Заговор генералов

Он отпер дверь своего номера. В комнате было две кровати. Обе нетронутые. Он принял душ и, едва коснувшись головой подушки, заснул.

– У ты, ёшь-мышь двадцать!
– разбудил его на рассвете зычный голос. Еще не открыв глаз, не увидев, Антон узнал: Шалый!

– Хо-хо, Тимофей Терентьич! Вот так встреча!

Тут же вспомнил, зачем здесь он, а значит, и есаул. Но, посмотрев на вошедшего, с трудом признал в нем бравого казака-рубаку: громадный краснорожий и красноволосый детина, усы ухарски закручены кольцами - однако ж одет! Лакированный козырек картуза надвинут на самые брови; косоворотка, белая на черных пуговицах; замусоленная куртка, брюки заправлены в сапоги с отворотами. Слободской рубаха-парень, да и только!..

– Артиллерист?
– признал Шалый, - Антон Владимирович?

Глаза его были налиты кровью, из пасти напорно несло перегаром, а в руке была еще не откупоренная бутыль этак в полведра. Он с маху поставил ее на стол. Путко подивился, как она не разлетелась вдребезги.

– Не признать! Казачий офицер, георгиевских и прочих орденов кавалер и вдруг в картузе!..

– Ишь ты, едрена вошь!..
– Тимофей тяжело опустился на кровать, продавив пружины.
– А ты чего напялишь: может, бабские панталоны?.. Насмехается!.. Не в тряпках дело - в душе, которая горит и жаждет!

Он выдвинул из-под кровати чемодан, открыл, достал металлические стаканчики:

– Опохмелимся, - разлил из бутыли водку.
– Жжет!.. А ты тоже, значит, с трусцы-рысцы на галоп перешел?
– протянул Антону стаканчик.

– Натощак не принимаю.

– Была б честь предложена. Ну, бывай!
– казак выпил, крякнул, отер усы кулачищем. Вспомнил с пьяной обидой: - "Картуз"! Ежели сам председатель совета "Союза казачьих войск" атаман Дутов рабочую робу надел, так и мне не зазорно!

– Да неужто сам Дутов?

– Шалый николи не брешет! Видел своими гляделками, вот те крест! Под большевика-агитатора речи произносит - как язык не занозил?.. Да и я-т под сицилиста, мать его!.. И ты, артиллерия, не выкобенивайся - маршируй в двадцатую: там тебя переобмундируют и переименуют, будь здор-ров!..

Действительно, надо было объявляться. Поручик привел себя в порядок, натянул офицерскую гимнастерку с крестами:

– В двадцатой, говоришь, наши отцы-командиры?

– Иди-иди на рысях!..

За спиной Антона снова забулькало. Он постучал в дверь двадцатого номера. Услышал:

– Войдите!

Это утро приготовило ему еще одну встречу, куда более неожиданную, чем с Тимофеем Шалым: мужчина, поднявшийся с дивана, был не кто иной, как Олег Пашков - его однокурсник по Технологическому институту и близкий приятель, оказавшийся, как Антон узнал позднее, секретным сотрудником охранки. Они не виделись с седьмого года. Позже Антон слышал, что Олег благополучно окончил Техноложку, получил должность в правлении путиловских заводов, преуспел. А что известно Дашкову о нем?..

Бывший однокурсник глядел на вошедшего офицера выжидательно, не узнавая. Он тоже был обряжен то ли под приказчика, то ли под мастерового. "Пашков, как и Шалый, был рыжий. Со светлыми, навыкате глазами, с не принимающей загара красной, в конопатинах физиономией. Он почти не изменился со студенческих лет.

Антон решил первым перейти в наступление:

– Не признаешь, Олег... как тебя там, Иваныч, что ли?

– Не может быть} - пригляделся Лашков.

– Неужто ты, чертов сын?.. Ух ты, какой стал! Медведище!

– Вот через сколько лет довелось...
– Антон свободно сел.
– Слышал, слышал, как же! Чуть не в управляющие у Путилова вознесся!

– Ну, не так высоко. А все же. Ты-то где пропадал все эти десять лет? Как в воду канул.

"Ага, не знает!.."

– Так я ж, как уехал тогда во Францию, так и заканчивал в Париже. Потом пригласили в фирму "Бразье - Белвилль", так у них и застрял до самой войны.

– О, Пари, о, Пари!..
– напел Олег. Он казался таким же беспечным, как в те давние времена.
– Вернулся, чтобы сражаться за отечество?

– Как видишь. А ты освобожден от службы, поскольку незаменимая у Путилова персона?

– Ошибаешься!
– рассмеялся приятель.
– Тут я тебя общелкал: хоть и два у тебя "Георгия", а поручик. Я же - ротмистр.

– Кавалерист?
– изумился Путко. В стародавние времена Лашков не питал страсти к верховой езде. Но тут же вспомнил: звание "ротмистр" - не только в кавалерии, оно было и у офицеров отдельного корпуса жандармов.
– Ах, вот ты где служил!

– Угадал, да не совсем: не в департаменте, а в военной контрразведке.

– Понятно... Теперь дело прошлое, все трын-травой поросло... А признайся: был ты слухачом тогда, в шестом-седьмом?

– Когда вы все колобродили? Признаюсь: был.

– И много тебе за доносы платили?

– Смешно вспомнить: гроши. На карманные или просто на обед. Дело не в этом. Не хотелось мне прозябать. Я, как ты помнишь, из мелкотравчатых - ни отца-профессора у меня не было, ни матушки-баронессы. Кстати, как поживает твоя милая матушка?.. Департаментские помогли мне с устройством на службу. Без их протекции не видать бы мне путиловских заводов, как тебе своего затылка.

– Ну что ж... Выходит, своей шкурой я помог твоей карьере.

– Что с тебя было взять?
– рассмеялся Лашков.
– Ты был так, на побегушках у настоящих подпольщиков.

– А вот здесь, - Путко поскучал себя по груди, - не скребло?

– Признаюсь и в этом: тогда Харапало. А теперь вот нисколечко не жалею! Наоборот. Думаю: и что мы ушами хлопали, сентиментальничали? Негласный надзор, гласный надзор, строгий, нестрогий, высылка, ссылка!.. Вот и прохлопали Россию. А надо было всех - к стенке!
– Он посерьезнел. Хватит прошлое ворошить. Займемся будущим. Какой объект выберешь?

– Да я ведь и не знаю толком, зачем меня сюда прислали.

– В двух словах: мы должны выудить фабричных или солдат на улицы. Хоть горстку. Как выудим - тут же открыть стрельбу. По кому угодно. Лишь бы дать главковерху законный повод бросить на Питер войска.

– А если не выудим?

– На крайний случай: сами собьемся в кучу как демонстранты. Но это уже хуже. Хоть пяток - десяток настоящих пролетариев или "серых" нужно непременно заарканить. Меньше риска для нас самих.

"Ишь как ловко: и хочется, и колется, и болит, и матушка, не велит...
– Антон посмотрел на Дашкова.
– На фронте бы на тебя глянуть".