За широкой улыбкой
Шрифт:
Смеется. Не выдерживаю – и тоже поддаюсь на ее настроение: улыбаюсь. Короткое движение – и учтиво закручиваю кран. Вновь уставиться на «новоиспеченную подругу».
– Я, кстати, - внезапно протянула мне руку она, - Елена.
– Тамара, - и только я, было, хотела пожать ладонь в ответ, как дверь распахнулась – завалился один из молодых людей и радостно вскрикнул:
– Де-воч-ки! А мы по вам уже соскучились!
Завизжали, захихикали враз счастливо барышни, тут же вскакивая с мест.
Улыбается и моя «защитница»:
– Пошли?
Киваю одобрительно головой.
Только встали, подались на
– Идешь? – кинул мне, растерянно заметав взгляд то на меня, то на мою «соседку».
– Иду… - неуверенно шепотом.
Живо ухватил за руку и едва не силой повел, поволочил за собой.
Не могу понять, что не так.
Но секунды – и вот оно, прозрение. Новоприбывшие гости, да плюс еще, видимо, несколько – и всё: мест на всех не хватает. Но было бы желание, а решение всегда найдется: раззадоренные такими нескромными возможностями, вмиг парни хватают своих девиц и усаживают себе на колени.
Та же участь… постигла и меня. Попытка сопротивляться, отстоять свою честь, но Еремов даже не замечает. Силой принуждает замереть в его объятиях – и уже за разговорами, мыслями уходит куда-то далеко.
И всё бы ничего, и ко всему можно было бы привыкнуть, если бы это его «забытье» и «увлечение болтовней» не переходило все границы: то погладит меня по бедру, то сильнее сожмет за талию, то непременно под моей грудью нужно начать расчленять свой мандарин.
– Ты специально? – не выдерживаю и оборачиваюсь. Глаза в глаза, а лица невольно так близко, что уже даже о приличии сложно говорить.
– Что? – добродушно улыбается.
– Хватит меня лапать, - рычу тихо на ухо.
Взгляд в глаза. Смеется:
– Я не лапаю. Почисть лучше мне рыбку.
– Какую, нахрен, рыбку? – злобно возмущаюсь.
Не сбавляет улыбку:
– Ну, вон, та, что около Коляна.
– Не знаю, ни где твой Колян, ни где твоя рыбка! – бурчу.
– Я почищу! – внезапно вклинивается в наш разговор девушка, сидящая по соседству (одна, на лавке; и да, ей место нашлось).
Метнула я на нее злобный взгляд. Нервно сглотнула та слюну – но не отступила.
А этот только и потешался, ой, как вкушал мою невольную, неожиданную ревность.
Идиотизм. Отворачиваюсь. Делаю вид, что меня это вообще никак не заботит. Плевать.
Даже когда она начала кормить его с рук. Даже когда начал он ей шутки травить, а она -добросердечно заливаться, угорать над ними.
Глубокий вдох. Попытка резко встать, однако тотчас Еремов вмиг хватает меня за бедра (невольно, или нарочно) нырнув под простыню. Силой усаживает обратно.
– Отпусти! – пытаюсь выкрутиться, отбиться от него.
– Ты что, в белье? – игриво шепчет, а сам, словно не понимает, что я уже в бешенстве, что не шучу.
– ОТПУСТИ! – яростно, нарочно причиняя боль.
Поддается. Однако весь этот переполох задел всю тесную компанию – пришлось встать и соседям, чтоб я отчаянно выбралась из кучи.
Заторопился и Григорий.
– Ты чего?
Врываюсь в раздевалку. Покорно следует за мной. Закрывает дверь (щелкнул замок).
Разворачиваюсь к нему лицом:
– Хватит цирка! Я – домой.
– Ну, ты чего? Тут осталось – еще немного: посидим, да по домам уже
разъедемся. Все, а не по одному.– Ты надрался, и теперь у тебя чешется? Так вон, бери любую!
– Любую, да не любую… - многозначительный, пристальный взгляд.
Шумно вздыхаю. Отворачиваюсь на миг.
– Нет, я не понимаю! Ты же обещал, что будет всё цивилизовано! Но нет!
– возмущенно взмахиваю руками. – Мало того, что я всю твою «радость» ко мне собой чувствую, так ты еще руки начинаешь распускать! КАКОГО ХРЕНА? Ты же обещал!
Молчит. Лишь пристыжено улыбается. Подался немного назад и устало оперся на стену спиной.
– Ну-ну, я слушаю, - подначивает. А глаза уже слипаются, словно вот-вот уснет. Ублюдок.
– Что «ну-ну»? Чего ты добиваешься? Мало тебе было унизить меня, да? Что еще хочешь? Отыметь?
– По-го-ди! – мерно, с сарказмом, проговорил он. Словно ожил. Глаза распахнулись. Кулаки сжались. Шаг ближе – и заглянул в очи. Тон голоса стал жестким, мерзким: – Унизил? И чем же это я тебя унизил, а? Тем, что привёл в свою семью? Или тем, что обнимал? Или что возбудился на тебя? А? Ну-ка, скажи мне! Чего молчишь? – грубо, вызывающе всматривается мне в глаза на расстоянии вдоха. - То, что ты не принимаешь себя такой, какой ты теперь являешься, это - твоё собственное унижение… тебя самой. А не моё, или чье-либо еще. МНЕ – ПОХ** НА ТВОИ ШРАМЫ! Если ты еще это не догнала. То скажу я тебе так. Прямым текстом. А если у тебя маргарин в башке – то это твоя проблема. И топи его в себе сама. Мне некогда таким дерьмом заниматься!
– Да иди ты… в Ж**У!
Резкий разворот, хватаю свои вещи лихорадочно, перебирая на скамье кучу одежды.
– Если ты сейчас уйдешь, я ее сожгу.
Обмерла я, ошарашенная.
Несмело оборачиваюсь.
Папку. Держал в одной руке папку, в другой – зажигалку.
– Ну же, решай.
– Вот ты… мразь.
Хмыкнул, облизал губы – шаг ближе. Глаза в глаза.
– Ну, что?
Заледенела я от ужаса. Тяжело дышу. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Щемит, проклятое.
А на глазах – проступают слезы.
Обреченность.
Шантаж за шантажом. Эта с*ка просто играет. Тварь. Еще одна… мерзкая тварь.
– Сжигай, - отчаянное, шепотом. Но уверенно и черство.
Поджал на мгновение губы, закивал головой:
– Хорошо.
Вспыхнул огонек – резвое движение…
И черной полосой окрасилась моя надежда, сгорая истинностью бытия.
А ты, идиотка, размечталась, расслабилась. Думала, за свою примут.
Плюнули, наступили – и размазали.
Еще немного – и когда уже осталось меньше половины – швырнул в раковину остатки.
Открыл кран – и залил водой.
Шумный, горький вдох – гордо выравниваюсь, вытягиваюсь перед ним, душу согревая лишь одной мыслью: зато не продалась. Не перешла… черту.
Взгляд презрительный:
– Вот ты… козлина редкостная.
Побелел враз от ярости. Глаза округлились:
– Коз-ли-на?
Нервно сглотнула слюну я, предчувствуя ужасное. Попытка сгладить ситуацию, да не успеваю. Уверенные, стремительные движения Гриши – и, что дикий зверь, тотчас хватает меня за руки и заламывает их. Невольно пячусь назад, спотыкаюсь, прогибаюсь, едва не падаю на скамью, ложась под него, из последних сил держусь за его же хватку.