Заговор против террора

Тут вспомнились ему слова Шигалевича, что смерть Михоэлса — это организованное убийство. Эту сторону событий Кирилл знал слишком хорошо. Шигалевич не раз доказал, что он — человек огромного ума и знаний. Может, прав Шигалевич, утверждая что наше правительство — это правительство ненависти ко всем? Нет, это чушь, в которую нормальный человек не может поверить. Однако, рассуждал далее Кирилл, разница между нормальным человеком и умным человеком огромна. Как говорила его умная мама, ум — это то, что отличает человека от животного, и умного от толпы.

— Я разберусь, — сказал себе Кирилл. — Разберусь, что бы это мне ни стоило.

С этой мыслю он погрузился в неспокойный сон, а наутро, с тяжелым похмельем, но с прежней энергией и оптимизмом, он направился в редакцию. Его сосед по комнате не пришел, чему Кирилл был очень рад. Он него за версту несло перегаром. Часам к двум, когда раздался звонок, он пришел в свое нормальное рабочее состояние, и был занят написанием очередной статьи. К телефону он не подошел, поскольку звонка ни от кого не ждал. Со Щеголевым он встречался только вчера, Софа была далеко, а никто другой не мог звонить.

Через десять минут настойчивый звонок повторился, еще через пять минут снова, и потом третий раз. Кирилл не выдержал и взял трубку.

— Кирилл, родной мой, — услышал он такой родной голос любимой женщины. — Не могла до тебя дозвониться.

— Софа! — закричал он, и трахнул кулаком по столу от возбуждения. — Где ты?

— Я дома. Приезжай, я жду тебя.

— Что случилось? Почему не написала, что приезжаешь? Я бы тебя встретил.

— К тетке приехал племянник с женой из Новгорода. Нагрянули неожиданно, я в тот же день помчалась на вокзал и приехала. Приезжай, потом поговорим.

Через час Кирилл был у Софы и неистово тискал ее в своих объятиях, а она улыбалась и тихонько повизгивала, как девица, первый раз попавшая в мужские объятия. В постели она даже застонала, и Кирилл закрыл ей рот поцелуем, чтобы не услышали соседи. Их ненасытной страсти, казалось, не будет конца. Однако вечером стали приходить с работы соседи, и из крайней комнаты послышались крики. Софа вздохнула.

— Не дают мне покоя соседи, — уныло сказала она. — И деваться мне некуда.

— Что им нужно от тебя? — спросил Кирилл.

— Травить им нужно меня. Разве не понимаешь? Безродный космополит я. — Она встала с кровати и обнаженная пошла наливать чайник, чтобы вскипятить воду.

— Чаю хочешь? — спросила она.

— Да. — Кирилл стал одевать брюки и рубашку, не спуская глаз с Софы. Обнаженная, она казалась ему богиней. — Дать бы им по мозгам, чтобы не повадно было.

— Не нужно, милый, — сказала Софа, одевая нижнюю рубашку. — Ничего не изменишь. Обстоятельства сильнее нас. Странно мне только, почему мы безродные космополиты? Образовался Израиль, и он вполне может быть нашей родиной. Если уж мы так не нужны здесь, почему бы не отпустить нас в Израиль? Как ты считаешь?

Мысль эта показалась Кириллу дикой. Ведь это же измена родине!

— Ты чересчур. — мягко заговорил он. — У нас на Руси всегда идут перегибы. Скоро эта кампания кончится, и все нормализуется. С Израилем устанавливаются дипломатические отношения, и потому отношение к евреям должно измениться. Понимаешь? Иначе никаких дипломатических отношений не будет.

Из крайней комнаты отчетливо доносилось кликушества мадам Сучковой.

— Позанимали теплые местечки, а нам, работягам, вкалывать надо. И ты там, сучка-белоручка, тоже пристроилась, небось ни разу в жизни лопату в руки не брала.

— Я пойду, промою ей мозги, — засуетился Кирилл, застегивая рубашку. Софа обняла его.

— Не нужно. Попадешь в неприятность, и я вместе с тобой. Самое интересное, что мадам Сучкова почти права. Я в Ленинграде получила письмо от Шигалевича. Он договорился, что меня примут в госпиталь недалеко от Москвы.

— Здорово! — обрадовался Кирилл, и усадил Софу к себе на колени. — Вот это новость. За это нужно выпить.

— У меня есть бутылка вина, — сказала Софа и, встав с его колен, достала из шкафчика бутылку. — Мы не успели ее открыть, — сказала она, оглянувшись на Кирилла, и улыбнулась. — Не было времени.

— Интересно, что говорит Шигалевич обо всем этом? — спросил Кирилл. — Он очень умный.

— Шигалевич говорит, что дипломатические отношения с Израилем ничего не изменят. Он говорит, что в политике мерзавцы, как сорняки в поле: они сильнее всего окружающего их живого, и с ними в борьбе за власть приличным людям не тягаться. Он ожидает страшные времена. Его рано или поздно посадят за его язык. Он безумец: ничего не боится.

— Он что, считает, что наверху одни мерзавцы?

— Именно это он считает.

Чайник вскипел, и Софа стала расставлять чашки и блюдца на столе.

— Но ведь есть же Сталин, — возразил Кирилл.

— Есть и Сталин, — сказала Софа, не глядя на него. Крики из крайней комнаты усилились.

— Ейную нацию немцы не вывели, и зря. Они везде тут места назанимали.

— Я не могу больше этого слышать, — сказал Кирилл и стал надевать пиджак. — Не держи меня. Я сейчас вернусь. Все будет хорошо.

— А эту жидовку давно пора сослать подальше, — не унималась Сучкова. — Я вас насквозь вижу. Вот. Ты не гляди, сучка, что я колидоры мою. Я людей насквозь вижу.

— Я сейчас заткну ей глотку. — Кирилл открыл дверь в коридор. — Сейчас.

— Не связывайся, милый. Ничего не добьешься. На них управы нет. Еще побьют тебя, тебя же и в милицию отведут.

Кирилл ничего не ответил. Он вышел в темноту, почти наощупь добрался до противоположного конца коридора и, без стука открыв дверь к Сучковым, решительно шагнул за порог. Уже изрядно опьяневшие супруги сидели за столом, захламленным остатками какой-то еды; одна бутылка водки была пуста, а в другой оставалась половина. Над гранеными стаканами розовели от алкоголя пьяные, изможденные лица супругов. На кровати лежали их двое детей, мальчик лет десяти и девочка лет семи, с испуганным любопытством наблюдая за происходящим. На другой кровати, хозяйской, темнела куча грязных рабочих телогреек.

— Ты че? — с угрозой в голосе спросил Сучков непрошенного гостя, сурово сдвинув брови. По всему было видно, что он готов ринуться в драку. Любой повод сгодится.

Кирилл молча достал из внутреннего кармана красные корочки — удостоверение сотрудника МТБ и, не раскрывая его, помахал перед носом женщины. Настроение в комнате изменилось в тот же миг. Сучков обмяк и съежился. Его жена застыла, широко раскрыв глаза от охватившего ее животного ужаса. В следующий момент Сучков с разворота треснул жену кулаком в челюсть. Слетев с табуретки, она с криком растянулась на полу, потом с трудом поднялась на четвереньки и, сплевывая на пол слюну с кровью, прохрипела: — Он убил меня! Спасите, люди добрые!