Забудь меня такой

XXХI

Те две недели, что Майя передавала свои дела новой сотруднице на работе перед тем, как отправиться в крымскую неизвестность, были, пожалуй, самым странным временем в ее жизни. Впервые она не имела ровным счетом никаких четких представлений о будущем, но впервые ни о чем не беспокоилась. В ней жила небывало твердая уверенность, что все сложится именно так, как должно сложиться. А не сложится – значит, не из чего было и складывать. Лишив Майю московской квартиры, судьба безапелляционно, как хирург, освободила ее от старухи и связала с Каримом – так жаловаться ли ей теперь на это? И, задумываясь о том, какая невероятная цепь случайностей должна была сложиться, чтобы соединить ее с любимым человеком, Майя впервые за много лет ощущала улыбку на губах во время работы.

Карим и Никита вместе бродили по Москве. Звоня им время от времени, Майя заставала свежеиспеченных друзей то на Поклонной горе, то в зоопарке, то в каком-нибудь игровом центре, где оба с одинаковым воодушевлением носились на виртуальных мотоциклах и палили по виртуальным мафиози. Встречаясь с ними вечерами, она затруднялась определить, кто из двоих получил большее удовольствие от проведенного подобным образом дня.

Глафира существовала как будто в другом измерении. Будучи не в состоянии подняться на ноги, она не выходила из своей комнаты и если и напоминала о себе, то разве что громко работающим телевизором. А оборотистая Мария Сергеевна, которую Карим окрестил «квартирной воровкой», старалась переделать все дела по уходу за своей благодетельницей и убраться из квартиры пораньше – до прихода Майи. Как бы уверенно она себя ни чувствовала с точки зрения закона, видимо, нечистая совесть давала о себе знать.

Кстати, вскоре обнаружилось, что ловкая тетушка уже вовсю начала извлекать пользу из дарованной ей недвижимости. Карим и Никита рассказывали, что «квартирная воровка» стопками носит из Глафириной комнаты какие-то старинные книги. Само наличие таких книг не стало для Майи откровением: еще когда она сама ухаживала за Глафирой, она была заинтригована наличием в книжном шкафу многочисленных томиков на немецком языке в кожаных переплетах. По-настоящему удивляло другое: 1) что будет делать с этими библиографическими ценностями недалекая любительница «мыльных опер»? 2) откуда у Глафиры, в чьем роду не водилось аристократов, взялись прижизненные издания Гете и Гофмана, а также Библия, иллюстрированная гравюрами Доре?

Ответ на первый вопрос, хоть и окольными путями, но удалось найти довольно скоро. Мария Сергеевна таскала книги в некий аукционный дом, и, судя по ее неизменно довольному в последнее время виду, немецкие классики имели там успех. Правда, на гардероб «квартирной воровки» этот успех никак не повлиял, но Майя была уверена, что тетушка складывает в полиэтиленовый пакетик под своим облезлым ковром довольно приличные суммы.

За разъяснением второй загадки Кариму пришлось позвонить матери, и неожиданно выяснилось следующее. После победы в Великой Отечественной войне наши офицеры вывезли из Германии огромное количество подобных раритетных книг. Причем это не было даже мародерством: любому мало-мальски образованному человеку было бы жаль оставлять в полуразрушенном, покинутом хозяевами особняке, где временно разместились советские солдаты, ценнейшие книжные коллекции. Ну что их ждет? Ведь или дожди зальют, или крысы съедят. Офицеры честно писали рапорты начальству – начальство устало отмахивалось: до книг ли тут! И тогда немецкие фолианты стали находить приют в чемоданчиках советских офицеров. Одним из них был Леонид Петрович, муж Глафиры.

Однако переездом в Советский Союз посмертные странствия немецких классиков не заканчивались. Большинство офицеров сдавали привезенное в библиотеки, а те переправляли книги с готическим шрифтом в центральное книжное хранилище страны – Библиотеку имени Ленина. Послевоенная Ленинка, обремененная несметным количеством проблем, не нашла ничего лучше, как складировать Гете и Гофмана в сыром и неотапливаемом одноэтажном строении за Пашковым домом. Только в шестидесятые годы о немцах снова вспомнили, но лишь затем, чтобы наконец-то освободить занимаемое ими помещение. Набрали людей для сортировки и укладки, заполнили стопками в кожаных переплетах несколько грузовиков и… вывезли на еще более неблагоустроенный склад в Подмосковье – догнивать там. Чтобы через какое-то время можно было честно списать в утиль никому не нужные порывы души, запечатленные на бумаге.

