Загробный

Он достал из ящика стола что-то, и я, было, дернулся, чтоб уклониться от возможного оружия, но это "что-то" оказалось здоровенным колокольчиком, в который он и позвонил. Вошел некто, одетый в черный плащ и черную шляпу.

– Вот и ваш гид, - указал на него чиновник, - прошу любить и жаловать. Опытный работник, четыреста лет уже тут пребывает. Зовут Жан.

– К вашим услугам, - поклонился вошедший, сняв шляпу и махнув ей перед собой, - простите меня за некоторую старомодность, но жизненные привычки не так легко забыть. Я всецело в вашем распоряжении, куда прикажите сопроводить?

– Ты, Жан, - сказал канцелярист, - для начала его на постой определи. В гостиницу или в пансионат - это уж как он сам выберет. И ступай, ступай, у меня сегодня еще семьсот досрочников, а до обеда всего два часа осталось. Часы тоже не резиновые, сколько же их сжимать можно...

Мы вышли в коридор, который, надо сказать, таял в бесконечности, облупленные двери наславивались одна на другую. Гид деликатно придержал меня за локоть.

– Вы, насколько я понимаю, совсем новый тут, как выражаются иудеи - оле хадаш. Так что, не хотите ли для начала на обзорную площадку подняться, осмотреть наш мир с высоты, так сказать, птичьего полета. Это аллегория, птиц тут у нас нет, кроме, конечно, попугаев.

– А почему попугаев?
– беспомощно спросил я.

– Давешняя схоластическая ошибка, эти твари, как известно, обладают даром речи, что вводило ранних теософов в заблуждение. Вот с тех пор и завелось у нас несколько жако, кокаду и волнистых. А так, как душа у них птичья, беспутная, то они размножаются в любых условиях. Не убивать же их заново.

Я ничего не понял, поэтому спросил о другом:

– Вы, вроде, француз? Где же вы так хорошо на русском научились?

– Совершенно верно, француз, - с гордостью сказал провожатый, - Жан Батист Мольер. А русским я не владею, неспособен, знаете, к языкам. Но тут все друг друга понимают, на каком бы кто языке не разглагольствовал. Вот мы сейчас пойдем в один милый пансионат, который держит питекантроп из племени Диких Медведей. И вы, представьте, будете свободно с ним разговаривать, хотя, даже, представить невозможно, к какому времени относится его язык и какова его семантика.

– Мольер!
– воскликнул я.
– Тот самый!

– Вы имеете ввиду - драматург, сочинитель. Да, это я. Мне лестно, что и в дикой России мое имя известно. Я был уверен, что ваш славянский театр ограничивается балетом. Впрочем, вы еще не видели меня в качестве актера. Уверяю, актерство удается мне гораздо лучше, чем сочинительство. У нас тут есть небольшой клубный коллектив, мы ставим иногда разные пьески. Будет время, обязательно поприсутствуйте, получите удовольствие. В режиссерах у нас, правда, всего-лишь англосак, некто Уильям Шекспир. Но, хоть и не француз, не без способностей. Я вам пришлю контрамарку.

Он опять деликатно тронул меня за локоть.

– А теперь пожальте сюда, на смотровую площадку.

Мы вошли в какую-то из бесконечной череды дверей и оказались на балконе. Невероятная панорама простиралась вокруг.

Можно просто сказать, что были видны все знаменитые города мира. Я, конечно, не бывал в них, но нынешнее телевидение познакомило со всеми. И это было не просто смешение городов, наличие Кремля, Тадж Махала, Эйфелевой башни, Капитолия, Пентагона... Нет, тут все было сложней. Вроде как, смотришь в калейдоскоп. Стоило чуть изменить положение головы, перевести взгляд, просто моргнуть, как появлялась новая картинка. Поля сменялись высотными зданиями, одноэтажные хижины - тайгой, джунгли - китайскими пагодами, серебристые озера - бескрайним океаном, сверкающие льды Арктики - стойбищем пингвином. Это был калейдоскоп величиной с планету, и виды его были безгранично красивы.

– Завидую вам, - сказал Мольер, - равнодушно посматривая по сторонам. Таким всегда оставляют чуточку чувств. А мы, аборигены, можем только вспоминать про них.

– Вы что же, лишены эмоций?
– прервал я созерцание.

