Заброшенный в природу

— Но как мы отсюда выйдем, мы же не знаем дороги?

— Я ее запомнил, — заверил меня доктор. — Когда мы куда-то отправляемся, это первое, что я стараюсь делать.

— А как мы убежим во Францию? Нас повсюду станут искать…

— Ты об этом не думай, — ответил доктор. — До сих пор никто, кто располагает деньгами и знает, как их употребить, не был пойман, если, разумеется, он знает, что его ищут. Ты помнишь нашего друга Фрэмптона? Вот и мы убежим так же.

Фрэмптоном звали англичанина, который вел торговлю с Испанией, был схвачен Инквизицией и брошен в тюрьму в Кадисе, откуда сумел бежать и вернулся в Англию, где и перевел книгу доктора Монардеса. Разумеется, я его помнил, разве такое можно забыть! Надо признать, что к моему удивлению в тот самый момент я испытал радостное возбуждение. Возможность бежать во Францию с золотом доктора Монардеса вызвала у меня необычайный прилив сил. Я не желал ему зла — боже упаси! Но ведь всякое бывает! А вдруг, когда мы окажемся во Франции, с доктором Монардесом что-то случится? Тогда все деньги будут моими. Интересно, сколько их? Наверняка много — доктор был человеком прославленным, известным во всей Испании, хоть и под разными именами. А как хорошо жить не работая! Я бы даже сказал, что в этом и заключается смысл жизни…

В этот момент до нас долетел звук легкого покашливания. Кашлял маленький Филипп.

— Сигариллу, скорее! — воскликнул доктор Монардес.

В следующие секунды мы уже оба изо всех сил раскуривали сигариллы, пыхтя, как январские печки в Пиренеях. Моя знаменитая интуиция вновь подсказала мне встать ближе к больному, дабы лучше воздействовать на него. Доктор Монардес тоже переместился ближе. Филипп, еще не полностью придя в себя, открыл глаза и, несмотря на слабость, приподнялся на локтях, продолжая сильно кашлять, словно собираясь выкашлять все свои внутренности.

— Он может потерять сознание от дыма! — вымолвил я.

— Давай, давай! — возбужденно повторял доктор. — Куй железо, пока горячо!

И с этими словами он направил густую порцию дыма (как она вообще поместилась у него во рту!) прямо в лицо Филиппу.

Секунду назад я сказал, что мальчик может выкашлять свои внутренности? Нет, я должен был сказать это сейчас! На какое-то мгновение мне показалось, что королевский отрок рассыпется прямо у меня на глазах.

— Я могу пальпировать! — предложил я, опять же ведомый интуицией.

— Ни в коем случае! — жестом остановил меня Монардес. — У него кишечник совсем пустой.

Хваленая интуиция на сей раз меня явно подвела.

В тот же момент из коридора донеслось пыхтенье и звук тяжелого предмета, который волочат по полу. Это был падре с нашим тюком.

— Принеси мне цитронеллу, — приказал доктор. Я приготовился и, открыв дверь, выдохнул плотную струю дыма прямо в потное лицо падре, он тотчас отпрянул назад, словно его ударили чем-то тяжелым.

— Спасибо! — сказал я, но, спохватившись, добавил: — Втяни его внутрь!

Падре, согнувшись пополам и непрерывно кашляя, втянул тюк в комнату. Повернувшись к Филиппу, я увидел, что он сидит в кровати, не переставая кашлять, и смотрит на нас. Доктор протянул сигариллы священнику, велев вынести их из комнаты, а сам взял тинктуру, смочил ею губку и поднес к носу мальчика. Я открыл зарешеченное окно. На меня дохнуло холодным осенним воздухом. Все-таки, что значит природа! Сигариллы, конечно, сыграли свою роль, но вряд ли бы мы могли справиться только с их помощью. Что бы там ни говорил доктор, я думаю, природа проснулась в самом мальчике и, верная мощному инстинкту выживания, заставила его прийти в себя. Какое-то колесико в ее механизме закрутилось, определенный рычаг сдвинулся и весь механизм пришел в движение, застучал, загудел, но так, чтобы мы не услышали — где-то в скрытых недрах человеческого тела, в нижней бездне, а не в небесной, в микрокосмосе… И вот теперь маленький Филипп, которому промыли кишки, в полном сознании лежал перед нами на кровати, дрожа от слабости и холодного осеннего ветра, повернувшись набок среди скомканных шелковых простыней, а доктор Монардес, сидя на корточках, осматривал его. И если сейчас не закрыть окно, то мальчик, вероятно, схватит простуду, однако паразитов у него уже нет, о чем мне радостно сообщил доктор Монардес. Если Филипп простудится, то его будет лечить другой доктор, так как нас позвали сюда единственно из-за гельминтов. Но мне и самому стало холодно, так что я поспешил закрыть окно. Только простуды мне сейчас не хватало…

