Закат

Трупов нигде не было. В сущности, Гус вообще не нашел ничего особенного – только множество пустых полок. Все выглядело так – или почти так, – словно старик слинял отсюда совсем недавно. Дверь в подвал обрамляли ультрафиолетовые лампы, которые сейчас рассыпали оранжевые искры. Наверное, здесь было что-то вроде бункера, подумал Гус, типа противорадиационного убежища, только не на случай атомной войны, а на случай войны с вампирами, или же просто некая камера, обустроенная так, чтобы эти твари сюда не совались.

Гус уже сильно задержался в подвале, – во всяком случае, задержался дольше, чем следовало: шов в дымном покрове затягивался, еще немного, и солнце опять надолго исчезнет, – тем не менее он упорно копался в мусоре, пытаясь найти хоть что-нибудь – любую мелочь, которая помогла бы ему сориентироваться, как действовать дальше.

Эту мелочь нашел Анхель. Под обвалившейся деревянной балкой на ребре лежала маленькая шкатулка для хранения памятных безделушек – вещица, сделанная из чистого серебра. Замечательная находка! Шкатулка была бережно запечатана. Старый рестлер высоко поднял ее, чтобы показать всей банде, но главным образом – Гусу.

Гус тут же забрал у Анхеля шкатулку.

– Ох уж этот старик! – воскликнул он.

И наконец улыбнулся.

Пенсильванский вокзал

Старый Пенсильванский вокзал открылся в 1910 году, и задуман он был как величественный монумент избыточности. Роскошный храм общественного транспорта, к тому же самое большое закрытое помещение во всем Нью-Йорке, – ясно видно, что уже тогда, век назад, город тяготел к чрезмерности.

В 1963 году первое здание вокзала снесли, его заменили нынешним лабиринтом подземных тоннелей и коридоров. В исторической перспективе именно этот «монументальный акт вандализма» послужил сигналом к рождению современного движения за сохранение памятников архитектуры – в том смысле, что так называемая реконструкция вокзала была, наверное, первым и, как считают некоторые, крупнейшим по сей день провалом программы «перестройки и модернизации городов».

Пенсильванский вокзал, или просто Пенн, долгое время оставался самым напряженным транспортным узлом Соединенных Штатов, перемалывавшим до шестисот тысяч пассажиров в день – в четыре раза больше, чем Центральный вокзал Нью-Йорка. Он обслуживал компанию «Амтрак», Транспортную администрацию метрополии и «Нью-Джерси транзит», тем более что станция скоростной подземки находилась всего в квартале от Пенна; раньше к ней вел длинный подземный переход, но уже много лет он был закрыт из соображений безопасности.

Современный Пенсильванский вокзал использовал все те же подземные платформы старого Пенна. Эф заранее заказал билеты для Зака, Норы и Нориной матери на поезд линии «Кистоун сервис», которая пролегала через Филадельфию и заканчивалась в Гаррисберге, столице штата Пенсильвания. Обычно дорога занимала четыре часа, но сейчас в пути могли быть существенные задержки. Сразу по прибытии в Гаррисберг Нора на месте изучит ситуацию и организует дело так, чтобы их доставили в тот самый летний лагерь для девочек.

Эф оставил микроавтобус на пустующей стоянке такси в квартале от вокзала и повел своих подопечных по безлюдным улицам к Пенну. Темная туча висела над городом – и в буквальном, и в переносном смысле. Когда они шли мимо пустых магазинов, дым зловеще вился прямо над их головами. Витрины были разбиты, и тем не менее Эф и его спутники не увидели ни одного грабителя или мародера – большинство из них уже превратились в грабителей крови человеческой.

Как же низко – и как быстро! – пал город…

Лишь только когда они добрались до входа в вокзал с Седьмой авеню на «Джо Луис Плаза» – того входа, над которым значилось: «Мэдисон-сквер-гарден», [32] – Эф наконец увидел хоть какие-то признаки прежнего Нью-Йорка, того города, каким он был несколько недель назад, Нью-Йорка месячной давности. Полицейские и сотрудники Портового управления Нью-Йорка в оранжевых жилетах регулировали движение толпы, организованно направляя мрачных, подавленных людей внутрь вокзала.

32

«Мэдисон-сквер-гарден» – главный спортивно-концертный зал Нью-Йорка. В сущности, именно под ним, а точнее, под примыкающим к нему офисным зданием и располагается нынешний Пенсильванский вокзал. Отрезок Тридцать третьей улицы между Седьмой и Восьмой авеню, то есть северная сторона «Мэдисон-сквер-гарден», именуется «Джо Луис Плаза» – в честь знаменитого боксера Джозефа Луиса Барроу, чемпиона мира в тяжелом весе с 1937 по 1949 г.

Эскалаторы не работали, и приходилось спускаться в главный вестибюль по неподвижным ступенькам. По причине нескончаемого пешеходного движения вокзал оставался одним из последних человеческих бастионов в городе, захваченном вампирами, – он упорно сопротивлялся колонизации, несмотря на то что сам находился в подземелье. Эф был уверен: большинство поездов – а может, и все без исключения – отправлялись с задержками, но достаточно было уже и того, что они все-таки отправлялись. Люди, в панике снующие туда-сюда, в каком-то смысле действовали на него успокаивающе. Если бы поезда вдруг встали, начался бы страшный бунт.

Некоторые лампы под потолком еще горели. Ни один магазин не работал, все полки были пусты, на витринах виднелись приклеенные к стеклу рукописные объявления: «ЗАКРЫТО НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК».

Тяжелый стон поезда, прибывающего на нижнюю платформу, неожиданно придал Эфу сил. Он вскинул на плечо сумку с вещами Норы и госпожи Мартинес и стал прокладывать путь в толпе; сама Нора поддерживала мать, чтобы та не упала. Вестибюль был забит людьми, и все же Эфу нравилось давление толпы: ему давно не хватало этого ощущения тесноты, он почти забыл, каково это – быть индивидом, окруженным человеческой толчеей.

Впереди стояли, выжидая кого-то, солдаты Национальной гвардии. Они выглядели изнуренными, совсем выдохшимися, и тем не менее солдаты внимательно вглядывались в лица проходивших мимо людей. А ведь Эфа по-прежнему разыскивала полиция! И это не говоря уже о том, что сзади за поясом брюк у него был пистолет с серебряными пулями.

Ясное дело, что общение с Национальной гвардией не входило в планы Эфа, поэтому он довел своих подопечных только до высоких синих колонн и оттуда показал им выход на перрон амтраковского поезда.

Мариела Мартинес казалась испуганной и даже немного рассерженной. Толпа раздражала ее. Два года назад у Нориной мамы, в прошлом – патронажной медсестры, диагностировали болезнь Альцгеймера с ранним началом. Иногда Мариела думала, что Норе все еще шестнадцать лет, и тогда женщины спорили, кто кого должен слушаться. Однако сегодня госпожа Мартинес была тиха, подавлена и погружена в себя – судя по виду, погружена очень глубоко. Казалось, Мариела чувствовала себя словно рыба, выброшенная на берег, и то, что она очутилась так далеко от дома, сильно тревожило ее. Никакого злословия в адрес давно почившего мужа, никаких требований, чтобы ее немедленно нарядили для вечеринки. На Мариеле был шафранного цвета капот, поверх которого ее заставили накинуть дождевик; седые волосы, заплетенные в толстую косу, тяжело ниспадали на спину. Зак ей очень понравился, и всю дорогу до вокзала Мариела держала мальчика за руку. Зак был тронут до глубины души, хотя душа его разрывалась на части.