, жаль, цепи мешают! Ну, будем спускаться!
Пан Вилем спустился в отверстие.
– Лестница здесь. Спускайтесь осторожнее, чтобы не свалиться, - глухо донесся снизу голос Вилема.
Штепан полез в люк. Железная лесенка была не особенно длинная - локтей десять. Скоро Штепан коснулся ногой твердой почвы и почувствовал, как звякнули кандалы. Тут же рука пана Вилема ухватила его за локоть. Так, взявшись за руки, они пошли в полной темноте по коридору. Они слышали, как по кирпичному полу пробегали крысы - постоянные обитатели всех заброшенных подземелий.
Идти пришлось довольно долго. Штепану стало казаться, что у него шумит в ушах.
– Пан Вилем, мне кажется, у меня в голове какой-то шум, похожий на шум воды.
– Это не в голове, пан Штепан, а на самом деле. Над нами - вода. В этом месте ход проходит под речкой, что впадает в замковый ров... Постойте минуточку.
Пан Вилем стал в темноте что-то искать на стене. То там, то сям слышался лязг его цепей.
– Ага, вот оно! Теперь мы можем не беспокоиться, что за нами будет погоня.
– Не беспокоиться? А я думаю, как раз наоборот: с кандалами на ногах особенно далеко не уйдешь. И если только они нас уже хватились - мы пропали.
– Пропали? Как бы не так!
– уверенно и насмешливо послышался из темноты голос пана Вилема.
– Дайте-ка сюда руку. Что вы нащупали?
– Да словно какой-то кусок веревки...
– Правильно. Это и есть моток веревки. Мы будем теперь, двигаясь вперед, его разматывать. А как выйдем наружу, вы увидите, что это за моток.
Пан Вилем сказал правду. Скоро они подошли к концу хода. Нащупали лестницу. Уперлись головой в железный люк. На этот раз плита поднялась легче и быстрее. В глаза ударил дневной свет.
– Чтобы вам было понятно, в чем дело, я сейчас объясню. Под речкой в ее дне устроены трубы с закрытыми заслонками. Когда я потяну за эту веревку - заслонки отодвинутся, вода из речки устремится в трубы и в несколько минут затопит подземный ход. Это один чешский мастер сделал для деда покойного пана Крка. Теперь таких мастеров нет.
В воздухе пронесся гул пушечного залпа. Затем до ушей Штепана и Вилема донесся странный, все нарастающий гул, напоминающий рев какого-то исполинского животного.