Загадочная русская душа на фоне мировой еврейской истории
Шрифт:
Во главу он ставит добродетель. Аристотель пишет: «Первым взялся говорить о добродетели Пифагор, но рассуждал неправильно. Он возводил добродетели к числам и тем самым не исследовал добродетели как таковые. Ведь справедливость, например, — это, вовсе не число, помноженное само на себя. Потом пришел Сократ и говорил о добродетелях лучше и полнее, однако тоже неверно. А именно он приравнял добродетели к знаниям, но это невозможно. Дело в том, что все знания связаны с суждением, суждение же возникает в мыслящей части души, так что, если верить Сократу, все добродетели возникают в разумной части души. Получается, что, отождествляя добродетель с науками, Сократ упраздняет внеразумную часть души, а вместе с нею и страсть, и нрав». Вот Вам, господин Ф. Кессиди, и ответ из первых рук на Вашу ложь. Где же вы взяли у Аристотеля, что он «поставил науку (разум) выше нравственности (совести)»? Он же, наоборот, ввел их в обиход
Далее Аристотель рассматривает свободу выбора, разум, который не подобен чувству, мужество, когда человек боится, но «стоит твердо». Благоразумие у него как «середина между распущенностью и бесчувственностью к удовольствиям», чего нельзя сказать о наших правителях, покрывающих у себя в Кремле все золотом, когда люди голодают. Уравновешенность – это середина между гневливостью и безгневием, благородство – это середина между кичливостью и приниженностью. Поэтому, благородство вовсе не «прирожденное» чувство дворян, а приниженность – не «прирожденное» чувство холопов, как нам пытается внушить элита. Автор не забыл исследовать широту, как середину между мотовством и мелочностью, негодование как середину между ненавистью и злорадством, чувство собственного достоинства как середину между своенравием и подхалимством. У него скромность – середина между бесстыдством и стеснительностью, чувство юмора – середина между шутовством и дикарством, дружелюбие – середина между лестью и враждой, а правдивость – среднее между притворством и хвастовством.
Мы много знаем весьма распространенных слов, но фактически не знаем или знаем недостаточно, что они обозначают. Аристотель не прошел мимо и дал им, на мой взгляд, исчерпывающие обозначения. Приведу лишь краткие его характеристики, ибо он посвящает этому вопросу немало страниц. Таков порядочный человек, который довольствуется меньшим того, на что имеет законное право. Знакомы вам такие люди? А вот сознательный человек – это порядочный человек не только по отношению к закону, но и «способный судить о том, что пропущено законодателем, и понимающий, что опущенное, тем не менее, справедливо».
Резюме о дружбе: «Там где друзья неравны, не бывает равенства. Любовь отца к сыну основана на неравенстве, подобна ей и любовь жены к мужу, слуги к господину и вообще низшего к высшему. При таких видах дружбы не бывает обвинений («как я тебе, так и ты мне, а за упущение строгое взыскание»). Обвинения бывают тогда, когда друзья – люди равного достоинства. Поэтому рассматривать мы должны, как следует обращаться с другом в том случае, когда друзья равны по достоинству». Не правда ли? А то мы привыкли, что «рябина прислонилась к дубу» и вроде бы они дружат. Но, ясно же, что как только обнаружился другой «дуб», подобрее и посильнее, так эта «рябина» быстренько, ничуть не смущаясь, спешит «прислониться» к нему. Не таковы ли «рябины» Прибалтика, Грузия, Украина, да и вообще все страны, которые некогда составляли Советский Союз и Варшавский договор? А наши правители обижаются и нас призывают обижаться через «ящик». Но им–то и, правда, обидно, а нам–то что? Мы сроду не чувствовали и не пользовались благами и благодарностями этого «прислонения». С нас только деньги высчитывали на это дело «прислонения».
Здесь я позволю себе прервать Аристотеля для второго оправдания его перед его критиком Кессиди, который пишет, что Аристотель «совершенно отличен от признака христианского гуманизма – все люди братья». Сперва об этом «признаке». Скажу сразу, что этот «признак» напоминает мне признак Иуды. Иуда тоже любимый ученик Христа, самый близкий к нему человек, почти брат, а что сделал? Предал. А почему? Да потому, что жадный, тридцать серебренников захотелось. Вот и весь ответ. Если Иуда и Христос не могли стать братьями, то почему нам внушают, что вообще все люди братья? Разве может быть такое? Разве может это понять мальчишка начальной школы, которого бьет сосед по парте? А взрослый, у которого сосед по даче посадил свою яблоню так, чтобы она затеняет его помидоры? А муж, жена которого наставила ему рога с его собственным братом? То есть, этот «признак» есть несбыточная мечта, к которой надо стремиться, но никогда ее не достигнешь.
