За пределом
Шрифт:
– С удовольствием, - согласилась Надя, которая на год вперед насмотрелась на 'родные косточки.'
Да и миз Милн ей понравилась. Было в ней что-то располагающее, а еще цепляющее. Опрятная миловидная худощавая до прозрачности, до какой-то щемящей трогательности. И глаза, бездонные полные боли, ожидания и надежды глаза.
– Понимаете, мне очень нужна эта работа, - идя вдоль стены, сложенной из останков казненных, - жаловалась гранийка.
– Вернее любая… Так получилось, что именно от меня зависят жизни сестры и племянников. Поэтому я и согласилась! Только поэтому! Вы должны
– она остановилась в дверях святилища и требовательно посмотрела на Надю.
– Да, да, я понимаю, - согласилась немного напуганная таким напором та и даже отступила на пару шагов вглубь храма.
– Спасибо!
– на лицо Джессики набежала было тень, а потом она сменилась слепящей радостью.
– Мне было важно услышать от вас это!
Сказав это, она крепко взяла Надюшку за руку, с силой сжала ее ладошку…
– Ой, - вскрикнула Надя, почувствовав резкую боль.
– Что это?
– она с удивлением посмотрела на бегущую по пальцам кровь.
– Приглашение к Единому, - спокойно ответила гранийка, как-то по-особому поворачивая кольцо на руке.
– Сейчас вместе пойдем.
Она говорила что-то еще, но Надюшка уже не слышала. Ее накрыла тьма.
***
Тьма была теплой мягкой и уютной, будто бы бархатной, а еще звездной.
– На бабулино выходное платье похоже, - подумала Надя.
Стоило ей вспомнить бабушку, как она возьми да и появись. Стоит посреди звездной пропасти и ногой, обутой в тапочки с помпонами, притоптывает нетерпеливо.
– Ну, допрыгалась, коза?
– спрашивает грозно.
– А ведь я тебя предупреждала! Про врагиню и вообще!
И такая она сердитая. И, главное, скалку из-за спины достает.
Тут на Надюшкино счастье появляются еще двое: мужчина и женщина. Он красивый статный, на молодого Кторова похож, улыбается знакомо. А она полненькая милая, кудряшки белые поправляет, волнуясь, и глазами карими смотрит виновато.
– Уймись, Аннушка, - смеется красавец и берет бабушку под руку.
– Не пугай внучку.
– Дед?
– неверяще спрашивает Надюшка.
– Какой ты оказывается!.. Прям, ух!
– А то, - горделиво поводит плечами тот и поворачивается к жене.
– Благословляй внучку, Аннушка, и пошли. Ей тут есть с кем побеседовать.
– Счастья тебе, детка, - откликается та, враз растеряв сердитость, - сынков здоровеньких и жизни долгой.
Проговорила этак вот и растаяла вместе с дедом. А блондинка осталась. Стоит, фартук теребит.
– Здравствуй, - говорит, - милая. Спасибо, что дочек моих как родных приняла.
– Бланш!
– ахнула Надюшка.
– Узнала, - грустно улыбнулась та.
– Я вот чего зашла-то… Передай Магнусу, что Бэрри его, пусть не сомневается, а еще скажи, что я прошу прощения.
– Он и без того в Ягодке души не чает!
– кинулась на защиту мужа Надя.
– Ты все равно скажи, - покачала головой Бланш.
– А то мне от его сомнений тяжко.
– Ладно, если выживу - скажу. Меня вроде как убили в храме вашем.
– Храм общий! Для всех единый!
– построжела покойная Магнусова жена.
– Воистину!
– громыхнуло ей в ответ, словно из пушки жахнули.
– Оживай,
И тут же подхватили Надюшку большие теплые ладони и понесли ее к свету, теплу и голосам любимых, которые звучали все громче и громче.
***
– Почему она до сих пор не приходит в себя?
– сердилась Лаванда.
– Придет, - спокойно отвечала Вайолет.
– Мамочка нас не оставит, я знаю.
– Мамоська, - поддерживала ее белобрысая кудряшка Бэрри.
– Эта крыса ядовитая давно очнулась, - не унималась упертая как папочка Лаванда.
– А ведь она насквозь больная!
– Надин из другого мира, - напоминала Летти.
– Она сначала должна предстать перед Единым, получить его благословение, а уж потом возвращаться к нам.
– Дя!
– хлопала в ладошки Ягодка.
– Мамоська! Дя!
– Блин! Ну все все знают, одна я - дура!
– Мама говорит, что ты очень умная и красивая, просто темпераментная и упрямая. Поэтому даже если поняла, что ошибаешься, своих ошибок не признаешь. Вот и сейчас…
– Что?!
– Забыла, что покушение было в храме, - чувствовалось, что Вайолет улыбается.
– А чистую праведную душу в доме Единого не погубить.
– Дя, - важно подтвердила Бэрри, словно понимала о чем шла речь.
– Кто говорит о душе? Эта тварь тело отравила, и сама отравилась, смертница, рогатым призванная!
– Мама нас не оставит, - рассердилась Летти.
– Сколько раз можно повторять одно и то же! Мы должны просто ждать и верить!
– Да я больше всех Надин жду, если хочешь знать!
– Тише!
– прикрикнул на дочерей Магнус.
– Она приходит в себя.
– Надин!
– Мама!
– Мамоська!
– Цветочек!
В один голос загомонили близкие.
– Кххх - с трудом открыв глаза, закашлялась Надя.
– Попить?
– Подушки поправить?
– Ставни закрыть?
– Мамоська? Сьмок, сьмок!
Слова у семейства Доу не расходились с делом, и Надюшка была в миг усажена в подушках, напоена отваром, знакомо отдающим пропаренным веником и расцелована.
– Как же я вас люблю, - сквозь слезы улыбнулась она.
– И как же рада вас видеть. А теперь я хочу знать, что случилось.
ГЛАВА 7
Сразу не сразу, но постепенно Надюшка узнала почти все. Правда на это ушло около недели, но она не жаловалась. Тем более, что расспросы прекрасно скрашивали время болезни. Вернее не болезни, а реабилитации, но сути дела это не меняло.
Так здорово было валяться в постели вместе с Бэрри, которая с удовольствием составляла ей компанию, и радоваться жизни. Малышка притащила любимые игрушки в родительскую постель и наотрез отказывалась покинуть мамаську. Она была с Надюшкой днем и ночью, и Магнусу ничего не оставалось кроме как отселиться в гостиную.
Впрочем, он, обрадованный воскрешением жены, не возражал. Особенно после того, как услышал рассказ Нади о Бланш. Видимо права оказалась покойная Магнусова жена. Были, были у Доу сомнения насчет Бэрри. Были.