Забрать ее душу

Леон указал на меня, загибая палец.

— Иди сюда.

Я спрыгнула с дерева и подошел к нему, где он притянул меня к себе и предложил косяк. Его тепло согрело меня почти сразу, и он поднес косяк к моим губам, когда я сделала затяжку.

— Тебе нравилось это место? В детстве?

— В детстве я думала, что Абелаум был волшебным, — сказала я. — Я убедила себя, что в лесу живут феи. Прямо здесь.

Я указала на упавшее бревно, которое было испещрено трещинами и щелями, а также небольшими промежутками под ним, где мох образовывал занавес.

— Раньше я приходила сюда с крошками от печенья и маленькими крышечками от бутылок, полными меда, и оставляла это феям.

— Я уверен, что они это оценили.

Я посмотрела на него снизу вверх, широко раскрыв глаза.

— Феи реальны?

— Так и есть. Но они не очень приятные. И ты вряд ли когда-нибудь их увидишь, если только по-настоящему не разозлишь их.

Он напрягся.

— Не смей, блядь, пытаться разозлить их ради видео.

Я рассмеялась, и его рука, обнимавшая меня за плечи, сжалась, приподнимаясь под моим подбородком и сжимая горло. Он приблизил свой рот к моему уху и сказал:

— Я серьезно, Рэй. Не зли фей.

— Я не буду, — выдавила я, все еще улыбаясь, потому что как, черт возьми, я могла удержаться от улыбки, когда его мышцы сжимались на моем горле? Он ослабил хватку, поудобнее прислонившись к дереву. Несколько минут прошло в тишине, пока мы курили вместе, кайф расслаблял меня, прижимающуюся к нему.

Через несколько минут я спросила:

— Итак… сколько тебе лет?

— Я не уверен, — он щелчком отбросил окурок, раздавив его ботинком. — У меня нет никаких воспоминаний за пределами 1700-х годов. Такие, как я, не обращают особого внимания на возраст.

— Значит, ты бессмертен?

Он пожал плечами.

— Старость и болезни меня не заберут. Я мог бы заскучать и исчезнуть, как это делают некоторые из моего вида. Или меня могли бы разорвать на части — это убило бы меня. Раздроби мне череп, и я, вероятно, не смогу исцелиться. Я бессмертен, если буду осторожен и если захочу, — ухмыльнулся он. — Я не очень осторожен. Жить вечно не так уж и важно.

— Тогда что же важно? — спросила я.

— Свобода, — тихо сказал он. Начали стрекотать сверчки, и несколько случайных дождевых капель пробрались сквозь листву деревьев и упали мне на лицо. Темнота теперь подступила вплотную, словно холодное одеяло, окутывающее нас. Изнутри хижины темнота казалась зловещей из-за того, что она заполняла окна и едва рассеивалась светом с веранды. Но стоять в ней, спокойной и тихой, было совсем не зловеще.

Темнота была мирной.

— Леон, — сказала я после того, как в молчании прошло еще несколько минут.

— Ты сказал, что Бог требует жизнь в обмен на жизнь моего предка. Что…что это значит…

Я не знала, как закончить вопрос. Я знала, о чем мне нужно было спросить, но я не хотела этого спрашивать.

Он понял.

— Трое выживших, три жертвы. Глубинный обещал власть тем, кто выполнит Его требования. Он долго спал, он слаб. Но с тремя душами Он будет свободен, и человеческий мир снова попадет под власть древнего Бога.

Это звучало так фантастично, так невозможно. Но я слышала этот голос, зовущий меня во сне. Я многое видела, многое чувствовала.

— Хэдли уже послали меня за тобой, — сказал он, и мой желудок скрутило в узел. — Это был последний приказ Кента: доставить тебя к нему живой. Сделать так, чтобы твое исчезновение выглядело как несчастный случай. Не оставлять никаких доказательств того, что тебя похитили, чтобы убить. У твоей семьи были бы похороны без тела.

Он сказал это так спокойно, но в его тоне было что-то похожее на гнев. Не требовалось много усилий, чтобы представить, насколько по-настоящему ужасно было бы быть объектом охоты Леона, настоящей охоты.

Я бы никогда не сбежала.

— Почему ты этого не сделал?

— Кент потерял гримуар. Мне больше не нужно было делать ни хрена из того, что он говорил.

— Но если бы он был у него… ты бы пришел за мной?

Он немного напрягся и замолчал. Затем, наконец, он грубо сказал:

— Кент уже пытался принести девушку в жертву, но потерпел неудачу. Джунипер Кайнс. Он заставил Джереми и Викторию заманить ее в лес. Накачать ее наркотиками. Когда она убежала, он послал меня за ней.

Его зубы клацнули друг о друга, снова и снова: медленный, раздраженный щелчок.

— Я потерял ее в лесу. Невыполнение приказов Кента повлекло за собой последствия, поэтому я сделал все, что мог, чтобы выследить ее. Но она сбежала от меня.

Я и представить себе не могла, что смогу сбежать от него. Это казалось невозможным.

— Она сбежала? Она жива?

— Это то, что я слышал, — сказал он. — Я потрясен тем, что ей удавалось все эти годы отбиваться от Эльдов. Кент счел ее потерей, и вместо этого они отправились за ее братом. Этот был успешным. Маркус сейчас спит с Богом.

Я высвободилась из-под его руки, в ужасе уставившись на него.

— Маркус? Парень, которого зарезали в кампусе?

Он кивнул.

— Первая жертва. Впереди еще двое.

— Ты убил его?

Прошептала я, узел в моем животе затягивался все туже и туже.

— Нет.

Его голос был твердым, глаза блестели в темноте, когда он засунул руки в карманы.

— Кент никогда бы не позволил демону совершить жертвоприношение. Один из членов его маленького культа, его Либири, должен владеть ножом. Проявить себя перед Богом. Было бы напрасной тратой Божьей милости, если бы я совершил убийство.

Мое дыхание стало прерывистым, но облегченным. Он уже признался в убийстве людей — многих людей, возможно, десятков, — но почему-то все еще имело значение, убил ли он такого невинного, как Маркус, или нет.

Он пристально смотрел на меня. Наблюдал за мной. Пожирал меня огнем в своих глазах.

— Это делает меня менее чудовищным? — сказал он, и его голос прозвучал тихо в темноте. — Оправдывает ли меня то, что я не держал в руках нож? Что я всего лишь выкопал его труп? Что я выполнял только черную работу?

На самом деле он не ждал, что я отвечу; он просто продолжал.

— Неужели злодеяния, которые я совершил, остались в твоем сознании, потому что мне пришлось выбирать между повиновением и пытками? Ты бы простила меня за то, что я убил тебя, если бы знала, что это делается, чтобы избежать боли?

Я сглотнула. Его голос был напряженным, как будто ему все еще было больно, словно пытки, которым подвергал его Кент, чтобы заставить его повиноваться, все еще продолжались.

— Ты бы не убил меня.