Закатное солнце почти не слепило

У Хиз заиграла загадочная полуулыбка, но не от того, что ее позабавил ответ, ей очень понравилось, что кто-то отвечает на все, что она пробормочет себе под нос — Иришка становится её любимой подругой!

Девчонки вернулись в родной корпус, опять усталые, но на этот раз счастливые прогулкой. Когда собрались в фойе, было сообщено, что на целых два часа все предоставлены сами себе. При этом вожатая Маргарита сказала:

— И подумайте над названием для своей половинки отряда.

— Потом мы соберемся и обсудим, что у нас получится, — добавила вожатая Светлана. — Только отнеситесь серьёзно, у всех будут головные уборы с вышитыми названиями.

— Забегая вперед. Потом эти предметы станут сувенирами — одними из лучших, что вы увезете домой. — Маргарита подмигнула отряду, они со Светланой заговорщически переглянулись, давая понять, что сувениры будут всякие.

— И напоследок о дисциплине. — Впервые в интонации вожатой почувствовалась не наигранная, а вполне серьезная строгость. И так примечательный тембр голоса Маргариты стал почти стальным — деревянная флейта задышала морозным воздухом. — Вы можете отсутствовать на объявленных сборах, не ходить вместе со всеми завтракать и обедать.

— Всего-то останетесь голодными или будете не в курсе событий, — сказала Светлана, интонации ее наполнил тот же лёд, звонкий голос выстукивал на ксилофоне из сосулек.

— Вам ничего не грозит за игнорирование общего распорядка.

— Только мы немного расстроимся, — теперь вожатые переглянулись без тени улыбок, они начинали пугать.

— Категорически запрещается только…, — эти слова были просто созданы для Маргариты в ее строгой ипостаси.

— …Покидать пределы лагеря и самостоятельно купаться в море. — Ледяной ксилофон Светланы зачитывал смертный приговор. — Отсутствовать с момента последнего общего сбора разрешается не более трех часов.

— Иначе вас будут искать, а когда найдут — вручат наручный навигатор. — Всем было очень интересно, что это за штука, но, ни одного вопроса задано не было.

— Телевизор в полном вашем распоряжении, как здесь, так и в зале для плохой погоды на нашем этаже, — Светлана снова была добра.

— Идите осмотрите зал сами, он прямо напротив лифта, а нам пора убегать к начальству, — Маргарита осчастливила всех своей острой улыбкой и вожатые ушли, как ни в чём ни бывало.

Светлана и Маргарита вошли в кабинет директора. В приемной сидела секретарша, она ничего не спросила, лишь кивнула. Спартак Петрович стоял у большого открытого настежь окна, руки его были сцеплены за спиной, плечи расправлены — он с видимым удовольствием дышал свежим воздухом и любовался видом, который с высоты директорского кабинета отдаленно напоминал карту на экране. Сквозь рощи парков просматривалась огромная восьмерка «Кристалла», виднелись кое-какие детали не прикрытые буйной летней зеленью: корты и спортивные площадки, и конечно черно-коричневый куб котельной с торчащей короткой, словно обрубленной посредине трубой.

Спартак Петрович повернулся к вожатым, как только они переступили порог кабинета.

— Ну как? — Спросил директор.

— Движение было, — сказала Светлана.

— Но скорее вниз, чем вверх, — добавила Маргарита.

— Но не точно вниз? — Для руководителя лагеря новость не была приятной. — Давайте посмотрим.

Вожатые вынули из кожаных футляров, которые были ладно пристроены у них через плечо, бинокли и положили на стол. Спартак Петрович сел в кресло, подсоединил к приборам по шнуру и выдвинул клавиатуру. Большая настенная панель со схемой лагеря мигнула и на ней появилось изображение дредноута. Вначале он был лишь далеким силуэтом на фоне бликующего моря, потом последовало медленное увеличение — корабль разросся до размеров экрана, а потом вышел за них. Стало возможно различать отдельные механизмы, такелаж, точки клёпок на броневой обшивке. Сомнений в том, что это боевой корабль не было. Но в каких морях он мог вести сражения?

