Забытый - Москва

– Черт его знает... Не должно бы вроде. Тесть все-таки... Но с митрополитом надо помозговать...

– Во! И он будет доволен, и дядя Вася успокоится, и мы, никого не дразня, свое дело начнем полегоньку продвигать. Я думаю, ты прав, Константин на зятя не попрет... И силенок у него не очень, да и осаживали вы его уже не раз, а к татарам они ближе, при удобном случае можно и попробовать как-нибудь по мелочи.

– Хорошо бы!..

– А тут поуляжется, поуспокоится... с крепостью, с постройкой завяжется, дела, заботы... Ты меня под каким-нибудь предлогом и дерни назад. Вдруг от немцев или от моих, от литвин отмахнуться понадобится, или еще какая нужда... На своих только не зови, не пойду.

– Помню. Ну что ж... Тогда - езжай? Но здесь-то я, наверное, и без тебя что-то смогу делать, не сидеть же сложа руки! Ты накажи, что надо и как.

– Сейчас главное - запустить в дело моих оружейников. Только в Москве их устраивать нельзя. Дело кропотливое, долгое, а тут одна искра - и все псу под хвост, и опять целый год налаживай, а наладишь, так опять... Тут, я слышал, где-то железо у тебя...

– Есть малость. В Серпухове.

– Нам много и не надо. А это твой удел?

– Вовкин.

– Чей?!

– Братишки двоюродного. Ты его не видал еще? Он тут, за Архангельским собором, в отцовом тереме живет. Парнишка ничего, свой. Объясним ему, и посадит он твоих оружейников, куда они захотят.

– Тогда, может, не только оружейников?

– ???

– Это ведь на Оке?

– А!!! Да-да-да-да! Но у тебя теперь и у самого там Кашира.

– Народу у меня пока - чуть. Иx бы вместе...

– Какой разговор! Сообразим.

– Добро! А брату твоему который год?

– Тринадцатый.

– Тринадцатый... В этом возрасте князей начинают учить полками командовать. У него-то учитель каков?

– Шуба Акинф Федорыч. Добрый воевода, храбрец.

– Добрый воевода - не всегда добрый наставник. Ты сам посмотри, да получше вникни. Может, придется учителя-то и заменить...
– Бобер цыкнул зубом и подмигнул.

– А-а! Да-да-да-да!
– Дмитрий понял, засмеялся.
– Это мы проверим! В свое время.

* * *

Год 6874-й (1366-й), несмотря на вспыхивающий то тут, то там мор, на жару и сухмень, грозивших к зиме и весне голодом, выходил для Москвы непривычно спокойным, свободным от свар с соседями, и москвичи ловко и оперативно распорядились "свободным временем". Затеялось дело громадное, невиданное.

К весне деревянный город восстановился, можно считать, полностью. Обгорелые останки прежних домов с последним снегом сгребли в Неглинку и Москву-реку, и на весеннем солнышке зажелтел свежими бревнами новый город.

Лишь стены кремля особенно ужасно глядевшиеся на фоне новых строений, оставались нетронутыми. Вокруг них ходили люди с мерными саженями, веревками, громко перекликаясь, перешучиваясь и переругиваясь, смешно выцокивая слова. Получалась бойкая тарабарщина, веселившая шнырявших вокруг мальчишек, работавших рядом горожан, просто прохожих. Если кто-нибудь из особенно любопытных принимался выспрашивать, кто они и откуда, выцокивали дружелюбно, складно и весело:

– Мы плецкапцкие, музыцки лихие, семеро одного не боимца!

Или погрубее, хотя и не обидно:

– Мы плецкопцкие. До пляцок не горазды. Нам бы лишь бы поебсцысть!

То были каменных дел мастера из Плескова (Пскова). С их урядником ходил безотлучно невысокий одноглазый хромец, одетый во все черное, очень аккуратно и не по-русски. Судили и рядили, как должны идти линии стен, где встанут башни, а на местах их предполагаемого расположения уже копались глубокие колодцы - шурфы. Проверяли почву под фундамент, нет ли плывунов, как-никак - две реки рядом.

В конце мая потянулись вниз по Москве-реке караваны лодок с рабочим людом. Плыли недалеко, до устья Пахры, и за ней высаживались на правый берег. Здесь, у сельца Мячкова, давно уже был найден и разрыт пласт великолепного белого камня. Из него строились все каменные храмы в кремле, из него собирались теперь поставить и стены. Камень был хорош, очень хорош, н это выглядело как помощь всевышнего, потому что окажись камень и плох, строить пришлось бы все равно из него, ничего похожего не существовало далеко окрест, а возить материал откуда-нибудь с севера нли с Волги было просто нереально.

Начали колоть, оттаскивать к берегу и складывать у самой воды. Попробовали было сразу на лодки и в город. Но после первого же рейса бросили. Камня в ладью или ушкуй помещалось мало - тяжел, а выгребать против течения глубоко садившиеся суда тяжко и, главное, долго. Федор Свибл, поставленный самим Великим князем надзирать за работами в каменоломнях, быстро рассчитал, что зимой по льду на подводах будет намного быстрее и легче.

Замысел своей грандиозностью захватил всех, даже обиженных, даже Василия Василича. Дел и забот нашлось каждому. Только Боброво гнездо как-то выпадало из всего этого, там как будто никто и не интересовался стройкой. Разве вот Иоганн...

Монах быстро и ловко воткнулся в ближайшее окружение Великого князя. Где лестью, где пьянкой, а где прямо денежными подачками он мастерски преодолел сопротивление близких к Дмитрию бояр, естественно противившихся расширению своего круга, стал среди ннх своим человеком и, не переходя никому дороги, никого не обидев и не потеснив, прилип неожиданно накрепко к юному брату великокняжескому Владимиру. Он так поразил его своей ученостью, так охмурил блестящими рассказами о своих и чужих (понятно - чьих!) подвигах и победах, разжег честолюбие и поразил воображение, что очень скоро стал молодому князю совершенно необходим и оказался прн нем вроде дядьки и главного наставника.

Чехи для ведения арбалетного дела получили от щедрот Великого князя и его брата столь изрядный кусок землицы под Серпуховом, что с неделю посматривали друг на друга обалдело, да цокали языком: "От той же ж не Бобровка!" Быстренько собравшись, захватив с собой Корноуха и всех его стрелков (на то был приказ Бобра), которые спервоначалу должны были помогать во всем, даже, если понадобится, подручниками, Иржи и Рехек уехали в Серпухов.

Отбыл вместе с ними и воевода Константин с сотней своих новогрудцев. Он должен был первым осмотреться на Окском рубеже.

Гаврюха с Алексеем пристали к Семену Мелику, заправлявшему московской разведкой. Вникали, привыкали к чужим порядкам, узнавали местные приемы.

Княгиня разворачивала дом на устроение нового, необычного и непонятного "бобрам" уклада. Появилось много, и с каждым днем прибавлялось, беспокойных гостей: богатых и не очень (а то и просто нищих!), говорливых и немногословных, интересных и скучных- всяких. Всех их надо было привечать: поить, кормить, выспрашивать, давать поручения, одаривать щедро, оплачивать исполненное и приглашать приходить снова. Оплата и подарки были щедрыми слухи о том молнией метнулись по Москве. Хоромы Бобра стали напоминать пчелиный улей. Княгинино окружение (да может, и сама она - кто знает?!), привыкшее в Бобровке к несуетной жизни, тяготилось этим. Недоумевали: "к чему? зачем?" Но исполняли все усердно, привыкая постепенно к новым порядкам.