Заблудшие

Повседневная организация службы в батальоне ничем не отличалась от Красной Армии. Тот же подъем, зарядка, прием пищи по распорядку дня, занятия по огневой подготовке. Даже политзанятия были. Теперь правда вместо политрука был инструктор, и тема занятий поменялась на диаметрально противоположную. Предыдущий жизненный урок Чижов усвоил и теперь старался вести себя так, чтобы не вызвать ненужных вопросов. Надо хвалить Гитлера и Третий Рейх? Ни каких проблем. Показывать ненависть к советскому строю и врагам Германии? Если на словах то, пожалуйста! Степа косился на парня, пытаясь возможными способами вызвать его на откровенную беседу по вопросу происходящих событий, чтобы потом выставить Чижова, как скрытого врага режима. От разговоров на политические темы Григорий всячески уходил. В быту Гришка был неприхотлив и аккуратен. Подразделению выдали новенькую форму, и теперь они выглядели гораздо респектабельней, чем раньше. Наконец из одежды «шума» исчезли вышиванки, которые последнее время начинали бесить Чижова. Если бы в них ходили образованные украинцы, то ничего страшного и не было, но основной массой полицейских были парни из села, которые не могли порой связать и пару предложений, но зато кичились своим происхождением. Наверное, поэтому у него вышитая рубаха ассоциировалась с не слишком умным крестьянским парнем. Пулемет Гришке так и не дали. Толи его не было или командир не совсем ему доверял. Пока что служил со старой, проверенной временем трехлинейкой. Батальон «шуцманшафта» использовался городским комендантом Сарн, для различных целей. Охраны железнодорожной станции, еврейского района города или лагеря военнопленных. Последнее было для Чижова самым страшным. Он так боялся, чтобы его не опознали парни, с которыми он вместе служил. Где-то там за колючей проволокой, сидел и его старшина Саюн. Как он сможет смотреть ему в глаза? Что скажет в свое оправдание? Эти люди, несмотря на все испытания, не сломались и не предали Родину, а он спрятался под тепленькое крылышко польской барышни и вот теперь, с винтовкой на плече и фашистской бляхой на пузе, стережет тех, с кем раньше воевал с оккупантами. Чижов готов был пойти в любой наряд, лишь бы его не определяли в лагерный караул.

Сегодня Бородаю присвоили звание визе фельдфебеля, по меркам РККА сержанта и он с дружками, устроил ночью в казарме попойку. Утром их роту отправили на станцию принимать несколько вагонов с евреями. Их свозили со всей округи и определяли в Сарнах. Ребята в форме «шуцманшафта» оцепили территорию, чтобы никто из прибывших, не смог попытаться сбежать. Громко звякнули запорные устройства на дверях вагона. Полицейские открыли их до упора, и Чижов увидел перепуганную массу людей, прижимающуюся друг к другу. Мужики из их роты поставили трап к краю вагона и еще не отрезвевший от употребления спиртных напитков Степан зычным голосом скомандовал: «Пошли!»

Люди стали осторожно спускаться вниз.

— Быстрее! Быстрее! — заорали конвоиры и пустили в ход приклады. Человеческая масса колыхнулась и устремилась на одну из улиц, определенную как маршрут следования. Старики, женщины, дети, с нашитыми на одежду шестиконечными звездами, озираясь по сторонам и таща в руках скромные пожитки, месили уличную грязь, двигаясь вперед, словно покорное стадо животных. Тех, кто выбивался из темпа, полицаи подталкивали прикладами винтовок и от этого получали удовольствие, будто-бы перед ними были не люди, а безмолвные овцы. Чижов, чтобы не выделяться от своих сослуживцев и не вызывать подозрения, тоже покрикивал на бедолаг и замахивался прикладом винтовки. Район, где жили евреи, занимал окраину города, на территории которой, находились старые польские казармы. Охранять такой объект было сложнее, чем лагерь военнопленных, поэтому и в караул заступало больше людей. Охранную зону от города отделяла полоска колючей проволоки и то не во всех местах. Пользуясь такой возможностью, евреи частенько самовольно покидали место дислокации. Чтобы вернуть беглецов обратно в Сарнах проводили периодические облавы. Сегодня на охрану объекта заступала именно рота Чижова. Он честно оттопал свои часы по маршруту патрулирования, коротая время попытками заглянуть в окна горожан, чтобы хоть как-то скрасить свое времяпровождение. Побегов на его участке не было или он просто их не заметил. Караульное помещение располагалось на первом этаже жилого двухэтажного дома. Дело шло к зиме, и мужчина успел хорошенько продрогнуть. В караулке было оживленно. «Шума» пренебрегая требованиям устава, успели пригубить пару бутылок водки, о чем говорили пустые стеклянные емкости под столом, за которым азартно резались в карты четверо полицейских. Дым от сигарет висел сизой дымкой под сводами потолка. Гришка налил себе чашку чая и сел обособленно в сторонке, наблюдая за игроками в карты.

— Чиж, иди в картишки перекинемся, — заметили парни его появление в помещении.

— На что играете? — ради приличия поинтересовался Григорий.

— На интерес, — засмеялся Василий Зленко, перекинув дымящуюся сигарету из одной стороны рта в другую и сгребая со стола лежащие на кону деньги.

— На деньги не играю, — отказался Гриня.

— А зачем они тебе? Семьи нет. На баб спустишь? Так и бабы у тебя тоже нет! — засмеялся Вася.