Однако ничтожный процент приговоренных книг все же уцелел, как это всегда бывает с приговоренными. Сортировщикам – родственникам и знакомым сотрудников Ленинки – удалось под одеждой вынести из этой братской могилы часть обреченной коллекции. За сортировщиками следили не слишком строго: в мае, когда начались работы, в помещении стояла такая пыль, что невозможно было зайти туда без респиратора и очков. Проверяющие не часто заглядывали внутрь – и книги оставались в живых. А одним из сортировщиков по стечению обстоятельств был Петя, сын Глафиры, подрабатывавший тайком от нее, чтобы обеспечить будущего ребенка. Он вполне логично рассудил, что мать не станет пересчитывать количество старинных немецких книг, уже стоящих дома на полке благодаря отцу.

До поры до времени его расчет оправдывался, но в итоге Петя все же был разоблачен. Последовал скандал, и антикварная коллекция, заложенная Леонидом Петровичем, навсегда перестала расти. А сейчас Глафира и вовсе дала добро на то, чтобы книги, хранящие память о двух самых близких ей людях, разлетелись с аукциона. Майя горько покачала головой: она дорого дала бы за то, чтобы понять, есть ли у Глафиры душа.

Доживая последние дни рядом со старухой, она пыталась иногда представить себе Глафиру в детстве. Ведь была же та когда-то маленькой девочкой с большими серыми глазами и смешной челочкой над выгоревшими бровками. Ведь когда-то и она засыпала на руках у матери, училась вставать на собственные ножки и падала, пытаясь пробежать по первой весенней траве. Когда, почему, как переродилась она в то, что одной своей близостью приводит к смерти? Восхитительной красоты девушка, которой было отпущено столько даров… Содрогаясь от этих мыслей, Майя порой вспоминала, что в библейском предании именно светлейший из ангелов – Денница – в итоге стал сатаной.

Однако, что бы она ни передумала в эти дни о Глафире, в их с Каримом разговорах старуха более не всплывала. Словно оба не сговариваясь решили, что это невероятное существо, обитающее в соседней комнате, принадлежит прошлому. Их же собственные отношения принадлежат будущему, а потому напоминанию о когда-то возможной, но несостоявшейся смерти в них не место. Будущее же само напоминало о себе бесконечными звонками клиентов Карима. Разгорался туристический сезон, и Крым настойчиво звал его к себе. Впрочем, уже не его одного – их обоих.

Мало-помалу наступило время, когда Карим отправился брать билеты на поезд Москва – Севастополь, а несколько дней спустя, в пятницу, Майе устроили отвальную на работе. Навсегда покидая офис, женщина задавалась только одним вопросом: как она могла допустить, чтобы на протяжении стольких лет ее жизнь протекала настолько уныло? Год за годом без веры и любви, даже почти без надежды, которые она продержалась лишь благодаря намертво стиснутым зубам и ледяному корсету, сжимавшему душу. Обернувшись, Майя в последний раз окинула взглядом безликие белые стены, еще более безликую серую оргтехнику, своих замурованных в этой безликой серости коллег и с облегчением распахнула дверь, ведущую в светлый июньский вечер.

На следующее утро, перед тем как отправиться на вокзал, она зашла к Марии Сергеевне – передать ключи от квартиры. Входная дверь была почему-то лишь прикрыта, а не захлопнута, но Майя решила тем не менее позвонить. На звонок откликнулись сразу – дверь распахнул человек в милицейской форме.

Женщина непроизвольно отшатнулась. Что тут могло произойти? Но прежде чем задать милиционеру вопрос, она зацепилась взглядом за зеркало в прихожей и окаменела: зеркало было занавешено простыней.

Одновременно из глубины квартиры донеслись рыдания, и Майя увидела дочь Марии Сергеевны, которая закрывала лицо руками и, раскачиваясь, брела по коридору. Затем показался и ее сын. Изрядно принявший по случаю смерти матери, он находился в том самом состоянии, которое принято называть «никакой». Плюхнувшись на ободранный пуфик в прихожей, он привалился к стенному шкафу и перестал подавать признаки жизни.

Попрощаться с покойной Майя не смогла – тело было уже в морге. Точнее, на судмедэкспертизе: требовалось определить, каким орудием совершено убийство. Если бы Марию Сергеевну не застали дома, то, по словам милиционера, дело бы ограничилось квартирной кражей, но, на беду, в это время шел тетушкин любимый сериал, и она как привязанная сидела у телевизора. Устранив хозяйку квартиры, грабители перерыли все шкафы и скинули все книги с нескольких несчастных книжных полок.

– Вы не знаете, что они могли искать? – спросил у Майи милиционер.