Заботы пятьдесят третьего года

– Черт-те что, - подумав, сказал Сергей.
– Имечко тоже - Ри.

– Что же ты понял?
– спросил Смирнов.

– Во-первых, не из дамочек - постоянного контингента Цыгана. Девица, и молодая девица. Импульсивна, я бы сказал, экзальтированна, из допустимо интеллигентной семьи, но воспитания крайне небрежного. Влюблена в Цыгана, как кошка.

– А кто это "он"?
– поинтересовался Ларионов.

– Чего не скажу, того не скажу, - признался Казарян. Смирнов взял из его рук фотокопию, еще раз просмотрел текст и подытожил раздраженно:

– Сережа, за тобой - все бабские связи Цыгана. Ты, Роман, возглавляешь группу, которая будет прочесывать Рижскую дорогу. Больше пока ничего в башку не приходит. Да, что можете сказать по карманной клади Цыгана и следам?

– Карманная кладь - джентльменский набор маршрутника: тысяча сто двадцать три рубля 65 копеек денег, шикарный бумажник, расческа в серебре, пачка папирос "Тройка", австрийская зажигалка и - смерть бабам - темные очки, - по бумажке перечислил Ларионов.
– Из этого ничего не выжмешь: есть только то, что есть. А следы, какие могут быть особые следы на песке? Так, тени следов.

– Не скажи, Сережа, - не согласился Казарян.
– Тени, как ты говоришь, в какой-то степени определяют объект, который их отбрасывает. В данном случае - размер ноги. Очкарики же пишут - ориентировочный размер обуви сорок четыре - сорок пять. Не меньше. Косвенно подтверждается Столб с его ростом метр восемьдесят семь.

– Согласен, - подтвердил его правоту Ларионов.

– И я согласен, - кивнул Смирнов.
– Согласен-то согласен, а что это нам дает? Опять в маету. Да, а где тот парень, Витя, которого за Коммерцией я посылал?

...Паренек Витя - младший лейтенант Виктор Гусляев - явился через полчаса и доложил:

– Еле я его разыскал, товарищ майор.

– Так тащи его сюда!!!

– Я его не смог доставить, товарищ майор, - виновато пояснил Гусляев.
– Он в сорок восьмом в предвариловке сидит.

– Как это сидит?! Он что, спятил, чтобы в тюрьму садиться?!

– Был пойман с поличным во время кражи в гастрономе возле метро "Сокол".

– Что украл-то?

– Пытался стащить у гражданки одной из хозяйственной сумки кошелек.

– Совсем интересно. А когда это преступление века свершилось?

– Сегодня в двенадцать часов двадцать три минуты.

– Ой, как мне захотелось поговорить с Валерием Евсеевичем! Утром думал, что придется ловить наудачу, а теперь жареным пахнет. Так почему же ты его не приволок?

– Они без бумажки не отдают, бюрократы чертовы!
– обиженно пожаловался Гусляев.

– Ну, бумажку-то мы им мигом спроворим!

Был Валерий Евсеевич Межаков по кличке Коммерция одет несколько не по сезону. В добротной стеганке, в диагоналевых галифе, в крепких и тяжелых яловых сапогах. Смирнов оглядел его со всех сторон, обойдя для этого кругом, потом спросил:

– Не жарко ли?

– Жар костей не ломит, - скромно отвечал Межаков.

– Тебя что, оперативники домой после ареста переодеться водили?

– Зачем? Таким взяли.

Смирнов легким толчком в плечо направил Коммерцию к табурету, а сам сел за свой стол. Лейтенант Гусляев продолжал стоять.

– Друг мой Коммерция, я тебя очень прошу ответить на один вопрос: от кого ты узнал, что сегодня ночью убили Цыгана?
– витиевато спросил Смирнов.

Коммерция покосился на Гусляева, потом на Смирнова.

– Нам с тобой, Александр, без свидетелей, без протокола следовало бы говорить. И тебе полезнее, и мне.

– Принято, - согласился Александр.
– Витя, будь добр, оставь нас одних.

– Слушаюсь, - по-военному ответил огорченный Гусляев и удалился.

– Так кто же сказал тебе, что убили Цыгана?

– А почему ты думаешь, что мне известно об убийстве Цыгана? вопросом на вопрос ответил Коммерция.

– Я не думаю, я знаю.

– Так откуда же, дорогой Александр Иванович?

Смирнов направил свой твердый, как пистолет, указательный палец на дверь, за которой скрылся Гусляев:

– От младшего лейтенанта Виктора Гусляева, драгоценный Валерий Евсеевич.

– А что он может знать?

– Хотя бы то, чем ты сегодня с утра занимался. И мне этого вполне достаточно.

– Загадками говорите, уважаемый Александр Иванович.

– Я удивлен, Коммерция.
– В смирновском басе погромыхивала гроза. Ты сам напросился на разговор без свидетелей и протокола. И тут же начинаешь мне, как фофану, заливать баки. Я перестаю тебя понимать.

– Зачем же сердиться, Александр?
– Коммерция был готов ликвидировать легкое недоразумение.
– Меня до некоторой степени смущает некорректность постановки тобой вопроса. Если бы ты спросил просто: "Коммерция, тебе известно, что Цыган убит?" - я бы тотчас ответил: "Да". Но ты с ходу требуешь персонификации источника и ставишь меня в положение весьма и весьма унизительное. В положение доносчика.

– Ладно. С этим разобрались. Следующий вопрос я, правда, тоже хотел задать персонифицирующий, начав его с сакраментального: "Кого?" Но, щадя твое обостренное чувство собственного достоинства, изложу его несколько по-другому: "Чего ты так испугался, Коммерция?"

– Я свое давным-давно отбоялся, Александр.

– Не скажи, Коммерция, не скажи. Тебя надо очень сильно напугать, чтобы ты, быстренько прибежав домой, потеплее приоделся для лагерных зим и ринулся в открытую крутить сидора у первой попавшейся гражданки. Фармазон на покое, катала на подхвате, ежедневно ужинающий стерлядкой в ресторане на бегах, польстился на кошелек со ста двадцатью рублями!

– Черт попутал.

– Я скорее поверю, что ты черта попутал. Одно только скажу: перепуганный, ты грубо работаешь. Читается как по букварю.

– Это вами читается. А народный суд, не умея прочитать, отстегнет мне пару лет, и дело с концом.

– А если я помогу народному суду прочитать текст?

– Какой именно?

– Случайный свидетель по меховому делу Валерий Евсеевич Межаков как только узнает, что освобожденные участники этого дела начинают всерьез постреливать друг в друга, быстренько совершает липовую кражу в надежде отсидеться в лагере, пока эта перестрелка не закончится естественным путем, то есть пока фигуранты не перестреляют друг друга, и гражданину Межакову нечего будет опасаться. Гражданин Межаков опасается, боится, паникует, не желая получить пулю.