Потом нас пригласили к трапезе самого Филиппа II, короля этой пропащей, вконец обанкротившейся империи, несмотря на то, что ежедневно в ее порты прибывают галеоны, груженые золотом из Нового Света и редкими пряностями из Индий. Почему она обанкротилась? Из-за армий головорезов, защищающих католицизм от турок, а также воюющих в Нидерландах, Италии, Индиях? Нет, это, конечно, имеет значение, но не такое уж большое. Все из-за воровства, из-за чего же еще? Некоторые спросят, как можно украсть так много? Спросят те, кто плохо знает людей. Можно, отвечу я им! Еще как можно! В принципе, все плохое возможно. Но есть один человек, который может подробно рассказать, как это происходит, хотя, скорее всего, он унесет эту тайну в могилу. Это сеньор Васкес де Лека, корсиканец по рождению, который вырос в рабстве у алжирских пиратов, потом стал гражданином Севильи и сейчас он — первый министр. Да, судьба поистине непредсказуема и всесильна. Идет молва, что некоторых людей он сделал богаче испанской казны. Сандоваль, Эспиноса. Но не себя напрямую, не настолько же он глуп. У него внимательный, умный взгляд, изысканные манеры, учтивая речь. Говорят, что начало цепочки — в портах.

Говорят также, что он обладает железной хваткой, хотя этого не видно по его белым ухоженным рукам, которые украшает только один — но зато какой! — перстень с огромным рубином. Испания обанкротилась, потому что ее деньги плавно перетекли в чью-то личную собственность. Если стране нужны деньги, то обращаются напрямую к сеньору де Леке, который их обычно находит. Потому он и премьер-министр.

Между тем за столом король Филипп говорил что-то о Боге и католической церкви. Сеньор де Лека согласно кивал головой, доктор Монардес налегал на телячий окорок, а я пил мадеру. Мальчик спокойно спал в своих покоях, здоровый или нет, но, по крайней мере, без паразитов. Так что все было в порядке…

Когда мы шли к карете, я высказал некоторые соображения о сеньоре де Леке.

— Странный человек этот сеньор, — сказал я. — Если верить тому, что о нем рассказывали, то многих людей он сделал богатыми, а о себе забыл.

— И что ты в этом видишь странного? — ответил доктор Монардес. — Его влечет власть, а не деньги. Люди бывают разные. Ему подобные — самые утонченные экземпляры человеческого вида. Он хочет править. Принимать решения и воплощать их. А даруя людям богатство, он делает их зависимыми. Он связал их золотой цепью, которую никто не хочет рвать. Теперь они обязаны ему и по гроб жизни будут верны. В любых обстоятельствах и по любому поводу он всегда может рассчитывать на них, пока дает то, чего они хотят. Так, при дворе все должны торговцу Эспиносе. А Эспиноса набивает мошну благодаря де Леке. Если тот, кто состоит при дворе, будет делать то, чего требует де Лека, то он сможет сохранить свое имущество. Если же будет делать не то, что требуется, Эспиноса попросту отберет у него все, что он должен. Хорошая система. Работает безупречно.

— Но зачем ему это? — снова спросил я, хотя уже все отлично понимал. Просто мне хотелось услышать мнение доктора. — Он мог бы стать очень богатым и жить припеваючи.

— Но он не хочет жить припеваючи, кататься как сыр в масле, Гимараеш, — терпеливо ответил доктор. — Ведь именно это я и пытаюсь тебе растолковать: люди разные. Он не такой, как ты. Одним нужно богатство, другим — власть. Есть и третьи, но не о них сейчас речь. Что касается нашего случая, то разница налицо: богатство делает тебя свободным, а власть дает возможность управлять другими. Порой эти понятия несовместимы, поэтому приходится выбирать.

— Но почему несовместимы? — возразил я. — Если у меня есть торговая компания, то я стану управлять всеми, кто в нее входит.

— Не строй из себя дурака, Гимараеш, — немного раздраженно ответил доктор. — Это вообще несравнимые вещи. Могу себе представить, что испытывает сеньор де Лека ко всем, у кого есть торговые компании, даже к людям, подобным Кристобалю де Сандовалю и Эспиносе. Не сомневаюсь, что — глубокое презрение. И думаю, он прав. Пока у него в руках власть, у него будет все, в чем он нуждается, причем в таком количестве, которое ему нужно. Таким образом, де факто он находится в том же положении, что и богатые, но при этом имеет перед ними неоспоримое преимущество — он может в любой момент их уничтожить. Он может сделать так, что они потеряют свои богатства, а, может быть, и жизнь. Но те не смогут сделать то же самое с ним.

— Кто знает, — возразил я, на этот раз абсолютно серьезно. — Если он начнет преследовать кого-то из этих людей, они много чего смогут о нем рассказать.

— Но доказать они ничего не смогут, — сказал доктор, — поскольку он не привлекает их средства, то и следов никаких нет. Самое плохое, что с ним может случиться, — он потеряет пост из-за подозрений. А вот для них все может кончиться весьма плачевно: их просто вздернут на виселице. Впрочем, — помолчав немного, продолжил доктор, — он наверняка о себе позаботился. Если кто-то серьезно начнет копать, то улики против него можно найти. Но, во-первых, нужно очень глубоко копать, а это не так легко, и обычно ничего из этого не выходит. Да и потом, кто станет этим заниматься? Тот, кому поручено это делать, наверное, тоже успел пробраться к кормушке, и угадай, чью сторону он примет — сеньора де Леки или того человека, который вступил с ним в спор. Чем больше над этим думать, тем сложнее выглядит дело.