Закат
Шрифт:
Он улыбался. С точки зрения возраста Лужа могла быть его прапра— и так далее правнучкой, а он еще никогда не имел удовольствия кормить кого-то с ложечки. Лужа, впрочем, тоже свои отвары пила сама, а варить их для нее ему нравилось. В конце концов, это единственное, что у него вообще получалось из готовки — наверное, потому что ничего не нужно было отмерять и добавлять что-то «по вкусу».
Во время очередного похода за лекарствами он и встретился с Яросветом. Они столкнулись на улице, тот пошел рядом. Спросил — ты, говорят, из Зорек. Говорят также, что тебя медведь подрал, когда ты ходил туда осенью.
—
Яросвет хмыкнул недоверчиво, косясь на отметины.
— Странно, что ты жив.
— Возможно, — пожал плечами Закат, запахивая куртку. Его раздражало навязчивое любопытство спутника. — У меня не было выбора — или я его убью, или он меня.
— Или умрете вместе, — ухмыльнулся Яросвет, будто пытаясь подчеркнуть бессмысленность борьбы с заведомо более сильным противником.
— Да, — Закат серьезно кивнул. — Или вместе. Меня это вполне устраивало.
Яросвет посмотрел на него странно, вдруг затравленно оглянулся, приотстал. Когда Закат остановился и посмотрел на него удивленно, сказал дрогнувшим голосом:
— Я подумал… Я зайду к знахарке позже. Когда рыцари приедут.
Отвернулся и поспешил обратно к частоколу, так сводя лопатки, будто боялся, что между ними сейчас вонзится стрела. Закат, хмурясь, смотрел ему вслед, не вполне понимая, что произошло. Будто бы Яросвет вдруг испугался его, а осознав, что вышел за ограду, туда, где их никто не видит, испугался еще сильней.
Закат тряхнул головой, отказываясь понимать, что такого напридумывал себе светлый гонец. Пошел дальше к домику Ежевички, на ходу заправляя рубашку и шнуруя куртку — из-за любопытства Яросвета он здорово замерз и немного злился — и на это, и на собственное недоумение.
Чем он мог так его напугать?
***
Ежевичка, выслушав пересказанный разговор, только рассмеялась, споро смешивая травы.
— Ой, да ничего особенного ты не сказал. Гонец этот просто трус, вот и слышит то, чего боится.
— А что он услышал? — уточнил Закат, сидя на лавке и отхлебывая заваренный Ро отвар.
— Что ты готов драться за свою жизнь, — Ро, перетиравшая травы в тяжелой каменной ступе, ответила вместо знахарки. — Интересно скорее, почему он считает, что это значит, что ты его убьешь.
Закат помотал головой, совсем запутавшись.
— А что, кто-то согласится просто умереть, не защищаясь?
— Кто-то, — вздохнула Ежевичка, дотянувшись до него и взъерошив волосы, в точности, как обычно делала Лужа, — сбежит. Спрячется. Попробует переждать. А не кинется на медведя с палкой.
— Я должен был отвлечь его от Пая и Ро.
— И чуть не умер из-за этого, — буркнула упомянутая Ро, с такой силой наваливаясь на пест, что насыпанные в ступу сухие стебли уже, должно быть, превратились в мелкую пыль.
— Не всем дана такая храбрость, — объяснила Ежевичка, завязывая наконец мешочек с правильной смесью. — И некоторые ее боятся. Особенно если подозревают, что она может повернуться против них.
— Надеюсь, этого он боится зря, — Закат поднялся из-за стола, забирая протянутое
ему лекарство.На сердце, однако, было тревожно. Оставалось успокаивать себя, мысленно повторяя что Яросвет просто мнительный мальчишка, во всем видящий какие-то козни. С учетом того, что он при этом был светлым гонцом и наверняка доложит свои измышления рыцарям, легче не становилось.
Однако стоило Закату добраться до дома, как все мысли разом вылетели из головы.
Лужа лежала на крыльце, отчаянно хохоча и даже не пытаясь встать.
— Нет, ну надо же! На том же месте, так же глупо…
Закат едва сумел поднять ее, но старуха не держалась на ногах. Она велела положить ее обратно, позвать Листа, а потом уже пытаться отнести ее в дом.
Вдвоем им в самом деле удалось помочь Луже, уложив старуху на печь. Та то и дело начинала смеяться, так что когда они едва-едва устроили ее на лежанке, чуть не свалилась с нее. Извинилась, села, подтянувшись на локтях. Подвела черту:
— Ну вот и все, хотела не хотела, а обузой стала. Я ж теперь вообще ничего не смогу по хозяйству.
— Не прибедняйся, — одернул ее Лист. — Руки и голова у тебя работают, может, потом и встанешь.
Лужа только вздохнула недоверчиво. Уже уходя Лист объяснил Закату:
— Наш отец так упал, ударился головой о ступеньки. Ноги у него и раньше отнимались, едва ходил, а после и с рассудком стало не в порядке… Мать все боялась, что у нее так же будет. Да вот, не так.
Однако прикованность к печи будто только подстегнула старушечий бунт против будущего наступления света. Дома у Лужи собирались уже далеко не только женщины. Сидели недолго, расходились по одному, за Яросветом в это время старались присматривать. Обсуждали многое — как отмечать праздники, что говорить про Заката и про разбойников, что делать с оберегами, которые носили и хранили в домах почти все. Пришел один раз Светозар, посмотрел, послушал, кусая губы. Кивнул собственным мыслям, сжал плечо Заката, уходя.
Тот не понял, что именно хотел сказать рыцарь, но догадывался, что ему никогда не расплатиться за это доверие.
Люди придумывали общую стройную ложь и подолгу обсуждали ее, наращивая детали, стараясь насколько возможно упростить легенду, сделать настоящей. Самим поверить в свои выдумки.
Закат, ставший свидетелем этих сборищ, обычно сидел в стороне, занимая руки очередным лаптем.
Лгать собиралось все Залесье, и не только из-за него, а просто чтобы и дальше жить так, как раньше. Закат боялся, что у них все равно не получится, но не мог решиться уйти в неизвестность. Ругал себя за малодушие, слушал знакомые голоса, мысленно спорил сам с собой — лучше остаться здесь и бороться или лучше уйти и не подвергать всех дополнительной опасности.
Остался. Не смог бросить все, сейчас, когда его так явно не желали отпускать. Всем хотелось верить, что опасность можно переждать, и Закат тоже поверил, понадеялся — не на себя даже, на остальных. На Залесье, что приняло его и не собиралось менять решение.
***
Шли дни, весна закрадывалась в дома, согревая их своим легким, едва заметным еще дыханием. Таял на полях замешанный с землей снег. Близились праздник и начало сева, когда на дороге появились всадники вместе с длинными волокушами, доверху нагруженными лесом.