За землю русскую. Век XIII

Восстание ширилось... Вместе с татарами были уничтожены и предатели, слуги татарские из числа русских, позарившиеся на баранины кус. В Ярославле, над обрывом Волги, псы долго влачили в пыли обглоданные останки некоего Зосимы, монаха, перешедшего в магометанство и служившего наводчиком для сборщиков податей.

Слышно стало, что владимирцы повесили возле моста через Клязьму мостовщика Чернобая и утопили с жерновком на шее коневого лекаря и волшбита Чегодаша...

К столице Золотой Орды царило смятенье. Распространился слух, будто Александр решил воспользоваться беззащитностью татарской столицы и захватить её. Этого же, впрочем, с часу на час ожидали от Александра и потаённые воеводы восстания.

Неожиданно в Ростов Великий прибыло трое полномочных послов из Орды — для встречи и переговоров с Невским. Двое на них были от самого императора, великого хана Хубилая: Китат, ведавший всеми сборами с чужих народов в пользу великоханской казны, и Улавчий, главный баскак Хубилая на Русской Земле. Третьим был князь правой руки — Елдегай, управляющий всей канцелярией хана Берке, перешедшей к нему по наследству от Батыя.

Ордынским послам пришлось несколько дней ожидать Невского. Им сказали, что великий князь, не доехав до Новгорода, повернул обратно и спешит изо всех сил в Низовские земли, ибо чрезвычайный гонец от князя Бориса Ростовского известил его о восстании и о том, что народ избивает татар и откупщиков дани.

Скоро князь прибыл. При первой же встрече он изъявил татарским послам свою глубокую скорбь по поводу всего, что произошло. Всю вину за восстание он слагал на жестокую в отношении русских политику хана Берке.

Невский на сей раз оставил ордынское дипломатическое велеречие и говорил с послами прямо и грубо.

— Вы же сами видите, князья, — говорил он, — что вся чернь восстала. Бояр убивают своих, которые с вами, и на князей грозятся! До самого днища взбаламучен народ!..

Он говорил, что и не мыслит усмирить волнение, если не огласить народу от имени самого великого хана отмену призыва русской молодёжи в войска Берке.

— А нет, так костьми лягут. В северные леса уйдут, в Страну Мрака. Пожгут жилища свои и всё рухло своё, но под чужим стягом кровь свою лить не станут! Уж я ли не знаю людей своих? Вам же хуже будет: кем кормиться станете? Доселе и сам великий хан, и Берке верили мне. Поэтому и спокойно взимали дани свои, и полнили сокровищницы свои. А вас, князья, разве не чтил я всячески? И светлейших супруг ваших?.. Просите же, князья, грамоту, чтобы до веку никакой владетель ордынский не мог бы народа русского гнать с собою на войну. Только тогда смогу я что-либо сделать с народом!..

Татары слушали, время от времени закрывая глаза, чтобы князь ничего не мог прочесть на их лицах, но уж Александра ли было им обмануть? Он явственно видел, что послы Ееликого хана Хубилая враждебны Берке. Да иначе и не могло быть, ибо как раз 1262 год, год восстания, был временем междоусобицы между великим ханом Хубилаем и ханом Арик-Бугою, родным братом его. Берке же двурушничал: внешне он являл раболепное повиновение Хубилаю, а втайне оказывал всяческую поддержку хотя и не прямо самому Арик-Буге, но его сильнейшему союзнику и злейшему врагу Хубилая — князю Хайду.

Старый Елдегай — посол Берке — не хотел соглашаться на отмену, да ещё и вечную, призыва русских в золотоордынское войско.

— Ведь Берке-хан, — сказал он, — может и другому князю передать ярлык твой на великое княженье, если ты немощен справиться с чёрной костью!

Его заявление оскорбило полномочных представителей Хубилая: они обменялись между собою мгновенно взглядом. Ярлык на великое княженье Владимирское выдавался не от имени золотоордынского хана, но от имени великого хана всех монголов, каковым являлся Хубилай.

И Александр поспешил подбросить горючего в тлевшее под пеплом пламя междуордынской вражды. Он прибегнул к своей излюбленной угрозе — угрозе крестовым походом Европы против татар. Он указал посольству на то, что двухсоттысячное крестоносное ополчение, изгнанное только что из Константинополя Михаилом Палеологом и ханом Ногаем, а с Балканского полуострова — болгарами, сербами и албанцами, — ополчение, привыкшее к грабежу и убийству, конечно, кинется на призыв папы в новый крестовый поход, на этот раз против татар.

— Допустим, вы истребите полностью весь народ наш или он уйдёт в Страну Мрака, покинув пашни свои, — что приобретёт Кублай? Что приобретёт Берке? Тогда все народы Европы поневоле сплотятся, в ужасе перед вашим народом. Я не бессмертен, — продолжал Невский, — и я знаю, что ещё когда я пребывал в Каракоруме, дабы просветить свои очи лицезрением Менгу-хана, то в его уши влагали совет умертвить меня...

Послы сидели над своими чашами вина с закрытыми глазами, лица их были недвижны...

И Александр закончил так:

— Кублай есть светило и средоточие мудрости, и он поймёт: большой палец на руке воина-лучника не такая уж жизненно необходимая часть, ибо прекрасно можно прожить и без него. Но... отсеки себе этот палец воин-лучник, и трудно станет ему натягивать тетиву, и криво полетит его стрела, и далеко упадёт от подножия королей, им мера троп и царей, коих захотел бы он поразить!..

Послы Хубилая, открыв тяжёлые вежды, переглянулись и одобрительно закивали головами.

Посол Берке сидел всё так же недвижно.

Наконец старший баскак великого хана, Улавчий, сказал, гляди на Александра:

— Ты мудр, как всегда, Искандер... Мы здесь — лицо повелители, имя ого да будет свято!.. Я — держатель малой его печати... Ты получишь для народа твоего просимое. Отныне и в веки, никогда ни один русский не будет взят в войско!.. Сегодня же я напишу тебе эту грамоту!.. И ты можешь, именем самого Хубилая, обнародовать её.

Заговорил Китат:

— Я — лицо повелителя, — да будет имя его благословенно! Но в моей власти только счёт и раскладка даней его... Купцы из народов Хойтэ не будут больше взимать дани в царскую нашу казну с народа твоего. Я убедился, что эти сборщики податей больше радеют для себя, чем для повелителя, и что бессмысленно народ твой ожесточают. Ты сам хотел взимать эти дани и своими людьми доставлять их? Пусть будет так. Я сегодня же велю написать об этом грамоту, с приложением печати повеличал я всех людей. И её также ты можешь объявить народу твоему.

«Ишь, какие сговорчивые стали!» — подумал Александр. Ему стоило великих усилий скрыть свою радость.

«Значит, — подумал он, — им ничего ещё не известно!..»

Да, им ещё неизвестно было, что никакой крестовый поход Европы под главенством папы не угрожает монголам: одна из последних булл папы к христианским князьям и государям отменяла этот поход против татар и объявляла заменой ему другой крестовый поход — против русских, Литвы и Эстонии — на защиту Тевтонского ордена.

Папа Александр обращался с призывом ко всем христианским государям — покарать отступника Миндовга, ибо, мало того, что сей вероломный литвин отвергся католичества, оставя, однако, за собою королевскую корону, которою короновал его легат, но ещё и истребил в битве под Дурбаном цвет Ливонского ордена, во главе с прецептором Литвы — Горнхаузеном.