Загадка для Гиммлера. Офицеры СМЕРШ в Абвере и СД

– Да, это так. И откуда они только выползли, сволочье поганое, вроде каждый взвод, каждого бойца чуть ли не под микроскопом просматривали? – с ожесточением произнес Иванов. – А всё эти чертовы линии! Сколько под них народу как шпалы уложили, чтоб в светлое будущее въехать. Вот и приехали! Получается, вроде как новую страну строили, а про людей в ней забыли.

– Довольно, Андрей Иванович! Пора остановиться, а то так мы с тобой и до тюрьмы договоримся! – прервал опасный разговор Барышников. – Ты лучше скажи, сколько твоих агентов работает в тылу у фрицев и у кого из них есть перспектива проникнуть в Абвер и «Цеппелин»?

Иванов тяжело вздохнул, поняв, что хватил через край. Старая, проверенная временем и испытаниями дружба располагала к откровенности, но то, что они сейчас обсуждали, нельзя было произносить даже шепотом. В отделе контрразведки порой и стены имели уши. Он тяжело поднялся из-за стола, проверил, закрыта ли дверь в приемную, и прошел к несгораемому сейфу из крупповской стали. В нем хранились главные секреты Особого отдела.

Набрав код, Иванов повернул ключ, налег на ручку, и массивная дверца плавно отошла в сторону. За ней оказались две ячейки. В верхней, легко поддавшейся специальному ключу, лежали четыре тонкие кожаные папки. На обложках был оттеснен гриф: «Особой важности», а внизу шла предупреждающая надпись: «Уничтожить при угрозе захвата противником».

Взяв темно-коричневую папку, Иванов передал ее Барышникову. Тот раскрыл ее и достал документ – два листа, исписанные от руки. Это были перечень разведывательных групп с указанием мест дислокации в тылу противника и поименный список зафронтовой агентуры. Ее оказалось совсем немного: по признанию Иванова, только двое имели перспективу проникнуть в гитлеровскую разведку. Барышников не стал вникать в причины сложившегося положения – они были понятны и так. Потери оперативного состава, еще большие потери среди агентуры, а главное – недостаточно кропотливая работа по подбору и подготовке разведчиков пока не позволяли рассчитывать на серьезный результат. Однако разговор на эту тему между ними так и не состоялся. В кабинет вошел дежурный и доложил о готовности самолета к вылету в Москву.

Офицеры поторопились закончить обед и спустились во двор. Там их уже поджидали сотрудники оперативной группы Управления, работавшие в отделе. Рассевшись по двум машинам, они в сопровождении немногочисленной охраны выехали на аэродром. По пути Иванов не удержался от вопроса, который в последнее время не давал покоя ни ему, ни его подчиненным. Упорный слух об очередной реорганизации военной контрразведки, несмотря на завесу тайны, все-таки просочился в войска из кабинетов Лубянки и теперь будоражил умы оперативников самыми немыслимыми предположениями. Наклонившись к водителю, он распорядился:

– Гена, а ну натяни шапку, чтоб уши не замерзли!

Разбитной сержант, за время службы в Особом отделе привыкший ничему не удивляться и уж тем более не задавать лишних вопросов, ловко опустил отвороты шапки и завязал тесемки, прихватив их зубами. Барышников с недоумением смотрел на эти странные манипуляции:

– Андрей Иванович, ты чего чудишь?

– Извини, Владимир Яковлевич, конечно, оно не моего ума дело, но скажи честно – что с нами дальше будет?

– О чем ты?!

– Ладно, не прикидывайся! Мои хлопцы уже по всем углам шушукаются, что нас опять перетряхивать собираются. Почему?

– А, вот в чем дело. – Лицо Барышникова посуровело, и он уклонился от ответа: – Я тоже мало что знаю.

– Но ведь все-таки знаешь! Говорят, опять под военных пойдем? Это же глупость несусветная! – не унимался Иванов.

– Андрей Иванович, не спеши с выводами, как говорится, поживем – увидим.

– Да тут спеши не спеши! Неужели сорок первый ничему не научил?! Вспомни, как перед войной мы вместо контрразведки портянки и сапоги на складах считали, у полуграмотных политруков учились «врагов народа» распознавать, а «отцы-командиры» лучших оперов в строй поставили. И что из этого вышло? В октябре Гитлер под Москвой очутился! Как бы на этот раз вообще в жопе не оказаться.

