Задание Империи

– Да что вы, профессор. Ничего такого не думали и не замечали. Наоборот, все больше говорили, что воров и бандитов много развелось и творят что хотят, на свободе ходят.

– Вот-вот! – оживился Ковальчук. – А если бы в девяностых закон-то выполняли, сколько бы народу в России пошло в места не столь отдаленные? Миллиона два бы и пошло, а то и больше. Кто ворует, кто грабит, кто взятки берет, кто казенное имущество присваивает, кто мошенничеством людей разоряет – вот и два миллиона! У вас же просто закон не исполняли!

– Постойте, профессор. Но ведь законы-то разные. Тогда по пятьдесят восьмой кого угодно посадить можно было!

– Но вас же по ней не посадили?

– Нет… но я позже жил…

Ковальчук грустно вздохнул, расцепил пальцы и почесал так не идущую ему бородку.

– Скажите, друг мой, вы к экзамену готовились? Небось свидания, белые ночи, девушки?

– Ну что вы, профессор! В основном дежурства… вон бандитов задержали, что кассира Воднева ограбили.

– Бандитов задержали? Ну это меняет дело, меняет… Но как же вы ловите, если закона-то не знаете? Вы сказали – пятьдесят восьмая статья? Ну так ее в вашем будущем просто заменили на несколько. Вместо пятьдесят восемь-один-а, один-б, три, четыре – это статья двести семьдесят пять УК РФ. Государственная измена, шпионаж, выдача гостайны либо, – и тут он поднял указательный палец вверх, – иное оказание помощи иностранному государству во враждебной деятельности. В старом просто это иное оказание подробней расписано. Вон почитайте в «Консультанте», «Гаранте», «Кодексе», или какие у вас там еще на компьютерах правовые системы стоят.

«Откуда он знает про компы? Ах да, это же сон! Тогда понятно».

– Пятьдесят восемь-два и пять – это, стало быть, двести семьдесят восьмая – насильственный захват власти – и двести семьдесят девятая – вооруженный мятеж. Пятьдесят восемь-шесть – это двести семьдесят шестая, шпионаж. Пятьдесят восемь-семь, восемь, девять – это двести восемьдесят первая, диверсия. Пятьдесят восемь-одиннадцать, то бишь организационная деятельность по подготовке и совершению, – это у вас статьи двести восемьдесят вторая-один и два. Организация экстремистского сообщества, организация деятельности экстремистской организации.

– Ну конечно! Это все тяжкие преступления, и оставлять за это на свободе никак нельзя. Ну а вот насчет свободы слова: статья за антисоветскую агитацию и пропаганду была.

– Пятьдесят восемь-десять? А пожалуйста, двести восьмидесятая. Публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности. Ну я уж не говорю, что на Украине вообще приняли закон, преследующий за отрицание голодомора. Да, вы сейчас скажете, что у вас нельзя посадить за контрреволюционный саботаж, статья пятьдесят восемь-четырнадцать. Но можно за халатность, это двести девяносто третья. Ну что же мы с вами будем делать?

– Не знаю… Но как же… Люди получили свободу слова, можно политические анекдоты свободно рассказывать…

– И часто у вас там их рассказывают?

– Знаете… а их вообще перестали рассказывать. Вживую давно не слышал, разве что в интернете поискать… Неинтересно стало.

– Вот! Не важен путь, важен результат! А свобода слова требует защиты законом. В тоталитарном государстве была статья – уголовная ответственность должностных лиц за преследование за критику! Уголовная ответственность за незаконное увольнение из личных побуждений! Где эти статьи в вашем будущем? Ну вот без них и поговорите с шефом о свободе слова!

Профессор хлопнул ладонью по столу, вскочил и заходил взад-вперед.

– Вы! – обернулся он к Виктору. – Вы, человек демократического, правового государства, живете и даже толком не знаете законов этого государства! Позор! Позор! Да за это расстреливать надо!