– Конечно. Голый разум и память наш удел. Если бы остались чувствования, то Рай обернулся Адом. А ПОСЛЕЖИЗНЬ не предусматривает ни поощрение, ни наказание. В сущности, наше существование подобно выхлопу у автомобиля: если не отводить отработанные газы, мотор взорвется. В то же время, продукты выхлопа отравляют атмосферу. Я читал, что в крупных городах люди ходят в противогазах, чтоб не задохнуться от этих выхлопов. Точно так же и с жизненной энергией. Если выбрасывать ее в Мироздание, то вскоре начнутся катаклизмы. Каждый год нынче умирает около 55 миллионов человек. Если в 1000 году все население Земли составляло всего 310 миллионов, то уже в 1900 людей стало полтора миллиарда, а в 2050 году этих миллиардов будет почти десять. Так что число людей и покойников растет в геометрической прогрессии. Знаете, что такое геометрическая прогрессия? Есть красивая аналогия на шахматной доске...

– Да, да, читал я про зерна пшеницы, которые удваивались на каждой клетке и в итоге достигли астрономической цифры. Вы мне, лучше, про эту жизненную энергию поподробней.

– Ну вообщем, около ста миллиардов людей уже успели умереть и количество покойников увеличивается. Если бы вся эта энергия выбрасывалась бессистемно, то Мироздание треснуло бы от ее избытка. Много лет назад подобное уже случилось: Большой Взрыв, Разбегающиеся Галактики, Колапсирующие Звезды - все это из-за хаотичных выхлопов жизненной энергии, из-за нарушения экологии смерти. ПОСЛЕЖИЗНЬ - ГЕНИАЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ УТИЛИЗАЦИИ ОТХОДОВ ЖИЗНЕДЕЯТЕЛЬНОСТИ!

В последнем предложении мой поводырь позволил даже некоторое повышение звуковых модуляций, этакую имитацию восторга в строго отмеренных тембрах. Наверное, послеживущие разумно гордились своим существованием.

И тут опять произошло неожиданное. Жан Батист, вдруг, нагнулся, схватил меня за ноги и махом перекинул через невысокое ограждение смотровой площадки. Я успел ухнуть и сразу потерял дыхание. Высоты я всегда боялся, а тут высота была не менее полукилометра.

3

Когда я открыл глаза, полет еще продолжался. Кто-то взял меня за руку.

– Простите великодушно, - услышал я сквозь свист воздуха, - у нас тут в моде эта нелепая шутка. Новички так забавно пугаются. Не понимают, что умереть дважды достаточно трудно. Мы, ведь, не тела носим, а наше представление о них. Материи тут в Земном понимании нет - чистая энергия.

Я открыл глаза. Низ вырастал с угрожающей быстротой.

– Можно и потише, - успокаивающе сказал шутник, - просто захотите. В смысле, захотите захотеть.

Падение замедлилось. Еще миг и мы неспешно парили, спускаясь в калейдоскоп картинок.

– У нас тут лифтов, сами понимаете, не предусмотрено. Вон, правее, видите груда камней вырисовывается. Это и есть пансионат Мишеля из племени Диких Медведей. Мы хозяина ласково зовем, каждый на свой лад. Шекспир - Майклом, я - Мишелем, а вы, наверное, Михаилом поименуете.

– Нет, нет, - предугадал Мольер мой вопрос, - это только снаружи пансионат так выглядит, внутри - вполне камильфо.

Действительно, спустившись и пройдя через коридор из камнепада, мы оказались в уютной комнате, интерьером похожей на типичный охотничий домик. Бревна, декорировавшие стены, были ошкурены и покрыты лаком, благодаря чему светились в желтизну. Чугунная обрешетка камина акцентировала старину. Мебель был подстать: массивная, из натурального дерева.

Хозяин, в котором я полагал опознать сгорбленного и волосатого дикаря - штамп из рисунков школьного учебника, оказался худощавым и большеглазым. Наверное единственной деталью его исторического происхождения была скудность одежды. Впрочем, коротенькая юбочка и прозрачная майка скорей ассоциировали его с представителями парадов гордости, чем с питекантропом.

– Обычное заблуждение, - протянул овнер пансионата руку.
– Это неандертальцы были сутулые и мускулистые волосатики. Мы же, как существа травоядные и эстетические, всегда отличались скромностью телосложения. Отчего и вымерли. В те времена, эстетика мало способствовала долгожительству.