За все в ответе

С а н д у. Хорошо. (Продолжает командовать.) Короткими перебежками по два, рывком и не поднимая головы…

К э л и н. То есть как — не поднимая головы?!

С а н д у. Ну, я хочу сказать, чтобы не особенно высовывались. Чтоб бежали ссутулившись, втянув голову в плечи…

К э л и н. Ну что ты, такой команды и в уставе-то нету — втянув голову в плечи! Как можно скомандовать гвардейцу — вперед, не поднимая головы!!

С а н д у. Из гордости, что ли, им нельзя?

К э л и н. Дело не только в гордости. Хороший солдат должен видеть своими глазами всю картину боя. Он должен первым унюхать победу, если дело идет к победе, и должен первым учуять поражение, если к неудаче клонится бой.

С а н д у. Это ему нужно для спокойствия?

К э л и н. Это ему нужно для того, чтобы в любую секунду быть готовым выполнить свой долг.

С а н д у. А что, был ли у вас на войне такой случай, когда солдаты поначалу хотели втихаря переждать бой, но потом, плюнув на все, выскочили из окопов и, высоко подняв головы…

К э л и н. Такие случаи бывали сплошь и рядом.

С а н д у. А расскажите.

К э л и н. Да ведь эти истории лежат, как камешки на дороге: чуть пригнулся — и вот он. Хотя история одна вот приключилась — ну прямо ни на что не похожая! Дело было уже после войны. Создали колхоз. Около года я проработал прицепщиком, но после контузии ни тракторного гула, ни запаха солярки не переношу. Попросился к лошадям. Одну зиму проработал конюхом, потом назначили заведовать фермой. Сначала я был очень доволен — должность пришлась как раз по ноге, но потом, смотрю, дела идут все хуже и хуже. И вот надумал я поехать в Кишинев. Как-никак столица. Пройдусь, думаю, по городу, разыщу старых фронтовых товарищей, разузнаю, какие цены на рынке…

Приемная в ЦК комсомола Молдавии.

Д е в у ш к а - б р ю н е т к а украдкой подводит брови. К э л и н, проторчав некоторое время в приемной, старается проскочить в какой-то кабинет.

Д е в у ш к а - б р ю н е т к а. Товарищ, вы куда?

К э л и н. Солдата не спрашивают — куда. Он идет туда, куда ему приказали. Солдата самое большее можно спросить — на сколько.

Д е в у ш к а - б р ю н е т к а. Ну и — на сколько?

К э л и н. Минут десять, пятнадцать. Не более.

Д е в у ш к а - б р ю н е т к а (упорно занимаясь своим туалетом). Товарищ Груя занят.

К э л и н. А вы думаете, что вчера вечером, садясь в поезд, я не догадывался, что он занят? Мне прямо сердце говорило: зря деньги проездишь, зря мир перебаламутишь. Но, как видите, отход на заранее подготовленные позиции — это не моя тактика.

Д е в у ш к а - б р ю н е т к а. У нас сегодня важное совещание.

К э л и н. А вы думаете, что всю прошлую ночь, трясясь в битком набитом вагоне…

Зазвонили сразу два телефона. Девушка в одну трубку кинула как-то безразлично: «Минутку», а другой трубке любезно улыбнулась, сказав кокетливо: «Слушаю вас». И пока она с трубками возилась, Кэлин прошмыгнул мимо.

Большой кабинет, два стола — рабочий и для заседаний. За длинным столом заседает ч е л о в е к в о с е м ь.

К э л и н (стоя в дверях). Здравствуйте, товарищи!!

О д и н и з з а с е д а ю щ и х. В чем дело?

К э л и н. Разве в этом городе на «здравствуйте» принято отвечать «в чем дело»?

З а с е д а ю щ и й. Чего-чего?!

Г р у я. Оставьте, это мой односельчанин.

К э л и н. Друг детства и школьный товарищ.

Г р у я. Ну да, ясное дело, раз односельчанин… А слушай, друг детства и школьный товарищ, тебе там в приемной не говорили, что тут идет совещание?

К э л и н. У меня срочное дело.

Г р у я. Более срочное, чем то, которое мы тут обсуждаем?

К э л и н. Во сто крат.

Г р у я. Что ж, если во сто крат, тогда, конечно, крыть уже нечем. (После паузы.) Ладно, товарищи. Основное мы так или иначе прикинули, и, если не возражаете, остальное — в рабочем порядке…

З а с е д а ю щ и е уходят, и в кабинете остаются двое старых друзей. Один — в дверях, другой — за столом.

Садись, чего торчишь в дверях?

К э л и н. Я не приучен, чтобы в чужом доме, без приглашения…

Г р у я. Не валяй дурака. Врывается, понимаешь, как дикарь, когда совещание идет полным ходом, и никакого ему разрешения не надо, а тут, видишь ли, он стесняется, не может сесть без разрешения… Да не там, садись вон сюда, поближе.

К э л и н. Я проехал двести восемьдесят пять километров, и если ты верен нашей дружбе, то оставшиеся пять шагов сделаешь сам навстречу мне, так чтобы мы смогли поговорить на равных…

Г р у я (улыбаясь, выходит из-за стола, идет и садится рядом). Слушай, откуда у тебя столько гонору? Помню, на тебе еще штанов порядочных не было, а уж гонору хоть отбавляй.

К э л и н. Этот гонор у нас в деревне называется чувством достоинства.

Г р у я. Ах да, чувство достоинства… Твоего деда, помню, Господарем прозвали. (Вошедшей секретарше.) Галочка, принесите, пожалуйста, два чая.

К э л и н. Три чая.

Г р у я. Ты хочешь выпить сразу два стакана?

К э л и н. Но… Разве эта барышня не будет с нами пить чай?

Д е в у ш к а - б р ю н е т к а. Спасибо, но на работе нам не полагается чаи распивать.

К э л и н (после ее ухода). Жаль, а то она мне очень уж приглянулась. (После паузы.) Она тебе кем приходится?

Г р у я. Она мне секретаршей приходится.

К э л и н. Ну, дай бог, как говорится, дай бог.

Г р у я. Дай бог. (После того как принесли чай.) Как там у вас дела, что нового?

К э л и н. Плохи наши дела, очень плохи. Сеем, когда все сроки выйдут, убираем, когда пора уборки прошла. Кушать садимся, когда весь аппетит перегорел.

Г р у я. Чего так долго раскачиваетесь?

К э л и н. Да потому, что чуждые элементы одолевают. Я вот конефермой заведую. Зерна не хватает — ладно, фураж завозят черт-те когда — ладно, так ведь крыши конюшен протекают! Как только набежит тучка, спины лошадей в конюшнях лоснятся, точно они с пахоты вернулись. Пахоты, однако, не было — просто дождик прошел. Хорошо, когда лето, а поздней осенью я прямо неделями маюсь без сна.