Забытый август

– Танцы начались, - сказала она.
– Сейчас Сонька придет.

Действительно, в дверь постучались. Тетя Аида сказал, что Неля занимается.

– Встань туда, чтобы она тебя не видела, - показала мне Неля на занавеску между буфетом и шифоньером и высунула голову в коридор.
– Ничего, мама, пусти ее на минутку.

– Покоя от вас нет, - сердито сказала тетя Аида.
– Заниматься девочке не даете.

Я не видел Соньку, но сразу узнал ее по голосу.

– Неля, тебе не надоело дома сидеть?
– сказала она как ни в чем не бывало, будто не ее гнала тетя Аида.
– Не хочешь на танцы пойти?

– Ты что, как дурочка, одно и то же повторяешь каждое воскресенье? спросила Неля.
– Я тебе уже сто раз говорила, что на танцы не хожу.

Сонька понизила голос, чтобы не услышала тетя Аида.

– Он умирает по тебе. Говорит: "Я для нее все сделаю, только пусть один раз выйдет на свидание!" Ты его мотоцикл видела?

– Видела.

– Знаешь, как он быстро ездит? Ветер в ушах свистит. Майка умоляет, чтобы он ее покатал, но он только по тебе умирает. Или она, говорит, или никто.

– Надоел он мне со своим мотоциклом. Целый день под окнами тарахтит.

Сонька хихикнула.

– Специально. Чтобы ты на него внимание обратила.

– Не хватает еще, чтобы я на хулиганов обращала внимание, - фыркнула Неля.
– Он проходу никому не дает.

– Он самый сильный, - согласилась Сонька.
– Какая везучая! Если бы меня такой парень полюбил, я самая счастливая была бы.

– Тоже мне силач! Посильнее его люди есть, - сказала Неля.
– И скажи ему, пусть руки не распускает, а то у меня тоже может терпение кончиться.

– Хорошо, скажу. Но это он из-за тебя такой нервный, покоя найти не может.

Тетя Аида заглянула в комнату.

– Иду, иду!- вскочила со стула Сонька.
– До свидания, Нелечка. Не буду тебе мешать, - сказала она фальшивым голосом, - потом зайду, поговорим.

– До свидания.

– Выходи, - позвала меня Неля после Сонькиного ухода.
– Надоела! Неужели никто не может этого Пахана проучить? Такой нахал! Пристает все время. Почему все его боятся?

– Не все, - возразил я.

– А кто?

– Сын полка его не боится.

– Откуда ты знаешь?

– Сам видел. Он с ним даже разговаривать не стал. Повернулся и ушел. А Пахан не знал, что сказать, растерялся даже.

– Когда это было?

– На днях. А хочешь, я тебя с сыном полка познакомлю?
– спросил я. Сегодня вечером он придет к нам.

– Хочу.

Мы договорились, что я зайду за ней вечером.

– А ты почему стихи мне не принес? Обещал же.

– Принесу. Только отберу хорошие.

– Я люблю, когда мальчики стихи пишут, - сказала Неля, - и напиши сверху: "Посвящаю Неле Адамовой".

– Хорошо.

– Молодец. А теперь давай заниматься.

Мы принялись за геометрию.

Потом я пошел на танцы. Первым, кого я там увидел, был Леня. Он стоял вместе с ребятами, которые, как всегда, окружали стул Пахана, и сиял от радости, хотя и выглядел больным. Он посмотрел на меня благодарно, но ничего не сказал из осторожности. Я поздоровался со всеми, кроме Рафика.

– Леню простили, шепнул мне Юрка.

Рафик почему-то обиженно отворачивался от меня.

– Ты что "шестеришь" на этого солдата?
– спросил меня Пахан.
– Офицером хочешь стать?

– Я не "шестерю", - спокойно объяснил я.

– Это подарок,

– Это твой диван, что ли?

– Да, наш.

– А где пропадаешь?

– Дома дел много. Я же не виноват, что меня дома работать заставляют.

– Наше дело предупредить, - сказал Пахан.
– Одного простили, - он строго посмотрел на Леню, - но других жалеть не будем. А почему жратву не носишь?

Я посмотрел на Хорька. Он сделал вид, что не имеет к этому разговору никакого отношения.

– Жратва будет, - сказал я.
– Баклажаны жареные и колбаса. Могу сейчас принести.

– Давай, валяй! Я побежал за едой.

Когда я вернулся, за забором воинской части вдруг заиграл Духовой оркестр. Мы все побежали к тутовому дереву. Весь личный состав части был выстроен на плацу, командир в несколько офицеров стояли рядом с развернутым знаменем. Голоса мы не слышали из-за расстояния, но было ясно, что командир называет фамилии, потому что из строя выходил какой-нибудь боец и шел, печатая шаг, к знамени. Там незнакомый нам офицер читал что-то по бумажке и прикалывал на грудь бойцу медаль. Потом играл оркестр. Сына полка тоже наградили.

– Это вручают медали за Победу над Германией, - сказал сын одноглазого завмага.

Командир части поцеловал сына полка,

...К вечеру мама напекла хворосту, и мы пили чай вчетвером: я, мама, папа и Костя. Он немного стеснялся, но все равно вел себя солидно и рассудительно, как взрослый человек. Мама и папа разговаривали с ним так, будто он не мой ровесник, а их. Тем более что на груди его висела вторая медаль.

– Спасибо, мне достаточно, - сказал он, когда мама хотела положить ему еще хворосту, и ответил на вопрос папы, как он попал в наш город.

– В июле нашу часть перевели в одно место - сто километров отсюда...

– Я знаю, - сказал папа.

– А тут как раз вышел приказ о демобилизации. Вызвал меня к себе командир части и говорит: "Спасибо тебе, Рудаков, за службу, но война закончена уже, и надо тебе учиться. Не имеем права держать тебя в части". Вот я и приехал сюда жить, чтобы далеко от наших не уезжать. Сто километров - это не так далеко.

– А как сестры?
– спросила мама.
– Их же надо найти.

– Разыскиваем. В Днепропетровске их нет. Командир туда писал и ездил туда. Нет их там. И дома нет. А куда эвакуировались, никто толком не знает. Через Баку на Красноводск, а дальше неизвестно...

Я спросил у Кости, почему он каждый день в часть ходит.

Будто служит там.

– Это я сам, добровольно, - немного смутился он.
– Меня ведь на полное довольствие взяли.

– А сколько лет твоим сестрам сейчас?
– спросила мама.

– Взрослые они: одной семнадцать будет, другой - девятнадцать.

– Бедные...
– вздохнула мама.

– Я их разыщу, - успокоил ее Костя.
– Лишь бы живы-здоровы были.

– Учиться тебе надо, - сказал папа,

– Я в детдом не хочу, - сказал Костя.
– Ребята мне так я сказали: "Никаких, Костя, детдомов. Получишь квартиру, пойдешь в школу, а за остальное не волнуйся, будешь на полной нашем обеспечении. Мы тебя одного не оставим>.