Забытый август

– Сейчас сам увидишь... Он за ней поехал.

– Отойди отсюда, - сказал я, стараясь не заплакать.
– Я же сказал тебе, отойди!

– Ты не слышишь, что ли?
– спросил его Юрка.
– Тебе же говорят.

Он отвел Рафика в сторону, что-то шепнул на ухо и вернулся ко мне.

– Все женщины склонны к измене, - сказал он, чтобы успокоить меня.
– Ты знаешь, я не хотел тебе говорить, но сейчас скажу, - продолжал Юрка.
– Я же тоже ее любил, но потом понял, что она не для меня. У них денег полно.

– При чем тут деньги?
– сказал я.

Послышался треск мотоцикла. Потом он появился из-за горки и понесся к пляжу. Сперва мне показалось, что Пахан сидит на нем один и на заднем сиденье никого нет. Потом я увидел руки, которые держались за его рубашку, и начал молить, сам не знаю кого, чтобы это была не она, а какая-нибудь другая девушка.

Но это была она. Они промчались мимо нас и остановились метрах в двадцати. Сперва слезла она, потом он. К ним подошел Хорек.

– Элик, - услышал я 'Юркий голос, - не обращай внимания. Она тебя не стоит.

– Юрка, но ведь она сама мне сказала, - прошептал я, - чтобы я защитил ее от Пахана.

– Пойдем домой, - попросил Юрка.
– Что нам здесь сидеть?

– Нет, - сказал я, - я хочу, чтобы она меня увидела.

Я встал на ноги.

– Не надо, - умоляюще сказал Юрка.

Я оттолкнул его и пошел к мотоциклу. Юрка догнал меня и обхватил за плечи.

– Пусти!
– крикнул я.
– Я хочу с ней поговорить! Я рванулся из его рук и оказался рядом с ними.

– Неля, - сказал я, - можно тебя на минуту? Она не знала, что мне ответить. О Пахане я вспомнил только, когда она бросила на него испуганный взгляд.

– Отойди, - сказал он мне так, будто я мешаю ему пройти в дверь.

Я посмотрел на них. Все зависело от нее. Если бы она сказала, что согласна со мной поговорить, все могло бы кончиться по-другому. А она смотрела в землю, разглядывала полосу, которую оставило на песке колесо.

– Неля, - спросил я, - ты не хочешь со мной поговорить?

Она бросила взгляд на меня, потом на него, а потом снова уставилась на эту полоску на песке.

Тогда он ударил меня. Я замахал руками в ответ, забыв даже сжать их в кулаки, но бил изо всех сил, надеясь, хоть раз попасть ему по роже. Потом я упал. И он бил меня ногами. Я был в полном сознании, но почему-то не мог подняться: лежал на боку, прикрыв одной рукой голову, и понимал, что он бьет меня ногами, но боли не чувствовал. И ничего не слышал. Ни ее крика (Юрка сказал мне, что она кричала), ни ругани...

Потом они сели на мотоцикл и уехали.

Ребята подошли ко мне. Даже Хорек хотел помочь мне подняться с земли. Но я оттолкнул всех и пошел с пляжа...

На деревянной стене у каланчи я прочитал: "Аркадий - Неля. 20.8.45 г." Это означало, что они действительно вчера сидели здесь, а Гусик пел им песни...

Дома никого не было. Я лег на кровать и заплакал.

Разбудила меня мама.

– Элик, что случилось?
– спросила она.
– Кто тебя побил? Я увидел, что вся моя подушка, майка и даже брюки в крови...

Мама обняла меня.

– Мальчик мой, скажи мне, что у тебя стряслось? Кто тебяпобил.

Я лежал, уткнувшись ей в колени, и молчал.

– Ты не знаешь этих людей, - сказал я наконец.
– Они чужие,

– Как чужие? А где это произошло?

– На пляже.

– С кем ты был?

– Один.

– Элик, ты врешь! Ты что, не хочешь мне сказать правду?

– Нет, - сказал я.

Мама встала с кровати и вышла из комнаты. Я был настолько без сил, что снова уснул.

Проснулся я от голоса за дверью и жужжания машинки. Это были папа и дядя Шура.

– Я так считаю, - говорит дядя Шура, - если я один и он один, то лучше нам стать одной семьей. Я пришел к вам за советом. Вы знаете меня двадцать лет и должны мне дать совет.

– Понимаешь, Шакро, - папа иногда называл дядю Шуру его грузинским именем, - это такое дело, тут советом не поможешь. Надо поступать, так, как велит сердце.

– Еще неизвестно, он согласится или нет, - сказал дядя Шура.

– Надо вам познакомиться поближе, - сказала мама.

– Это обязательно, - сказал дядя Шура.
– Я вчера весь вечер был у него с вашим Эликом.

– Дети очень сложное дело, Шура, - сказала мама, тяжело вздохнув.
– - Ты берешь на себя большую ответственность.

– А где я еще найду такого мальчика?
– спросил дядя Шура.
– Потом всю жизнь буду жалеть. Если он согласится, то я счастлив буду.

– Да, мальчик хороший, - согласилась мама.

– Второго такого нету, - с гордостью .сказал дядя Шура.

– Шуре нужен сын, - сказал папа маме.
– Сколько он может ЖИТЬ-ОДИН?..

– Конечно, нужен, - согласилась мама.
– Но не так это все просто, как может показаться...

Она подошла к двери и плотно прикрыла ее. Их стало плохо слышно. Голова сильно болела и кружилась. Я закрыл глаза.

Когда я открыл их снова, рядом сидел Леня.

– Который час?
– спросил я.

– Одиннадцать... Очень больно? Я покачал головой.

– Они будут топить тебя, - сказал Леня, и по щекам его потекли слезы. Хорек сказал всем, что тебя выгнали из отряда, и с завтрашнего дня все будут тебя топить.

– А чего ты плачешь?
– сказал я.
– Мне теперь все равно. Пусть топят.

Леня продолжал плакать.

– Не надо плакать, - попросил я и почувствовал, что у самого навертываются слезы.
– Что ты плачешь? Он обнял меня.

– Я тебя всегда буду помнить, Элик, - сказал он.
– Всю жизнь... Ты настоящий человек...
– больше ничего сказать не мог, только всхлипывал.

– А мне действительно все равно, - сказал я.
– Я не вру. Я больше не боюсь их... пусть топят...

22 августа (записано 29 августа)

А ночью мне приснился сон, что мы катались все на яхтах. И даже Пахан с нами. И она тоже... Мы с ней сидели на отдельной яхте...

Я опять встал поздно, чтобы успели уйти на работу родители. 'Папа подходил к моей кровати утром, но я сделал вид, что сплю. Когда они ушли, я, не умываясь, подошел к окну.

Все были в сборе, делили еду у каланчи. Бедный Леня тоже был с ними.

Из ворот части вышел Костя. Он перешел пустырь и зашел в ворота своего двора.

Я посмотрел на себя в зеркало нашего трельяжа: лицо опухло от слез и ударов, верхняя губа была сильно разбита, на подбородке и на правом ухе осталась засохшая кровь. Когда я полотенцем вытирал ее, то увидел в зеркале, что моя рука движется спокойно и даже замедленно. Это мне понравилось. Я уже знал, как буду вести себя в дальнейшем, и поэтому мне нравилось, что я могу спокойно вытирать кровь со своего лица и не жалеть себя при этом. Значит, я действительно не боюсь их больше...