Заблудшие

— В лагере военнопленных.

— На самогон что ли выменяла? И что, так можно было? Бабы из плена своих мужиков освобождали, а она себе работничка выменяла. Живет же шляхта! Все, как в старые времена. Они паны, а мы батраки. Хоть при Советах на них управу нашли, — выступала самая бойкая баба из толпы.

— Я смотрю, ты уже и заскучала по Советской власти. Твой — то милый где сейчас? В Красной Армии воюет? Смотри, милиция узнает и заберет, — пригрозила Стефания.

— А, что у меня кроме жизни можно забрать? Что только детей малых? Нет у меня ничего! Не то, что у некоторых.

— Сама виновата. Кто в колхоз все тащил? — огрызалась полька.

— Ты тоже там была, — напомнили и ей о недавнем прошлом.

— Не от большой любви, а чтобы выжить при этой власти, — призналась Стефания.

— Надо было не брать таких, — сожалели об упущенной возможности односельчанки.

— Когда прикрутило, так овечью шкуру натянула, а как новая власть пришла, так снова панночкой стала? — укорили Стешу.

— Прежде, чем на других кивать, о себе подумайте. У новой власти и к вам много вопросов возникнет. Вы бы вместо того, чтобы лясы точить, работать шли, — пожелала им Стефания.

— Не на тебя ли панночка? Думаешь, новая власть по головке гладить будет? У Советов руки не дошли до вас, так и эти не тронут? Помним мы ваше панство и ничего не забыли. Придет время, поквитаемся, — угрожали украинки.

— О себе лучше подумайте. Твой-то Наталья, в Красной Армии. А если донесет кто? — зло произнесла Стефания.

— Кроме тебя не кому. У тебя тоже рыльце в пушку. Муженек польский офицер и брат неизвестно где, — донеслось в ответ. Стефания быстрым шагом миновала ненавистную группу женщин.

— Смотрите, и этот за ней бежит, как собачонка, — засмеялись селянки в след Чижову. Григорий догнал хозяйку.

— За что они тебя так ненавидят? — не удержался парень, чтобы не задать вопрос.

— Они всех поляков ненавидят. Ненавидят, потому-что сами в этой жизни ничего не смогли и теперь ищут виновных. Мы здесь хозяева и эта наша земля, — резко ответила Стефания.

— Теперь уже не ваша, — констатировал факт мужчина.

— Это все временно. Советы тоже сюда незвано пришли, порядки свои стали устанавливать. И где они теперь? Так и с немцами будет, — верила в свои идеалы полька.

— Ненавистные какие-то вы, — сделал замечание Чижов.

— Кто это вы? — попросила уточнить молодая хозяйка.

— Ты, пани Мария, пан Казимир, — перечислил Гриша ее родственников, при этом используя слово пан, как здесь было положено. Назвать их товарищами у него бы язык не повернулся.

— Своих односельчан ненавидите, Советскую власть ненавидите, немцев тоже.

— А за что вас любить? Вы в наш дом, зачем пришли? От большой любви? — зашипела на него Стефания.

— Помочь украинцам освободиться от угнетателей. К тому же это не польская земля, а украинская, — вспомнил Чижов, о чем им рассказывали на политзанятиях. Полька нервно засмеялась в ответ.

— Не моя говоришь? Здесь жил мой прадед и дед, и она вдруг стала не моей. Может твой дед здесь жил? — в ответ спросила женщина.

— Не жил, — признался работник.

— Тогда почему ты здесь? Почему учишь меня как жить? Зачем мне ваши колхозы? Почему я должна отдавать свой скот и землю кому-то? Почему запрещают ходить в церковь и крестить детей?

Гришка хотел ей что-то рассказать о классовой борьбе трудящихся, но понял, что как у политрука у него это не получится. Пришлось на этом прекратить обсуждение опасной темы. Стефанию эти разговоры только привели в состояние взвинченности. Она даже сорвалась на Чижове, заставив его выполнять несколько работ сразу, с которыми он не справился.

— Зачем я тебя только из лагеря вытащила? Не зря мне подруги говорили, чтобы я не брала доходягу, — выплеснула Стефания свои негативные эмоции на парня. Григорий, стиснув зубы от злости молчал. Он и так, за миску борща выполнял всю тяжелую работу по хозяйству, а панночке все было мало. Ой, не зря ее так не любят украинки. Натерпелись они тут от шляхты. И вот теперь его, советского человека сделали батраком, как в царской России.

