За все надо платить
Шрифт:
— Ну? — спросила она. — Что произошло? Он еще жив?
Морин произнесла это таким тоном, что надувной шарик его фантазии тут же лопнул. Фил понял, что она так и будет стоять на пороге, прислонившись к дверному косяку и преграждая ему путь внутрь. Он напомнил себе, что любовная связь с ней помешает его карьере и что он здесь по делу.
— Он выкарабкается. Жить будет.
В глазах Морин появился хищный блеск.
— Как он это сделал?
Фил покачал головой.
— Пытался перерезать себе горло.
— Господи! — прошептала она, хватаясь за свою собственную молочно-белую шею.
—
Ему показалось, что вот теперь уж она точно отступит в сторону и пригласит его войти. Но она продолжала стоять на месте в глубокой задумчивости, ощупывая горло наманикюренными пальчиками.
— Он спустился в подвал своего дома и воспользовался складным охотничьим ножом. Матери не было дома, она обнаружила его там, когда вернулась. Я переговорил с врачом. Судя по всему, Дилан впал в шоковое состояние при виде крови и не задел жизненно важных артерий.
Морин покачала головой.
— Промахнулся, стало быть.
Это замечание заставило Фила похолодеть.
— Я пытался пройти к нему, — продолжал он, — но его интубировали. Он не может говорить.
Морин рассеянно кивнула, ее глаза сощурились.
— С матерью разговаривал?
— От нее никакого толку. Она, конечно, психанула, как ты понимаешь. Я сказал ей, что это может подождать.
Морин нахмурилась.
— Вот это напрасно, Фил. Мы же пытаемся посадить этого парня! Попытка самоубийства — это же практически признание вины! Ты прекрасно знаешь: надо их додавить, пока они уязвимы.
Фил напрягся всем телом.
— Я поступил, как считал нужным, — пробормотал он.
— И поступил неправильно, — сердито заявила Морин. — По-моему, ты просто дал слабину при виде заплаканного личика хорошенькой вдовушки.
— Мальчику всего четырнадцать, — запротестовал Фил. — Он явно подавлен и сбит с толку. И ты прекрасно знаешь, что никуда он не денется. Они переведут его для наблюдения в институт Бленхайма, когда выпишут из больницы. Я думаю, если мы будем слишком сильно не него давить, на нас набросится Лукас Уивер.
— Я не боюсь Лукаса Уивера.
— Я тоже его не боюсь, — сказал Фил, — но тут ведь речь идет не о закоренелом рецидивисте.
— Ты придумываешь для себя оправдания, — сердито отрезала Морин.
Фил еле сдержался, чтобы не огрызнуться в ответ, и с трудом перевел дух.
— Послушай, уже поздно, у меня был трудный день. Я дам тебе знать, когда поговорю с ними.
Он повернулся и двинулся по дорожке прочь от дома, радуясь, что она не видит, как багровеет его лицо.
— Фил! — позвала Морин. — Погоди минутку.
— Что? — оглянулся Фил.
Морин поморщилась.
— Извини. Дело в том, что… я принимаю этот случай очень близко к сердцу.
— Уже поздно, — хмуро повторил он. — Мы оба устали.
— Я просто хочу сказать, что признаю: мне не следует учить тебя, как делать твою работу.
Фил пожал плачами.
— Без проблем.
— Почему бы нам не обсудить все это через пару дней? Может, поужинаем вместе?
Фил воспрянул духом, но тут же мысленно обозвал себя ослом.
— Ну что ж, можно. Ты угощаешь? — спросил он, желая наказать ее за обидную критику, хотя сразу пожалел о своей резкости. Он вовсе не хотел, чтобы она платила за ужин. Чем бы ни было вызвано ее желание
отужинать с ним, для него это все равно открывающаяся возможность, которую грех было упустить. Увы, он все испортил.— Поужинаем за счет заведения, — натянуто улыбнулась Морин. — Считай, что это деловое приглашение.
«Идиот! — выбранил себя Фил. — Кто тебя за язык тянул?» Не успел он открыть рот, чтобы извиниться, Морин помахала ему рукой на прощание.
— Тебе нужно поспать.
С этими словами она закрыла дверь, и он остался снаружи в полной темноте. Добравшись до машины, он оглянулся на задернутое шторой окно в доме Морин. Оно светилось в темноте, как раскаленный уголек.
В палате зажгли свет. Проснувшись, Кили не сразу вспомнила, где находится, а вспомнив, приподнялась на локте. Спина у нее ныла от лежания на неудобной раскладушке. Открыв глаза, она увидела медсестру, склонившуюся над постелью Дилана. Она меняла мешочек с прозрачной жидкостью в капельнице.
— Как он? — шепотом спросила Кили.
— У него все хорошо, — ответила медсестра, не понижая голоса, как будто дело происходило посреди дня. — Мы за ним присматриваем. — С этими словами она выключила свет над кроватью Дилана.
Откинувшись на подушку, Кили взглянула на светящийся циферблат часов, висевших на стене. Три сорок пять утра. Она знала, что больше не заснет. До нее доносился приглушенный шум из больничного коридора.
«О боже, — подумала она, — что же мне делать? Мой муж мертв. Мой сын пытался покончить с собой. Он в глубоком смятении. А мне еще нужно думать о малышке». Все эти тревоги навалились разом. Ночная темнота давила на нее, адреналин бежал по жилам, суля бессонницу и беспокойство.
Кили села и перебросила ноги через край кровати. «Прекрати немедленно! — приказала она себе. — Ты ничем не поможешь Дилану, если будешь лежать тут и сходить с ума, а он нуждается в твоей помощи». Она снова вспомнила о его записке и велела себе сосредоточиться на этом. Ведь если Дилан оставил воротца закрытыми, значит, их открыл кто-то другой! Эта мысль ужаснула ее, но в то же время заставила внутренне собраться.
Кто? Как ей об этом узнать? Мог ли сам Марк открыть воротца? Может быть, он вышел к бассейну, а в этот момент зазвонил телефон или к нему зашел клиент, и Марк просто забыл о воротцах? Трудно было вообразить такое, но эту возможность нельзя было сбрасывать со счетов. Вопрос в том, существуют ли другие возможности?
Кили поняла, что нужно как-то систематизировать свои мысли. Она встала с раскладушки, вытащила из стенного шкафа свою сумку и достала линованный блокнот и шариковую ручку, которые всегда носила с собой. Присев на стул для посетителей, она открыла блокнот. Дилан пошевелился на постели, но не проснулся.
«Итак, — сказала она себе, — каким еще образом воротца могли оказаться открытыми?» Может быть, кто-то пришел к Марку, пока она была в торговом центре? Правда, не признался, что был у них в доме в тот вечер. Но если кто-то был и лишь впоследствии понял, какую трагическую ошибку совершил, оставив воротца бассейна открытыми… Что ж, становится понятным, почему этот «некто» ни в чем не признался. «Но я должна знать, — подумала Кили. — Значит, должен существовать способ это узнать».