В руках профессора блеснул никелированный офицерский наган.

– Проснитесь! Да проснитесь же!

Кто-то тряс Виктора за плечо. Где-то неподалеку один за другим хлопали револьверные выстрелы.

«Вот чертовщина привиделась! А может, это мне во второй реальности незаметно пропаганду внушили, а теперь она всплывает? Или уже в третьей? Нет, не в третьей – откуда они знают про наш УК…»

Он с трудом разлепил глаза. Свет одинокого уличного фонаря, висевшего на столбе недалеко от окна, рисовал на стенах комнаты причудливые орнаменты ветвей деревьев. Перед ним возле дивана стояла Лена в ночной сорочке из тонкого шифона с бретелями, тени ветвей играли на ее обнаженных плечах, а в руках она держала направленный на Виктора велодог.

В этой ситуации Виктор ничего сообразить не успел. Во-первых, неожиданно, а во-вторых, он еще не совсем проснулся и думал, что еще спит.

– Слышите? На улице стреляют! Что-то случилось! Что делать?

– Медленно поднимите револьвер стволом вверх.

– Что? Господи, какая же я дура…

– Теперь укройтесь в простенке. Лучше присядьте.

Лена попятилась назад и спиной толкнула ширму; та с грохотом повалилась на пол, задев круглый столик и опрокинув стоявший возле него стул. Не искушая судьбу, Виктор кубарем скатился с дивана на пол. Убедившись, что все обошлось, он приподнялся, вытащил из кобуры под подушкой «вальтер», подняв его дулом вверх, снял с предохранителя и передернул затвор. Затем осторожно проскользнул вдоль дивана в противоположный простенок и заглянул в щель между занавеской и стеной. Во дворе было пустынно, но выстрелы слышались откуда-то неподалеку, может, с соседней улицы.

– Осторожно выгляните, с вашей стороны никого не видно? Только не опускайте револьвер.

– Да-да… кстати, я забыла откинуть спусковой крючок.

– Лучше не откидывайте. До моей команды.

– Я поняла… Нет, никого не вижу.

– Может, пацаны балуются? Чем заряжают у вас пугачи? Кажется, пробками? А по телефону позвонили?

– Да, уже.

– Значит, остается ждать.

– Просто так ждать?

– Вы анекдоты знаете?

– Да… Только старорежимные, времен Колчака.

– Я и времен Колчака не слышал. Расскажите.

– Значит, идет в думу кандидат от кадетов. Ну газетчики его спрашивают: «С какой целью выдвигаетесь?» – «Так посмотрите, что творится во власти! Чиновники погрязли в разврате, воровстве, коррупции!» – «И вы решили с этим бороться?» – «Нет. Участвовать».

«Однако, – подумал Виктор, – этот анекдот старее, чем я думал».

Зазвонил телефон.

– Подойдите, – сказал Виктор. – Я контролирую ситуацию.

Конечно, ничего он толком не контролировал. Но в этой ситуации дама с велодогом вряд ли поможет. Пусть уж лучше трубку возьмет.

– Знаете, – выпорхнувшая обратно из спальни Лена чуть не сдернула телефон со стола, ибо продолжала держать трубку в руке, но спохватилась, сказала «Ой!», вернулась, чтобы повесить трубку, вновь появилась, сказала «Да!», вернулась, чтобы куда-то положить револьвер, затем уже возникла в гостиной окончательно и выпалила: – Звонили. Это было местное хулиганье. Хотя, возможно, отвлекающий маневр.

– Ясно. Револьвер на взводе?

– Нет. Я не успела.

– Ну и ладненько. Положите его так, чтобы был под рукой. – Виктор поставил «вальтер-полицай» на предохранитель и вновь сунул в кобуру. Он вновь аккуратно выглянул на улицу: над невысокими крышами частных домов, где-то вдали, за конезаводом и дальним лесом, небо озарялось голубыми вспышками.