Загадочная пленница Карибов

— Может, Петр?

Когда опять не последовало никакой реакции, Франсиска занервничала. Она выпалила разом целый список библейских имен:

— Моисей? Авраам? Исаак? Иаков?

Ничего.

Ариэль снова напомнила:

— Время, мадам, думайте о времени!

Возможно она боялась, что факел погаснет.

Франсиска вконец разволновалась. Она лихорадочно соображала и вдруг осчастливила:

— Иисус, да, мама? Иисус! Против имени нашего Спасителя ты ведь не будешь возражать?.. Или…

Престарелая индианка отрицательно покачала головой.

— О мама, как же мне тяжело с тобой!

Франсиска начала беспомощно озираться в поисках Ариэль, но чернота вокруг стояла как в самую безлунную ночь. Казалось, она поглотила предсказательницу. Только лик матери строго взирал на нее. Теперь он казался за туманной дымкой.

— Ах, какая жалость, что ты не можешь говорить со мной, как Хайме, мой добрый муж, мама! О, ты знаешь, он такой хороший, совсем не пьет, не просиживает штаны в трактирах, не шляется… Но он мужчина, как все они! Когда я спросила его, как назовем сына, ему на ум не пришло ни одного имени, кроме своего соб… — У Франсиски слова застряли в горле, потому что в то же мгновение лицо склонилось к ней. — Мама? Мама, ты думаешь, что…

Голова заходила вверх-вниз, вверх-вниз. При некотором воображении можно было себе представить, что индианка кивает.

— Хайме? Хайме, ты так считаешь, мама? — Франсиска забила в ладоши. — О мама, конечно! Как я сама до этого не додумалась! А знаешь, для моего мужа большей-то радости и не будет, чем если я назову ребенка его именем!

— Voila, лучшего имени и не придумаешь, n’est-cepas? — послышался негромкий комментарий Ариэль, и уже в полный голос предсказательница добавила: — Вот и хорошо! — Выступив из темноты, она подошла к лампе.

Пламя в фитиле медленно росло, и чем ярче разгоралась лампа, тем призрачнее становилось видение с того света. Франсиска, как завороженная, пялилась на исчезающий образ и, когда он растаял, истово перекрестилась в который раз.

— Господь всемогущий, благодарю Тебя!..

— А! Благодарность — это похвально, мадам, — снова вмешалась Ариэль. — Отдайте Богу Богово, а мне вы должны дублон и эскудо. — Она подхватила жену пильщика под руку и повела ее к выходу в спираль «улитки». — Расплатитесь со мной по дороге, n’est-ce pas? Идемте! И наилучшие compliments [93] вашему супругу.

93

Здесь: приветы, поздравления (фр.).

Обе исчезли. Витус не успел оглянуться, как остался один. С некоторым усилием он выпутался из складок занавеса, посмеиваясь над чудесами иллюзии, которые только что видел. И все-таки он никак не мог отделаться от ощущения мистической атмосферы, которая царила в зеркальном кабинете. Вокруг него снова начала сгущаться темнота. Витус огляделся и понял причину — лампа догорала. Он подошел к ней. Ну конечно, всему есть простое объяснение: запас керосина был на исходе. Ему пришло в голову, что лучше бы использовать остатки света для поиска обратного пути. Он снял лампу со стены, и в тот же момент она потухла. Темнота обступила его. Он помнил, в каком направлении выход, и сделал первый шаг. Неожиданно на его предплечье легла чья-то рука.

— Ахилл? — бросил он во тьму.

Вместо ответа он ощутил пожатие, и рука потянула его в другом направлении.

— В чем дело, Ахилл?

Мягко, но настойчиво его тянули дальше.

— Ты не Ахилл! — осенило его. — Кто ты? — Он попробовал нащупать таинственного спутника, и в его руках оказался край грубой льняной ткани. Теперь он знал, кто это. — Луиза, это ты, да?

Он сделал с ней несколько шагов. Казалось, Луиза прекрасно ориентировалась в лабиринтах «L’Escargot» и целенаправленно вела его куда-то. Она открыла узкую скрипучую дверь, о косяк которой он чуть было не расшиб лоб, проскользнула в темное помещение за ней и остановилась. Она все еще судорожно цеплялась за его руку. Витус почувствовал себя неловко, но не плохо.

— Что все это значит? — строго спросил он. — Ах да, ты же не можешь говорить. Впрочем, догадаться несложно. Я должен тебе как-то помочь?

Ее рука по-прежнему крепко держала его. Он попытался освободиться, но не тут-то было. Тогда он решил действовать шуткой:

— Если тебе так нужна моя рука, давай сделаем вид, что она твоя.

Говоря это, он старался разглядеть хоть контуры, но даже это не удавалось. А что если это помещение — ее каморка? Если это так, то он явно попал не туда, куда надо. Конечно, Луиза была всего лишь служанкой, но и в этом случае ему здесь нечего искать…

Витус откашлялся, чтобы объяснить девочке неприемлемость создавшейся ситуации, и тут почувствовал под пальцами покрывало — Луиза прижала его руку к своей щеке. Но в этот момент случилось еще кое-что, что повергло его в ужас: ее плечи начали вздрагивать: она плакала. И плакала как обычная, нормальная женщина. Немая, конечно, может всхлипывать, как и дышать, но не в голос же! Его смятение росло. Что-то здесь было не так. Луиза еще крепче прижала его руку к щеке, и он услышал свой голос, показавшийся ему чужим:

— Хватит, хватит, Луиза, не надо плакать! Не так уж все плохо…

Ее рыдания стали громче.

Он уже пожалел о своих глупых словах. Откуда он может знать, насколько у нее «не плохо»! Что он вообще знает о ней и ее судьбе? Ничего, ровным счетом ничего. Разве что может предполагать, что ее лицо так безобразно, что она никому не отваживается его показать.

— Прости, — с раскаянием сказал он. — Я сказал глупость, да? Ну пожалуйста!

Она все плакала.

— Хватит, хватит, иди ко мне!

Витус обнял ее за плечи свободной рукой и притянул к себе. Он чувствовал себя подлецом, особенно когда Луиза вдруг освободила его руку и положила голову ему на грудь. При этом она обняла его с такой силой, как будто не хотела отпускать больше никогда в жизни. Зато она перестала плакать.

— Ну что, стало лучше? Лучше? Все в порядке, да?

Его голос стал хриплым от напряжения. Где-то на грани сознания мелькнула мысль, что пора уходить. Но он потерял ориентацию, а кроме того, поймал себя на том, что держать Луизу в объятиях очень приятно. Даже больше, чем приятно… Он почувствовал, как его член становится твердым, и застыл в панике. Поспешно отодвинулся.

Она снова прижалась к нему.

Через ее накидку он чувствовал упругость ее груди и округлость холмика внизу живота. Его возбуждение нарастало. Боже всемогущий, во что он впутывается! Он постарался освободиться из ее объятий.

— Проводи меня к выходу, — прохрипел он.

Она опять заплакала. На этот раз казалось, что открылись все шлюзы ее горя — так безутешно она рыдала. И, не прекращая рыдать, покрывала поцелуями его лицо через свое покрывало. Она плакала и целовала, целовала и плакала, и снова целовала…