Закат

Тем временем гитлеровец, сидевший в кресле, слой за слоем снимал с себя покровы. Это был Томас Айххорст, нацист, который когда-то был главой лагеря смерти Треблинка. Он поднялся из инвалидного кресла и встал во весь рост. Черные солнцезащитные покровы лежали у его ног, как множество выползков сброшенной плоти. Выражение его лица до сих пор хранило высокомерие и надменность, свойственные коменданту лагеря, хотя прошедшие десятилетия, как слабая кислота, растворили и смягчили резкие черты. Кожа лица была гладкой и походила на маску из слоновой кости. В отличие от всех прочих Вечных, которых когда-либо встречал Палмер, Айххорст упорно носил костюм и галстук, что позволяло ему сохранять выправку немертвого джентльмена.

Неприязнь, которую Палмер испытывал к нацисту, не имела ни малейшего отношения к его преступлениям против человечества. Палмер сейчас и сам был в полной мере причастен к страшной геноцидальной операции. Его отвращение к Айххорсту было порождено скорее завистью. Он ненавидел Айххорста за то, что тот был облагодетельствован Вечностью – великим подарком Владыки. Вечностью, которую сам Палмер жаждал, и ждал с неизбывной страстью.

Тут Палмер вспомнил, как его впервые представили Владыке, – именно Айххорст поспособствовал той встрече. Знакомству предшествовали целых три десятилетия поисков и исследований, три десятилетия тщательного изучения тех швов, где мифы и легенды соединяются с исторической реальностью. В конце концов Палмеру удалось выследить самих Патриархов и обманом добиться встречи с ними. Патриархи отвергли просьбу Палмера о присоединении к клану Вечных, причем отказ был резкий и категоричный, хотя Палмер знал, что Патриархи порой принимали в ряды своих избранных выкормышей некоторых людей – людей, чье состояние было куда меньше палмеровского. Надменное презрение Патриархов – после стольких-то лет надежд! – было невероятно унизительным. Элдрич Палмер просто не мог этого вынести. Решение означало только одно: Палмер бесповоротно смертен и должен отказаться от всего, чего достиг в своей досмертной жизни. Ну нет. Пепел к пеплу и прах к праху – это хорошо для масс, Палмера же устраивало только бессмертие. А что касается уродской перестройки его тела, неизбежной при обращении, – тела, которое и так никогда не отличалось особым к нему дружелюбием, – это всего лишь незначительная цена, которую можно было заплатить с легкостью.

Так началось еще одно десятилетие поисков – на этот раз в погоне за легендой об отколовшемся Древнем, седьмом бессмертном, могущество которого, как говорили, соперничало с могуществом любого из остальных Вечных. Именно в ходе этих поисков Палмер вышел на трусливого, малодушного Айххорста, который и устроил встречу двух высоких сторон.

Она состоялась в зоне отчуждения, окружающей Чернобыльскую АЭС на Украине, – через десять с лишним лет после катастрофы 1986 года. Палмеру пришлось въехать в зону без своего эскорта (в который обычно входили автомобиль скорой помощи без обязательных для такой техники опознавательных знаков и группа обеспечения безопасности) – по той причине, что машины при движении поднимают здесь пыль, сдобренную цезием-137, и передвигаться в хвосте любого автомобиля крайне нежелательно. Господин Фицуильям – телохранитель и персональный медик Палмера – лично повез своего хозяина в зону, и повез на очень большой скорости.

Встреча была назначена – конечно же, после захода солнца – в одной из так называемых «черных деревень», расположенных вблизи атомной станции: из этих населенных пунктов, разбросанных по территории в десять квадратных километров – самой зачумленной территории на белом свете, – жители были давным-давно эвакуированы.

Если уж быть точным, то самый большой из «черных» населенных пунктов – никакая не деревня, а город. Этот город – Припять – был построен в 1970 году специально для работников атомной станции. К тому моменту, когда произошла авария и началось радиоактивное заражение местности, его население успело вырасти до пятидесяти тысяч человек. Через три дня после взрыва всех жителей эвакуировали. Большой участок города был отведен под новый парк культуры и отдыха – его предполагалось открыть первого мая 1986 года. Авария произошла за пять дней до намеченного события. А за два дня до обещанного открытия парка город опустел – навсегда.