– Андрей, остановись, ты что-то сегодня совсем уж раздухарился! – осадил его Барышников. – Могу только одно сказать: хуже не станет. Дела всем хватит. Готовь первоклассную агентуру – с ней точно не пропадешь! А разговоры свои дурацкие раз и навсегда брось! Как друг и старший товарищ советую, – закончил он разговор и насупленно уставился перед собой.

Позади остались развалины северной окраины Краснодара, и дорога, прямая как стрела, вывела к аэродрому. Об ожесточенности проходивших здесь недавно боев красноречиво свидетельствовали обугленные глазницы окон диспетчерской службы, казарм и складов, вздыбившиеся над землей остовы сгоревших гитлеровских самолетов и изрытая, будто гигантское картофельное поле, разрывами авиабомб территория у зенитных батарей. Вокруг взлетной полосы, подобно огромному муравейнику, сновали военные саперы, заделывая последние воронки и стаскивая ко рву обломки разбитой техники. В дальнем ее конце, не к месту напоминая стайку нахохлившихся воробьев, разместилась первая эскадрилья легких бомбардировщиков. Рядом с нею, подрагивая мелкой дрожью, ждал команды на взлет транспортный самолет из специального отряда НКВД.

Машины с контрразведчиками остановились прямо у трапа. Барышников на прощание крепко пожал Иванову руку и вместе с офицерами оперативной группы поднялся на борт. Командир экипажа, бравый капитан, с которым ему не раз приходилось вылетать для проверки в войска, доложив о готовности к полету и получив «добро», возвратился в кабину.

Самолет взревел двигателями и, неторопливо развернувшись, побежал вперед по полосе. Легко оторвавшись от земли, он взял курс на северо-восток и через два часа благополучно приземлился в Саратове. После дозаправки и приема спецпочты из местного управления НКВД полет к Москве продолжился. Под крылом тянулись занесенные сугробами бескрайние леса, среди которых затерялись, казалось, безлюдные деревушки и маленькие городки. Вскоре и их поглотила густая, напоминающая кисель ночная мгла. Перед самой столицей на транспортник обрушился снежный заряд, но опытный экипаж сумел занять нужный эшелон и после непродолжительной болтанки все-таки совершил посадку.

Дежурная машина Управления Особых отделов НКВД, почихивая двигателем, ждала на стоянке. Офицеры, успевшие за время полета промерзнуть до костей, поспешили усесться в прогретый, отдающий домашним теплом салон. Но в тот вечер до дому они так и не добрались. Водитель получил указание доставить всех прямиком на Лубянку.

Ночная Москва встретила прибывших безлюдными улицами и перекличкой патрулей, лишь у мрачных громад наркоматов и ворот Кремля кружили вереницы машин. В этот поздний час вождь не спал, и вся гигантская махина государственного аппарата, подчиняясь его железной воле, продолжала работать.

Шел двенадцатый час ночи, а в кабинетах Лубянки все были на своих местах. Лишь на четвертом этаже, в крыле начальника Управления Особых отделов НКВД СССР комиссара государственной безопасности второго ранга Виктора Абакумова, стояла непривычная тишина. Заходивших в тесноватую приемную сотрудников центрального аппарата встречал суровый взгляд дежурного. Он предостерегающе прижимал палец к губам и с многозначительным видом кивал на плотно закрытую дубовую дверь кабинета. Там уже больше часа продолжалось совещание, на котором обсуждалась предстоящая реформа военной контрразведки.

Неяркий свет люстры, деревянные, потемневшие от времени панели, серый потолок и огромный, напоминающий бегемота стол придавали кабинету подчеркнуто мрачный вид. Сверху на участников совещания подозрительно косились с парадных портретов Ленин, Сталин и Берия. Ровный и уверенный голос Абакумова изредка заглушался треском горящих в камине поленьев. Его заместитель Селивановский и руководители отделов управления внимательно ловили каждое слово начальника. Он был крайне осторожен в оценках предстоящей реформы, так как не понаслышке знал цену необдуманно сказанным словам. Даже в его кабинете могли оказаться «уши» Лаврентия Павловича. Опера из Технического управления НКВД «слушали» и «писали» всюду, куда указывал грозный палец Хозяина.