Попробуйте прямо сейчас начать доказывать человеку, что надо достигать недостижимого. Он вас пошлет куда подальше, если не набьет морду. Эта формула насчет братства людей чистейшей воды демагогия и лицемерие. И не надо ее оправдывать хорошими намерениями. Намерения то у вас хорошие как у Манилова из Гоголя (не путать с нашим полководцем), да только сделать это невозможно за совершенно исключительными случаями, о вероятности которых и говорить–то стыдно. Поэтому господину Кессиди повторять к месту и не к месту этот «признак» не пристало. Он–то читал Аристотеля. Вместо оптового «христианского гуманизма: люди = братья» Аристотель рассмотрел все тонкости
и нюансы человеческих чувств и действий чрезвычайно подробно и чрезвычайно исчерпывающе, и соотнес их с разумом и самими возможностями человека, притом в диапазоне между крайностями. И если бы нам с детства, как только мы начали понимать обозначающие эти чувства слова, стали настойчиво объяснять все это, вместо попугайского «люди = братья», совершенно непонятное и почти не подкрепленное видимой и ощущаемой на себе практикой, то дело «аристотелева гуманизма» стало бы двигаться намного быстрее. А нашим руководителям этого, видимо, не надо, ведь не сплошные же они дураки?На основе этих вполне четких категорий Аристотель переходит к политике. Начинает с рабства. «Посмотрим на взаимоотношения господина и раба с точки зрения практической пользы. Дело в том, что, по мнению одних, власть господина над рабом есть своего рода наука (я выделил, пригодится), причем и эта власть, и организация семьи, и государство, и царская власть – одно и то же. Наоборот, по мнению других, самая власть господина над рабом противоестественна; лишь по закону один – раб, другой – свободный, по природе же никакого различия нет. Поэтому и власть господина над рабом, как основанная на насилии, несправедлива».
Рассуждения Аристотеля основательны и длинны, и он четко примкнуть к одному из указанных им мнений не может. Но он указывает, что «по природе своей одни люди свободны, другие – рабы». И, на мой взгляд, глубже в это не проникнуть. Действительно, сегодня нигде в мире нет рабства по закону, но фактические, как бы добровольные рабы и рабовладельцы, по–прежнему есть. Можно и так сказать, в крайних пределах диапазона, что если человек не в состоянии быть господином, то он будет рабом, и с этим ничего поделать нельзя. В любви разве нет рабства, хотя есть и равноправие? Даже фильм такой есть, «Рабыня любви». Можно снять и «Раб любви», хотя и такой фильм есть, только под другим названием. В общей работе даже двух человек разве всегда равноправие?
По этому поводу анекдот. Чистят два мужика канализационный колодец. Один внизу накладывает в ведро нечистоты (подавала, старший), другой, принимала, ученик, вытаскивает ведра веревкой, и все время расплескивает «подавале» нечистоты на голову. Тот: «Никогда из тебя не выйдет подавалы, так и подохнешь принималой». Вот Спартак не захотел быть рабом, и не стал им, погиб, убив многих рабовладельцев, но не стал рабом. Вот что хотел сказать Аристотель по поводу рабства, и не надо ему приписывать его «одобрение». Все остальное – чистейшей воды демагогия и лицемерие. Закона, разрешающего рабство, не должно быть, а добровольное рабство – его и не запретишь законом. Мы все, народ, — в добровольном рабстве у своей «элиты». И никакие законы нам не помогут, пока мы сами не захотим быть рабами. Законы будут не востребованы, спать будут. Как вам эта мысль аристотелева?
Определение Аристотеля «по природе своей» – вот фактический ключ к рабству. Ныне это надо назвать генетической предрасположенностью. О самой генетике – где–нибудь в другом месте, а о самом факте разновидности людей продолжу здесь. Только гениальный ум мог на заре цивилизации прийти к такому выводу, в то время, когда люди вообще выбирали и обсуждали крайности. Аристотель жил в эпоху узаконенного рабства, видел вокруг себя, обдумывал, сопоставлял и заметил факт, что некоторых людей не заставить быть рабами, а некоторые люди почти сами просятся в рабы. Но не только заметил, но и сделал вывод, что это неизбежно в среде окружающих его людей. И это произошло 2400 лет тому назад. По новой хронологии, может быть, и меньше, но, во всяком случае, за 400 лет до Рождества Христова. Только поэтому, как мне представляется, он не принял окончательного решения по своему отношению к рабству, а не потому, что он «поддерживал рабство», как думают некоторые особо «грамотные» его читатели. Он просто искренне не знал, что сказать, а «врать во благо», как позднейшие щелкоперы, не считал возможным.
Полно и исчерпывающе Аристотель определяет и собственность: «На правильном пути исследования стоят те, кто определяет богатство и искусство наживать состояние как нечто отличное одно от другого». Виды собственности по Аристотелю так соотносятся: «Немалые преимущества имеет тот способ пользования собственностью, освещенный обычаями и упорядоченный правильными законами, который принят теперь: он совмещает в себе хорошие стороны обоих способов, которые я имею в виду, именно общей собственности и собственности частной. Собственность должна быть общей только в относительном смысле, а вообще – частной». С коммунистической идеей, я думаю, уже покончено, поэтому комментировать «коммунистическую критику аристотелевых идей» не имеет смысла. В капиталистическом же мире сегодня все так и происходит, как сказал Аристотель, вплоть до «общей собственности в относительном смысле».