Зачарованное озеро

— Насчет ушей — тебе, конечно, виднее, кто бы спорил, — отрезала Тами. — Затычки придумала, а?

Шалка задохнулась от злости, побагровела и заорала:

— Да ты... Да ты у своей псины в рот берешь, а то и становишься перед ним на...

— Цыть, — обронил Бабрат не повышая голоса, но таким тоном, что Шалка вмиг заткнулась. — Ну, давай решай быстрее, надоело мне с тобой язык чесать...

От бессилия чуть ли не слезы на глаза наворачивались, происходящее было столь немыслимым и неслыханным, что Тарику нестерпимо хотелось проснуться, но боль в стянутых веревками

руках и ногах, твердая земля и мягкая трава под ним убеждали, что это не ночной кошмар, а доподлинная явь...

— А я решила, — сказала Тами. — Сразу, безо всяких раздумий.

И принялась ловкими пальчиками закатывать подол мокрого

платья, неторопливо и старательно, пока он не лег валиком вокруг тонкой талии. Казалось, ее совершенно не заботит, что все видят ее тщательно выбритую главную женскую тайну, — и Тарику, вот диво, подумалось, что в этом нет ни капли бесстыдства, одна холодная деловитость.

Все (включая Тарика, что уж там) на нее вылупились, а она стояла со спокойным, словно бы чуть скучающим лицом, чуть согнув в локтях руки и выставив вперед левую ногу.

Первым опомнился Бабрат, осклабился:

— Ну, ты молодец! Я так понимаю, вместо сосанья хочешь ракушку подставить? Совсем зашибись! Ложись давай.

— Ничего-то ты не понял, дуралейчик, — сказала Тами едва ли не ласково, словно нянька, заботливо объясняющая самые очевидные вещи малому ребенку. — Это чтобы мне было удобнее.

В следующий миг все замелькало так, что глаз не мог уследить, разбить на отдельные картинки.

Смутный контур, возникший там, где только что стояла Тами, с непостижимой быстротой заметался меж стоящими фигурами, и они полетели наземь, как рюшки при игре в шары, испуская громкие вопли боли и страха. И тут же все прекратилось так же внезапно, как и началось. Картина предстала следующая: одна Шалка остолбенело стояла на прежнем месте, распахнув глаза и разинув рот до отведенных натурой пределов, а то и шире. То ли Гоча, то ли Гача стоял на четвереньках, очумело мотая головой, словно конь, которому досаждают оводы, жалобно охая. То ли Гача, то ли Гоча скрючился на земле, зажимая руками живот и молча строя гримасы, — видно было, что ему очень больно. Буба ползал в траве, что-то нечленораздельно мыча.

А Бабрат лежал с лицом, сведенным гримасой ужаса, оторопело пялился на стоявшую над ним Тами, утвердившую босую ногу на

том месте, которое любой мужчина бережет пуще всего. Она произнесла все так же почти ласково:

— Лежи смирненько, как веселая девка под гостем. А то давану. Раздавить не раздавлю, но орать будешь так, что на том берегу услышат, а уж на этом...

У Тарика не нашлось ни мыслей, ни чувств — так неожиданно происходящее повернулось совершенно другой стороной, словно карты в руках фокусника. Тами повернула очаровательное безмятежное личико к тому из близнецов, что пытался подняться с четверенек:

— Живенько развяжи Тарика! И не скули, смертельно раненным не прикидывайся! Я тебя чуть погладила, не помрешь! Живо! А то как следует стукну!

Неопознанный по имени близнец, скуля и всхлипывая, послушно доплелся до Тарика, пал на колени и принялся живо распутывать веревки трясущимися пальцами. Почувствовав себя свободным, Тарик вскочил и сокрушительным ударом с правой отправил его наземь. По-прежнему утвердив ногу на драгоценном местечке Бабрата, Тами прикрикнула:

— Бежите отсюда, корявые, со всех ног, а то кишки вытяну! Через рот или через жопу — мне без разницы! Бууу!

