За все в ответе

Г о л о с Г р у и. Не нужно держать на него зло. Все мы люди-человеки, у каждого — своя судьба, своя планида…

Г о л о с К э л и н а. А я и не держу на него зло. Хотя, чего греха таить, бывают дни, когда чувство ненависти захлестывает так, что прямо света божьего не вижу…

Г о л о с Г р у и. Да стоит ли тот фармазон, чтобы из-за него прямо-таки весь белый свет…

Г о л о с К э л и н а. Да нет, я не его возненавидел.

Г о л о с Г р у и. Кого же?

Г о л о с К э л и н а. Тебя.

Г о л о с Г р у и. А я-то при чем?

Г о л о с К э л и н а. Да неужели ты не понимаешь, что я приезжал тогда в Кишинев не для того, чтобы ты помог мне потерять, а для того, чтобы ты помог мне вернуть Марию. Терять я мог ее и без тебя, без шумной свадьбы и полкового оркестра.

3

Овчарня на склонах Карпат. В подвешенных котелках готовится ужин. К э л и н хлопочет у огня, а С а н д у разворачивает вовсю военные действия.

С а н д у. Рота, слушай мою команду! Высота триста, прицел двести, по вражеским позициям — огонь! Огонь! Огонь!

К э л и н. Ну зачем столько крику! Солдаты не любят, когда их дергают. Скомандовал — и уже не суйся, пока не изменится обстановка.

С а н д у. А если враг подпирает, а стрельба в моих рядах идет на убыль?

К э л и н. А ты оглянись и вникни. Солдат не меньше тебя жаждет победы, и, если враг подпирает, а стрельба твоих бойцов пошла на убыль, значит, что-то не так. Либо боеприпасов маловато и солдаты их берегут, либо силы слишком неравны и они опасаются, что не выстоят, либо в воздухе запахло окружением. У командира, так же как и у каждого бойца, должен быть точный слух, и нюх, и зрение.

С а н д у. А если и вправду окружают, тогда что?

К э л и н (подумав). Ну, на худой конец надо отойти на заранее подготовленные позиции.

С а н д у. А если уже поздно? Если и туда пути отрезаны?

К э л и н. Тогда остается круговая оборона. Увести раненых в укрытие, подсчитать патроны, гранаты, распределить бойцов, дать каждому задание и ждать атаки. Бить только в упор, только наверняка. Кидать гранаты в самую гущу…

С а н д у. И потом?

К э л и н. То есть как — потом?

С а н д у. Ну, били наверняка, стреляли в упор, покидали гранаты в самую гущу, а потом что делать?

К э л и н. Да, невесело будет, что и говорить! Надо драться и ждать своих.

С а н д у. А если свои не подоспеют?

К э л и н. Этого не бывает. Свои рано или поздно придут, потому что им иначе, как по этой дороге, к победе не пройти. Другое дело, что иной раз они приходят слишком поздно, когда из обороняющихся в живых-то никого не осталось, но все-таки приходят…

С а н д у. А тогда, если и в живых-то никого не осталось, какой толк…

К э л и н. Санду, как ты можешь так говорить!! Если для павших не так уж и важно, то для живых, для дела победы…

С а н д у. А был ли у вас такой случай, когда вот ты окружен, и боеприпасы кончились, и никакого спасения, и вдруг — свои…

К э л и н. Был такой случай.

С а н д у. А расскажите.

К э л и н (после большой паузы). Дело было уже после войны, и случилась тогда у нас жуткая заваруха. Хотя поначалу все выглядело прилично и даже шикарно. Республиканский слет коневодов. Посылают и меня. Два дня сижу в президиуме как пришибленный, так что ни покурить, ни по своей нужде не выйдешь. Потом начали раздавать подарки. Лично мне достался приемник «Беларусь» — красивая такая штука, но тяжелая, собака. Пуда четыре в нем, не меньше. Пока дотащил до вокзала, пока пролез с ним в вагон, света божьего невзвидел.

Холл в общежитии Высшей партийной школы.

Д е в у ш к а в б е л о м п л а т о ч к е, дежурная по общежитию, читает, сидя за столиком. Дверь тихо открывается, и входит статная ж е н щ и н а, несколько медлительная и по-деревенски нерешительная.

М а р и я. Добрый вечер.

Д е в у ш к а. Вы по какому вопросу?

М а р и я. Мне нужно видеть одного человека. Его зовут Михай.

Д е в у ш к а. Время приема давно прошло. Теперь в общежитии все спят.

М а р и я. Скажи как они тут рано ложатся! Кто бы мог подумать!

Д е в у ш к а. У вас было условлено, он назначил вам время?

М а р и я. Как мы с ним могли условиться, когда он тут, а я — вон где, в Молдавии!

Д е в у ш к а. Как же вам выписали пропуск?

М а р и я. Какой пропуск?

Д е в у ш к а. Послушайте, да вы откуда взялись, как проникли сюда?

М а р и я. А, вы о том старичке, что торчит в проходной! Да он меня с самого обеда не пускает, и, пока не подъехала какая-то важная машина и он не побежал открывать ворота, я так и не смогла проскочить.

Д е в у ш к а. Дела творятся в наше время, дела… Ну а этот ваш… Как его фамилия?

М а р и я. Груя Михай.

Д е в у ш к а (изучая висящий на стене список). Кем он вам доводится? Кум, брат, племянник?

М а р и я. Нет, мы с ним не состоим в близком родстве.

Д е в у ш к а. Но в таком случае кем же вы ему доводитесь?

М а р и я. Я его возлюбленная.

Д е в у ш к а. Слушайте, что вы тут городите!! Это же Высшая партийная школа! Вы хоть соображаете, где вы находитесь? Выражаются прямо так, что уши вянут.

М а р и я. Вы не волнуйтесь, у нас с ним давно все было. Он, верно, уж и не помнит меня.

Д е в у ш к а. Ну хорошо. Положим, возлюбленная. А понимаете ли вы, что теперь уже без пяти двенадцать, что все уже спят?

М а р и я. Скажи как время быстро пролетело! Тогда, с вашего позволения, я посижу тут на стульчике и подожду, пока он проснется.

Д е в у ш к а. Пожалуйста. (После паузы.) И вы что же, так думаете тут всю ночь и проторчать?

М а р и я. Большое дело! Вон, чуть что — и уже петухи поют, а от петухов и до первой зорьки — рукой подать…

Д е в у ш к а (выудив из списка какие-то цифры, набирает номер). Михал Ильич?.. Что, уже спит?.. А не смогли бы вы его разбудить? Тут к нему приехали… Нет, дежурная по корпусу говорит… Что, не спит еще? Да вы мне толком объясните… А, это вы, Михал Ильич?.. Добрый вечер. К вам тут приехали… Имя не знаю, но она заявляет, что она ваша любовница… Нет, я не острю, нам во время дежурства запрещено острить… Спросить, как зовут?

М а р и я. Марией меня зовут, Марией.

Д е в у ш к а. Говорит — Мария… Что, святая? Да теперь уже вы надо мной издеваетесь?!