Утром следующего дня хозяйка приказала запрячь телегу к поездке на рынок. Она приготовила в дорогу молока, яиц, овощей, домашнего масла и брынзы. Управление телегой взяла на себя. Роль Гриши сводилась к обязанностям грузчика и охраны. Возвращаться в уездный центр ему было боязно. Здесь все так же находился лагерь для военнопленных и если что-нибудь пойдет не так, то он мигом окажется за колючей проволокой. Несмотря на военные действия, рынок в городе функционировал на полную мощность. Из-за отсутствия денег люди меняли имущество на продукты питания. Местные только и успевали, что привыкать к новым валютам. Вместо злотого пришел рубль, а теперь появились в обиходе и рейхсмарки. Со становлением государственных органов Рейха на оккупированных территориях естественно появились и служащие, работающие на новую власть. Именно на такой контингент и рассчитывала Стефания. У них и военных, были деньги, а она в свою очередь готова была предложить первоклассную сельскохозяйственную продукцию. Женщина знала три языка и проблем с общением с клиентами у нее не возникало. С солдатами вермахта приходилось общаться языками жестов. Торговля шла достаточно бойко. Чижов в свободную минуту рассматривал торгашей и покупателей, которые иногда достаточно эмоционально дискутировали по вопросам цены и качества предлагаемых товаров. Наверное, поэтому он первым и заметил четверку вооруженных людей с желто-голубыми повязками на рукавах. Они вольготно передвигались между рядами, периодически останавливаясь возле продавцов.

— Кого я вижу! — довольно произнес один из хлопцев.

— Пани Стефания!

— Здравствуй Степан, — не сильно обрадовалась такой встречи женщина. Коль она назвала милиционера по имени, то соответственно знала его.

— Как поживаешь? Муж, дети? — интересовался мужчина.

— Ян, погиб в 1939 году. Детей не имею.

— Успеешь еще, — улыбался украинец, услышав приятную для себя новость.

— Что братец? — продолжал расспросы Степан.

— Как война началась, так я его больше не видела.

— Понятно. Значит, ты теперь свободная женщина? — сделал свои выводы милиционер.

— К чему ты это спрашиваешь? — насторожилась полька.

— Негоже быть вдовой в наше время. Я ведь от своих слов не отказываюсь. Хозяйство у тебя смотрю большое, и мужские руки лишними не будут, а мне женского тепла и ласки не хватает, — заявил старый знакомый.

— Неужели, так и не женился? — дрогнул голос Стефании.

— Тебя забыть не смог. Ждал момента. Вот он и наступил. Власть теперь здесь я, и муженька твоего нет.

— Ты чего надумал? — забеспокоилась хозяйка.

— Жениться на тебе, — усмехнулся Степан, а его дружки засмеялись.

— Или тебе польская кровь не велит? Так нет больше Польши. Теперь мы здесь будем панами, — кивнул Степан на дружков.

— Все поменялось, Стеша.

— Так ты теперь большой начальник? — немного с издевкой спросила она.

— А ты думала я, так и буду все время батрачить или с побратимами по лесам слоняться? Отходил я свое. Шляхту и большевиков пережил, и теперь сам жить начну, а немцы мне помогут. Заслужили мы свою свободу.

— Свободу? Батрачить говоришь, перестал? — прищурилась Стефания, явно намереваясь сказать какую-то колкость.

— Что сама не видишь? — кивнул он на свою повязку.

— А у немцев ты кто? — прозвучал вопрос со скрытым подтекстом.

— Ты на что намекаешь? — поменялся в лице Степан.

— Хочешь сказать, что я новой власти прислуживаю? Ошибаешься. Немцам я не прислуживаю, а служу. Великая Германия поможет нам встать на ноги. Теперь украинцы перестанут гнуть спины на панов. Украина станет свободной. От вас натерпелись и от большевиков хлебнули, но их время прошло. Ты это, наверное, еще не поняла. Гордыня мешает? Так гордыню и сломать можно, — взял он огурец и демонстративно переломил пополам перед лицом Стефании.