И скорчила гримасу, сделавшую бы честь демону из последнего жутика Стайвена Канга. Трое — казалось бы, смертно ушибленные — подхватились и, мешая друг другу, вломились в узкий проход. Недолгое время слышался хруст веток, но он быстро умолк: беглецы вырвались на простор.

— А тебе отдельное приглашение нужно, соска помойная? — тоном ласковой угрозы осведомилась Тами.

Оторопело глянув на нее, Шалка сорвалась с места, потеряла туфельки, едва не упала, нелепо взмахнув руками, но удержалась на ногах, и через пару мгновений ее и след простыл. Тами весело воскликнула, улыбаясь Бабрату:

— Ну вот мы и остались в тесном дружеском кругу! Таричек, тебе нужно, чтобы этот овечий выкидыш извинялся долго и красиво, землю ел, на четвереньках ползал?

— Да нужны мне его извинения, как козе флейта, — сумрачно откликнулся Тарик. — Отойди, пусть он встанет, а там уж я сам...

Тами убрала ногу и отошла подальше, всем видом показывая, что она в стороне. Стала столь же аккуратно приводить в порядок подол. Тарика захлестывала злая радость, но он сдержался превеликим усилием воли: бить ногами лежачего, даже такого подонка, не мог — слишком хорошо усвоил благородные традиции честной мальчишеской драки. Сказал сквозь зубы:

— Вставай, гад, поговорим душевно один на один...

Судя по лицу, Бабрат был воспитан в других традициях, где бить ногами считалось обычным делом. Не сводя с Тарика испуганного взгляда, отполз немного, уставился куда-то вбок: ага, увидел свой поблескивающий в траве «коготь». Тарик подошел, босой пяткой отбросил нож подальше, брезгливо поморщился:

— Вставай, скотина, поговорим...

Дождался, пока Бабрат поднимется, подождал еще немного — и налетел, как вихрь. Ярость застилала глаза, но он работал кулаками расчетливо и метко. Безусловно, Бабрат не хлюпик, но отвечал скверно, ни разу не приложив Тарику качественно. Вполне может быть, он не умел честно драться один на один, привык нападать с такими же, как сам, стаей на одного. Довольно быстро Тарик сбил его на землю и, видя, что правильной крепкой драки не дождаться, прикрикнул:

— Вали отсюда, пока я добрый!

Бабрат поплелся прочь, зло оглядываясь и ворча что-то невразумительное, а там и с глаз пропал. Подошла Тами, весело сказала:

— Ну вот, все обошлось...

— Ничего себе, — покрутил головой Тарик. — Это что, «бешеная карусель»?

— Еще почище. «Бешеная пляска». У нас в Гаральяне и девушки ее разучивают — в маленьких городках вроде нашего и вообще

в глуши. В таких местах особенно пригождается. Даже разбойники стараются с большой оглядкой нападать на одиноких девушек — может так прилететь... Что ты насупился?

— В жизни в такой поганый переплет не попадал, — признался Тарик. — Ежели бы ты этого не умела...

— Ежели бы у бабушки был торчок, она была бы дедушкой! — засмеялась Тами и тут же стала серьезной. — Ежели подумать трезво... Таричек, я плохо знаю все ваши негласки, но сдается мне, что это было неправильно...

— Насквозь неправильно, — убежденно сказал Тарик. — Подумал я об этом сразу. Немыслимо и неслыханно — такое вот устраивать. От залетных шуршал и не того можно ждать, но от ватажки с соседней улицы... Да как только об этом узнают, против них поднимется не только наша улица, но и их собственная Аксамитная. Объявят Изгоями — и те долго будут вдоль заборов красться, если не переберутся подальше от наших мест, такое и во взрослые года не забывается. Ну ладно Бабрат — он отпетый и чужак, но остальные-то здесь родились и всю жизнь прожили. Болваны редкостные, но не настолько уж... Чем их Бабрат взял? Уж не карточными проигрышами — иные вещи и ради карточного долга ни за что не сделают...