Директор крутил пульт в руках, изображение переключалось с камеры одного бинокля на камеру другого. Когда девочки передавали приборы друг другу, картинка смазывалась, дёргалась, снова искала корабль, а потом пару минут изумленно по нему шарила. Внимательное лицо Спартака Петровича морщилось от вынужденных неудобств, но он продолжал изучать запись:

— Понимаю, что пришлось отдать оба бинокля детям, — сказал директор и сделал звук видеозаписи громче. Хорошая акустика, которой был оборудован кабинет, наполнила пространство легким шумом листьев и прибоя, и удивленными выкриками отряда. Директор просмотрел обе записи и только в одном месте он резко нажал паузу.

— Чей это голос? — Спросил директор, отмотав на нужные секунды и дав послушать вожатым восклицание за кадром:

Девушка была удивлена не меньше остальных, но в возгласе из коротких непонятных звуков слышались нотки возмущения, может быть даже крепкое словцо. Да, именно таким тоном, любой нормальный человек сообщил бы миру о молотке, ударившем по пальцу.

Пульт перешел к Светлане, она отмотала на несколько секунд назад: «О! Моире де те!». Кажется, девочка выругалась на иностранном языке.

— Хоть бы это был испанский, — улыбка у директора лагеря сидела немного криво. — Определите, кто это.

Отряд бы не узнал своих вожатых, их лица стали гипсовыми: скульптурная группа «сосредоточенность и ответственность». Запись шла, пока сквозь шум тот же голос не произнес: «Держи, Хиз». Картинка замелькала прежде, чем вновь найти корабль.

— Вы знаете, кто это? — спросил Спартак Петрович.

— Да, — сказала вожатая Светлана.

— Это Ира Верховская, — сказала вожатая Маргарита, — она отдала бинокль своей подруге Тане Хизер.

— Наблюдайте за ними, — директор выключил картинку с дредноутом, — и хорошо бы им побыстрее получить браслеты-навигаторы. И вы совершенно правы насчет корабля — сдвиг у нас был определенно вниз.

Глава 6

Душевых на этаже было две — обе располагались в тупике коридора, там, где у окна стояло кресло утром погребенное под девичьими сумками. В ожидании своей очереди на мягком сидении и подлокотниках устроились сразу шесть девушек — начало очереди. Похоже, в отряде не нашлось той, которая бы ни жаждала принять душ после невыносимого подъема от моря. Девушки выходили в халатах, с узлами полотенец на головах и тут же в душевые заскакивали следующие. Без всякой договоренности очередь была двойной — душ принадлежал той половине отряда, на стороне которой он находился. С северного душа вышла очередная пара чистых барышень, Хиз и Ира поспешно заскочили внутрь, их подлокотник тут же заняли следующие девочки.

Сзади хлопнула дверь и Хиз все-таки схватила Иру за руку, которую та крепко сжала. Несколько секунд девочки стояли ослеплённые, унимая головокружение и приводя дыхание в норму, потом они разняли руки и принялись щупать стены — сначала очень осторожно, а потом всё смелей, пока наконец не стали постукивать по большим прозрачным плиткам, из которых были выложены внешние стены душевой — угол здания. Чистые и слегка влажные квадраты толстого стекла не задерживали свет, но имея глубокой рельеф из переплетенных ромбов, преломляли и дробили то, что было по другую сторону до состояния пересыпающихся острыми гранями миражей. За стенами ветер раскачивал кроны высоких тополей — внутри душевой они превращались в мечущиеся зеленые облака и бешено прыгающие тени. Это было похоже на кошмар художника-импрессиониста, выражающийся в дискомфорте турбулентности света и цвета. Или же на прекраснейшее видение слепящей абстрактной радости лета.

Однако в этом ошеломительном душе надо было, прежде всего, мыться, а не наслаждаться световым хаосом. Хиз и Ира вспомнили о других девушках, которые дожидались за дверью. Несмотря на то, что душевые кабинки были отгорожены друг от друга обыкновенной стеной — непрозрачной, пришлось сделать некоторое психологическое усилие, чтобы раздеться. Помещение, которое воспринималось как буйное открытое пространство, не было уютным для обнажения. Возможно, после наступления темноты, оно и становилось сносным в этом отношении, но не сейчас. Хиз, считая себя менее впечатлительной, выбрала кабинку, вплотную примыкающую к прозрачной стене — головокружение здесь атаковало непрестанно.