— Говорят, Гришку, полячка из лагеря выкупила и теперь он сохнет по своей хозяйке, — встрял в разговор еще один полицай, который кое-что слышал об эпизодах из жизни Чижова.

— А чем вам польки не угодили? — отозвался доброволец из польского села.

— Заткнись! Не с тобой говорят, — налетели на него картежники.

— Жалко денег, иди, на щелбаны играть станем, — смеялась подвыпившая компания.

— Голову жалко. Может не выдержать. Уж больно вы ушлые парни, — не хотел вступать в противостояние Чижов. Четверка зареготала.

— Ушлые мы больно! — похвалили они сами себя словами Григория. Тут с грохотом открылась входная дверь, и на пороге появился Бородай. Его плечи были припорошены первым октябрьским снегом. Он, пошатываясь, прошел в центр комнаты и недовольно обвел взглядом помещение.

— Что за бардак? — заорал Степан на присутствующих здесь полицейских. Он пнул ногой пустые бутылки. Игроки быстренько убрали карты, чтобы не злить пьяного сержанта и побросали окурки на пол.

— Что за свинарник вы здесь развели? Кто убирать будет?

— Степан, ты чего? Нам, что может и полы помыть? — обиделись на начальника караула его приближенные.

— Если надо, то и помоете! — разбушевался Бородай.

— Мог бы и еврейку какую-нибудь прислать. Вон их сколько тут. Пусть бы прибралась, — подал идею Зленко.

— Мы тебе не полотеры, — бурчал Василий.

— Смотрите мне! — показал ему кулак Степан, но идею насчет уборщицы взял на вооружение. Чижов успел вздремнуть, когда услышал в караулке некое оживление. Это Бородай притащил в помещение молоденькую девицу, одетую в легонькое демисезонное пальтишко с нагрудным знаком в виде звезды Давида. Мужики довольно загалдели. Еврейке вручили швабру, ведро и веник. Девушка начала уборку, а бойцы «шума» посматривали на ее фигурку, облизываясь, словно коты на сметану. По пискам гостьи Чижов догадался, что мужское внимание не обошло стороной девушку. Степан ушел в спальное помещение, завалившись на кровать. Бедняга елозила мокрой тряпкой по полу, надеясь поскорее вырваться отсюда. Василь игриво хлопнул ее по заду и подтолкнул к спалке.

— Иди и там убери.

Она робко шагнула в темноту спального помещения, и вскоре оттуда раздался ее испуганный крик. Полицаи заржали. Чижов слышал, как происходила борьба двух тел, а затем послышались лишь девичьи всхлипывание и монотонное постукивание о стену металлического изголовья кровати. Без всяких дополнительных пояснений было понятно, что там происходило. Полицаи замерли в томительном ожидании, посматривая на дверной проем спального помещения. Сейчас они были похожи на стаю собак, ждущей команды вожака. И такая команда последовала. Из темного овала двери появился Степан в расстегнутом кителе, с довольной ухмылкой на лице.

— Кто следующий? — прозвучал вопрос. Отбоя в желающих не было. Василий, на ходу расстегивая ремень на брюках, поспешил сменить своего начальника на кровати. Потом туда потянулись и остальные.

— А ты чего? — усмехаясь, спросил Степа Григория, заметив, что тот не проявляет ни какого интереса к происходящему.

— Или еврейку жалко? Она враг и нечего ее жалеть. Им недолго осталось.

— Боюсь заразиться, — придумал Гришка, что ответить, при этом, не касаясь темы о евреях. Он прекрасно понимал, что если проявит сострадание к этим людям, то даст возможность Бородаю манипулировать этим фактом в борьбе против него.

— Ты, что хочешь сказать, что я болею венерическими заболеваниями? — возмутился Зленко и готов был с кулаками доказать Чижову обратное. Степа довольно кивал головой, как бы поощряя Зленко к таким действиям. Начинать драку с Василем и его дружками, Гришка не собирался.

— В твоем здоровье я не сомневаюсь, — миролюбиво поспешил заявить Григорий.

— А вот насчет еврейки не знаю. Рисковать не стану.

— Для кого здоровье бережешь? Для Стефании? Зря. Обрюхатил я ее, — задел за живое Степан. Гриша сжал кулаки, а Бородай, только и ждал, что парень сорвется.

Обрюхатил! — мысленно повторил Чижов слова визе фельдфебеля. И его Стешу изнасиловал этот гад. От конфликта с Бородаем его спас разводящий, который повел Гришу на пост. Ночью выпал снежок и вся округа преобразилась. Снег прикрыл всю грязь, и стало как-то чище и спокойней, не только на улицах города, но и в душе.

Утром у них появилось начальство не только с «шуцманшафта», но и из комендатуры Сарн. Гришка видел в окно, как беседовали, отойдя в сторонку немецкий офицер, какой-то начальник в гражданской форме одежды и их ротный. За ночь все, кто употреблял в карауле спиртное, успели протрезветь и теперь их вид не вызывал обеспокоенности у руководителей. В помещениях чисто, служба организована, что еще надо? Само появление командования, вопросов не вызывало, сюда частенько кто-то приезжал, но вот солдаты вермахта прибывшие в этот район на пустых грузовиках, несколько смущали. Все стало понятно, когда надзиратели пригнали к КПП несколько десятков местных обитателей. Немецкие солдаты вместе с «шума» стали загонять их в грузовики.