Палмер встретился с Владыкой у основания колеса обозрения. Аттракцион так и не заработал и стоял в полной неподвижности, напоминая большие остановившиеся часы. Именно там они заключили сделку. И именно там начал свой отсчет десятилетний план, в котором покрытие Солнца Луной – солнечное затмение – обозначало момент пересечения Владыкой океана.

Взамен Владыка посулил Палмеру столь алкаемую им Вечность и место по правую свою руку. Не место какого-нибудь там прислужника, мальчика на посылках, нет, – место партнера по апокалипсису, на все время до обещанной – и до поры отложенной – кончины человеческой расы.

Прежде чем расстаться, Владыка крепко уцепил Палмера за руку и взбежал, таща миллиардера за собой, по ободу колеса обозрения. На вершине Владыка показал смертельно перепуганному Палмеру Чернобыль. В отдалении мерно пульсировал красный маяк четвертого реактора, поставленный над саркофагом из свинца и бетона, в котором были замурованы сто с лишним тонн активного урана.

И вот он, Палмер, десять лет спустя, стоит здесь, в принадлежащем ему мясокомбинате, на самом пороге исполнения всего того, за что он поручился Владыке тогда – под покровом ночи, в краю, пораженном страшной болезнью. Сейчас чума с каждым часом распространяется все быстрее – и в этой стране, и по всему земному шару, – а он, Палмер, почему-то должен подвергаться унижениям со стороны этого вампира-бюрократа.

Айххорст обладал необходимыми познаниями в области строительства загонов для скота и хорошо понимал, как наладить максимально эффективную работу скотобоен. Некоторое время назад Палмер вложил немалые средства в «модернизацию» десятков мясокомбинатов по всей стране – и эти комбинаты были переоборудованы в точном соответствии с указаниями Айххорста.

Я полагаю, все идет заведенным порядком, – сказал Айххорст.

– Естественно, – ответил Палмер, еле сдерживаясь, чтобы не обнаружить свое отвращение к этой твари. – Если я и хочу знать что-либо, так это лишь то, когда Владыка выполнит свои обязательства по нашему договору.

В свое время. Все в свое время.

– Для меня «свое время» – это сейчас, – отрезал Палмер. – Вы осведомлены о состоянии моего здоровья. Вы также знаете, что я выполнил все свои обещания и выдержал все сроки. Знаете, что я служил Владыке верно, целиком и полностью отдаваясь этому служению. Ныне часы бьют последний час. Я достоин того, чтобы наконец подумали и обо мне.

Темный Владыка все видит и ничего не забывает.

– Позвольте мне напомнить вам об одном его – и вашем тоже – незаконченном дельце. Я имею в виду Сетракяна, вашего бывшего ручного питомца-заключенного.

Его сопротивление обречено.

– Согласен. Конечно обречено. И все же действия Сетракяна и его усердие представляют угрозу некоторым индивидуумам. В том числе мне. И вам, кстати, тоже.

Айххорст помолчал несколько секунд, словно бы уступая в споре Палмеру и соглашаясь с ним.

Владыка порешает свои дела с Juden [28] в ближайшие часы. А теперь… Я уже довольно долго не кормился. Мне обещали, что здесь меня будет ждать свежий обед.

28

Juden (нем.) – здесь: с евреем.

Палмер постарался скрыть брезгливую гримасу. Интересно, как скоро его чисто человеческое чувство отвращения уступит место голоду, настоятельной потребности в крови? Как скоро он сможет, устремив взор в прошлое, усмехнуться своей нынешней наивности, подобно тому как взрослые усмехаются просьбам и надобностям детей?

– Все приготовлено, – сказал он.

Айххорст подал знак одному из своих подручных, и тот зашел в большой загон. Услышав тонкий скулеж, Палмер посмотрел на часы – со всем этим пора было заканчивать.

Подручный Айххорста вышел из загона, держа за загривок – примерно тем же манером какой-нибудь фермер мог бы тащить поросенка – мальчика не более одиннадцати лет от роду. Глаза ребенка были завязаны, он весь дрожал. Мальчик лягался и судорожно водил в воздухе руками, пытаясь дотянуться до повязки на лице.

Привлеченный запахом жертвы, Айххорст повернул голову. Его подбородок начал оттягиваться вниз – это можно было расценить как жест признательности.

Наблюдая за нацистом, Палмер вдруг задумался: на что это будет похоже, когда боль обращения утихнет? Каково это – существовать в виде твари, которая кормится людьми?