Заботы пятьдесят третьего года

– Постарел ты шибко, сынок.

Матери не скажешь: "С вами постареешь", - сказал, абы сказал:

– Тридцатку в июне разменяю.

– Какие это годы!
– возразила мать и неожиданно для себя быстро зевнула и удивилась: - Устала я за рейс-то!

– Немудрено. Ложись-ка, мать, спать.

И тут из коридора донесся стук шагов. Четко звучали твердые каблуки. Каблуки решительно приближались. Мать прислушалась.

– Не наш кто-то.

Тотчас в дверь постучали.

– Войдите, - разрешил Александр.

Дверь открылась и в проеме показался аккуратный молодой человек в коротком сером пальто, который вежливо поздоровался:

– Здравствуйте.

– Ты - Владлен Греков, Алькин одноклассник, да?
– обрадованно вспомнил Александр.

– Да, Саша. Мне вас вспоминать не приходится, я вас просто помню, со смыслом ответил Греков.

Игры в вежливость Александр не признавал. Привык в своей конторе брать быка за рога.

– А почему не в форме? Ты же офицер, летчик.

– Демобилизовался я, Саша.

– С начальством не поладил или заболел?

– Объективные причины, - не стал пояснять Владлен Греков причины истинные и сразу же приступил к делу: - Я Алика ищу, а он, оказывается, переехал. Был у Виллена и не застал. Вы не подскажете мне адрес Алика?

– Ты садись, Владлен. Чайку попьем.

– С удовольствием, но некогда, - воспитанно отказался Владлен и ожидающе посмотрел на Александра.
– Если знаешь, то говори, чего тянуть.

Александр усмехнулся, ответил сугубо по делу:

– Русаковская восемь, квартира тридцать девять. Все?

– Спасибо вам большое, извините, что побеспокоил.

– А может, чайку-то выпьете?
– предложила теперь мать. Александр осудил ее за ненужную навязчивость:

– Товарищ спешит. Ты ведь спешишь, Владлен?

– Да, к моему сожалению. Всего вам доброго, - Владлен Греков поднялся, откланялся, открыл дверь и вышел в коридор. Четко зазвучали твердые каблуки. Мать опять зевнула. На этот раз в охотку и с удовольствием.

– Справный какой паренек.

К десяти утра все подтянулись. Майор Смирнов оглядел своих орлов. А орлы - его. С чувством собственного достоинства: поработали с толком, было что сообщить.

– Кое-что наковыряли, вижу, - догадался Смирнов.
– Был такой журнал до войны, "Наши достижения". Сегодня ваши лица - просто с обложки этого журнала.

– Это оскорбление или, наоборот, высокая оценка тебе еще не ведомых наших заслуг?
– осведомился Казарян.

– Оценка, оценка, - успокоил его Смирнов.
– Результаты давай.

– Версия "огольцы", - начал Роман.
– Как я и полагал, оказалась перспективной. Завтра в двенадцать ноль-ноль можно брать Цыгана, а между двадцатью и двадцатью одним - Николая Самсонова по кличке Колхозник.

Казарян доложил только результаты и замолк. Смирнов перевел начальственный взор на Ларионова. Тот упрямо - любил делать все, как положено, - поднялся и доложил:

– По моим сведениям, было правило участников мехового дела.

И сел. Счел свои сведения достаточными.

– А ведь это они, ребята. Кто-то из них, - окончательно убедился Смирнов.

– Ну а теперь - в деталях. По порядку изложите. А потом операцию разрабатывать начнем. Так, бойцы?

– А у тебя других дел нет?
– невинно спросил Казарян.

– Под завязку. А что?

– В общем, ты на нас не надеешься. Что ж, давай по порядку.

– Сами, значит, разработали. Что же мне тогда делать?

– Ты все время забываешься, Саня, что ты - начальник. Ты - в курсе. Ты можешь разрешить или запретить. Если разрешишь, то мы исполним и по исполнении доложим. Так, Сережа?
– Казарян привлек на свою сторону Ларионова.

– Так, - подтвердил он.

– Тогда действуйте, - официально разрешил Смирнов и встал, подтверждая, что разговор окончен. Но не удержался-таки на начальственном уровне.
– Вы там поосторожнее. У одного из них может быть ствол.

"Лайф" был роскошен. На меловой глянцевой бумаге поместились кинокрасавицы, политические деятели и спортсмены. Английские фразы выстроились в шеренги. Буквы выглядели франтами. И запах у журнала был не наш - иностранный.

– Откуда он у тебя?
– вяло поинтересовалась Яна.

– Стригся вчера в "Советской" и в предбаннике его увидел. Видимо, буржуй какой-то забыл. Ну, я его, естественно, и захватил на обратном пути, - самодовольно разъяснил Андрей. Алик разлил коньяк по рюмкам и спросил:

– А на кой ляд он тебе? Ты же в английском ни уха, ни рыла.

– Не говори, не говори. Кое-что понял.
– Андрей засуетился и стал листать журнал.
– Глядите.

На пустынном берегу моря стояли двое: толстые и сильно оборванные нынешние руководители и, держа руки козырьком и глядя в разные стороны, высматривали что-то за горизонтом.

Алик из-за Андреева плеча перевел надпись под карикатурой:

– Кому бы еще помочь?

Хихикнули и расселись по местам. "Лайф" кинули на приемник. Дальние ереванские родственники прислали Андрею три бутылки отличного марочного коньяка. Сегодняшний вечер был посвящен коллективной дегустации этого подарка. "Лайф" ненадолго отвлек друзей-сослуживцев от основного занятия.

– Нет такого коньяка вы не пробовали!
– еще раз сказал Андрей.

– За водкой пора посылать, - мрачно предсказал будущее Дима.

– И что это за манера - напиваться, - возмутился Андрей.
– Живут, живут в нас эти расейские плебейские привычки. Казалось бы, что еще надо. Отличный коньяк, хорошая беседа, нет, обязательно надраться надо!

– Коньяку мало, - разъясняя ответил Дима. Янин муж, кинооператор Виктор поставил пластинку и возвратился на свое место в углу дивана. Застучал барабан, завыли довоенные негры и саксофон тоже завыл. Комната зажила в ритме, и все стало на свои места, ибо запели довоенные негры. Негры пели о смысле жизни бессмысленными словами.